Саша напустил на себя независимый вид, но ответить не успел. Обрывая телефонный звонок, пограничник резко поднял трубку.
— Что? Где? Какое назвал время? Вот когда начнется, тогда сразу и отпустите. Нет, в отряд везти не надо!
Елизаров положил трубку.
— На второй заставе перебежчик. Поляк. Мельник, с той стороны. — Михаил оценивал реакцию свежеиспеченного майора, машинально посмотревшего на циферблат, словно сверяя время.
— Лазинский? — фыркнул Панов[547]. – Раньше к старику надо было подходы искать.
«Да когда же это закончится?», едва слышно пробормотал пограничник, но Максим умудрился расслышать.
— Что закончится? Ты про войну или про меня? — Панов чувствовал, что его немного занесло. Ладно, потом придумает что-нибудь.
А Михаил лишь вздохнул в ответ.
Панов знал, что плыли с той стороны поляки, чтобы предупредить русских. Кто-то разумом и сердцем понимал, что, пусть и не родная им Советская власть, но иначе с бедой, готовящейся стать уже по-настоящему общей, не справиться.
Но как им верить? Статистика – штука суровая.
Половина засылаемых в СССР абвером и гестапо «казачков» имела польскую национальность. Тридцать процентов являлись «борцами за незалежность» Украины. Остальные граждане-лазутчики представляли собой сборный «интернационал» из националистических белорусов, литовцев, латышей, эстонцев и русских эмигрантов.
Вот и деда, бывшего солдатом русской императорской армии, долго мурыжили, пока не началась пальба. «Нет, не врал старик» отпишет кто-то потом.
Между тем, если уж не война, то провокация точно началась. В полночь Августовский погранотряд вступил в бой с немецкими солдатами на одной из застав. Вермахт провел ограниченную разведку боем.
А что касается перебежчиков из вермахта, то Панов назвал бы не меньше случаев. Жаль, с тем, кто навсегда вошел в киноисторию, плохо получилось.
«Германские солдаты, рабочие, крестьяне, мужчины и женщины! Что дал вам Гитлер? Жизнь в страхе и в нечеловеческих лишениях, голод, нищету, смерть»[548] через пять дней напишет в «Известиях» настоящий фашист и антисемит Альфред Лисков.
Панов не ошибся в эпитетах. Вот, что сделала из легендарного немецкого ефрейтора работа в Коминтерне. Обычная бытовуха, когда не поладил человек с мнением коллег. Он лишь просил не вещать на рейх голосом с ярко выраженным неарийским акцентом. Коллеги возмутились и собрали комиссию, а результаты ее работы направили в НКВД.
Михаил отметил, что глаза Ненашева не горят безумием. Так вот ты какой, совсем не чистюля. А мог бы он сам так поступить с убитым врагом? Нет, с той девушкой, комсомолкой, попавшей после пережитого в больницу, чуть ли не с нервной горячкой. Теперь город не спит и гудит слухами.
Где-то рядом грохнул выстрел, затем еще один. Они вместе бросились к окну. Недалеко от штаба погранотряда занялась перестрелка, землю осветило пламя.
— Около обкома! — Михаил дернулся поднимать резерв.
— Дурак! Купился на отвлекающий маневр! Смотри сюда! — Максим, видя лихорадочный блеск в глазах Елизарова, просто ткнул пальцем в лист, якобы найденный им в полевой сумке диверсанта.
Вот теперь, не на словах, а деле обком и горком вместе с областными управлениями НКВД и НКГБ начнут заранее наводить порядок в городе[549].
*****
Окончив совещание, первый секретарь обкома Михаил Теплицын собирался прилечь, когда раздался телефонный звонок. Сначала позвонили из милиции, а потом НКГБ оповестило: теракт в городском парке, зверски убит советский командир. Как всегда, забрали оружие и документы. Но что сделали с телом, это надо видеть.
Неожиданно раздался звон стекла. Теплицын выглянул в окно, увидев, как несколько человек поджигали что-то в руках. Очерчивая огненную дугу, предметы разбили стекла в окнах второго этажа обкома партии.
Секретарь обкома достал из стола «ТТ» и несколько раз пальнул в диверсантов. Его не испугаешь!
Там серьезно обиделись, и очередь из автомата загнала смельчака вглубь комнаты. Затем в кабинет влетела бутылка с горящим фитилем.
Теплицын едва успел выскочить до взрыва, но горящие брызги все равно попали на него, пришлось сорванной с окна портьерой сбивать пламя с одежды.
А нападавшие кинули в здание еще какие-то пакеты. Спустя пару минут, в огне раздался треск выстрелов. Заставляя приседать окружающих, рвались патроны.
Когда первый секретарь и охрана выскочили наружу, рядом со зданием было пусто, а из нескольких окон на втором этаже вырывалось пламя. Стеллажи с книгами и канцелярскими делами разгорелись не на шутку.
Решение спасать архив немедленно пришло в голову.
Теплицыну ситуация тут не казалась катастрофой. За наглую вылазку враг ответит, и бежать по следам поджигателей не его дело. Он не запаниковал, сразу вспоминая, где лежат дубликаты ключей от сейфов и несгораемых шкафов.
Звеня колоколом, летела к обкому пожарная машина.
*****
Генерал Азаренко жил в квартире на Блюменштрассе. Нет-нет, на улице Энгельса. Просто Панов знал, что Цветочной ее назовут во время оккупации.
Будто следуя законам жанра, немцы обязательно называли так одну из улиц покоренных городов. А насчет пьянящего воздуха свободы…
Комдив вернулся домой не один, а с медсестрой. Но не выступление артистов оперетты и эстрады вызвало проблемы со здоровьем. Разговор с командармом не добавил душевной радости, от бессилия плюнуть хотелось на все.
И что делать? Любое его решение немедленно отменят. Командир корпуса по приказанию Коборкова контролировал каждый его шаг. И, наверняка, ушли документы в Москву. Нет, не на арест. Для начала снимут с дивизии. А пока шарахаются, как от комиссара 6-й дивизии, посчитанного Военсоветом армии трусом и паникером.
— Максим, может, не надо рисковать?
— Выйдем? — в «эмке» их сидело четверо. Кроме Елизарова и шофера, добавился еще один неизвестный ему тип: в комбинезоне и без знаков различия. Кто такой, Панов мог лишь предполагать[550].
— Будь позитивнее! Иногда надо рисковать.
— Хорошо, — скривился Михаил, поняв смысл – но ты уж, будь добр, поберегись.
Максим приложился к фляжке, но лишь прополоскал рот, и пошел сдавать тот самый, загадочный для гауптмана, экзамен. Панов предложил абверу помочь пленить или убить русского командира дивизии, желая доказать свою лояльность рейху[551].
Поджидавшая русского пара диверсантов, завидев подходящего Максима, подошла к подъезду. Морщась от запаха, Ненашева профессионально обыскали. Вот надрался, пьянь! Вынули «ТТ» из кобуры и довольно хмыкнули, увидев отсутствие патронов в магазине, дернули затвором и сунули обратно. Случайности тут не нужны. Потом Максима чуть ли не пинком впихнули первым в подъезд, и начали подниматься с ним наверх. Еще один участник, все это время остававшийся в тени кустов, продолжил контролировать обстановку, ничем не выдавая своего присутствия.
Оказание медицинской помощи генералу принимало все более интенсивный характер, в квартире минут пятнадцать назад погасили свет. И тут в балконной двери появилась фигура в комбинезоне, втягивая за собой Елизарова.
— Что за шутки? Кто вы такие?
— Тихо, товарищ генерал-майор! Помните Хагена? Быстро одевайтесь!
В это время Панов оценивал, насколько ведущие его ребята готовы к сюрпризам. Они, стараясь ступать тихо и осторожно, медленно поднялись на второй этаж.
— Вот тут! — указал на дверь Максим.
Один сразу приложил ухо к двери.
— Ничего не слышно. Еще не пришел?
Майор пожал плечами. Он генералу не сторож, но ночевать Азаренко должен на квартире, и не один.
— Стучи, — кивнули Ненашеву.
— Еще чего, соседей пугать! Если нет никого, то ключ может быть где-то здесь. Щас посмотрим. Секунду! Так, тут нет, — сказал майор, последовательно осматривая почтовый ящик и сдвигая коврик у входа.
— Ага, вот он! Учитесь, господа, ходить к большевикам в гости. Какие наивные, дикие люди! — он уверенно вставил в замочную скважину ключ, обнаруженный сверху за косяком. Щелкнул замок, и дверь с небольшим скрипом приоткрылась.
Естественно, после такого выверта, Максима внутрь первым не пустили, и оставшийся рядом с ним диверсант сразу получил удар снизу основанием ладони в подбородок. Его голова резко запрокинулась назад, а в шее что-то хрустнуло.
Тот, кто шел впереди обернулся на шум, вскидывая пистолет, но из глубины квартиры почти дуплетом щелкнули два выстрела.
Ненашев упал, не желая стать случайной мишенью, и подхватив с пола выпавший «наган». Почти не целясь, он разрядил его в грудь кинувшемуся вверх по лестнице третьему «экзаменатору», услышавшего выстрелы и оставившего свой пост. Потом поднялся и заставил себя аккуратно обрушить сапог хрипящему телу на горло, безжалостно ломая кадык.