Спроси Марковича, все ли у него готово, — повернулся он к Фекете.
Миркович уже два дня выполнял обязанности связного мотоциклиста. На одном из ближайших заводов раздобыли мотоцикл и удостоверение, и теперь бывший партизан свободно разъезжал по городу. Остановят мятежники — он покажет свою справку об освобождении из тюрьмы, и его оставляют в покое. К тому же он с акцентом говорит по-венгерски, а это сейчас хорошо — иностранцы в почете у мятежников. Эржи обрадовалась, что ей не придется идти пешком эту длинную дорогу и особенно тому, что поедет с Марковичем. Она очень привязалась к этому человеку. О чем только не переговорили они за последние два дня, и девушка узнала, какое большое сердце у бывшего партизана Мирковича.
Фекете вернулся вместе с ним.
— Можем отправляться, — приветливо улыбнулся высокий широкоплечий Миркович. На нем было кожаное пальто, коричневая кепка и очки.
Распрощались. Комор обнял Эржи за плечи. Случайно прикоснувшись щекой ко лбу девушки, он почувствовал, что лицо ее пылает.
— Эржике, — заглянул в глаза девушке подполковник, — у вас температура!
— Нет, нет, — возразила она. — Это мне от волнения стало жарко… Да, видимо, поэтому. — Высвободив руку, которую не отпускал подполковник, она поспешила за Марковичем.
Комор долго смотрел ей вслед, пока она не скрылась за деревьями. Сокрушенно покачал головой и быстро пошел в свой шалаш.
Добрых полчаса Миркович и Эржи молча толкали мотоцикл по бездорожью, прежде чем вышли на бетонированную дорогу, извилистой лентой уходившую в сторону Будапешта. Им стало жарко. У девушки еще больше разгорелось лицо, она стала пунцово-красной.
— Черт возьми! — выругался Миркович, с силой сбивая налипшую на ботинок грязь. — Хорошенько спрячьтесь за моей спиной и покрепче держитесь за мой пояс.
— Я обниму вас, хорошо? — улыбнулась Эржи. — Вас, наверное, уже не обнимают молодые девушки, товарищ Миркович?
— Еще как, Эржике! — засмеялся бывший партизан. — Девушки меня любят. Не такой уж я старый…
Миркович осторожно вел мотоцикл по скользкому бетону. В низинах их обволакивали клубы тумана. Эржи крепко обхватила Марковича за талию. Ей приходилось напрягать все силы, чтобы превозмочь болезнь. Не прошло и получаса, как они въехали в город. До моста Петефи ехали без всякой задержки. У въезда на мост «национальные гвардейцы» проверяли документы. Миркович затормозил, подрулил к обочине дороги.
— Документы, — сказал молодой человек с редкими усиками.
Миркович достал свое удостоверение личности и справку об освобождении из тюрьмы. Пока «гвардеец» рассматривал удостоверение, он на ломаном языке заговорил:
— Скажите, друг, где я могу найти генерал-майора Кирая?
«Гвардеец» поднял на него взгляд.
— Вы его знаете?
— Два года сидели вместе!
— Вы не венгр?
— Я серб, — ответил Маркович. — Так где мне найти его?
Второй «гвардеец» тоже вмешался в разговор.
— Вероятно, — с готовностью проговорил он, — вы найдете его в полицейском управлении Будапешта.
— Знаю, где оно находится, — вздохнув, ответил бывший партизан.
Парень с жиденькими усиками вернул документы.
— Да, не завидная у вас судьба, — сказал он, покачав головой.
— Почему? — с улыбкой спросил Миркович.
— Отсидеть с сорок девятого и по пятьдесят шестой — не шуточное дело.
— Не беда, зато теперь другие посидят вместо нас, — многозначительно подмигнул Миркович.
— Это уж как пить дать, — понимающе улыбнулся «гвардеец».
— Будьте уверены, — кивнул Миркович и завел мотор.
Они остановились на углу улицы Барош и Бульварного кольца. У газетного киоска оживление: прохожие раскупали газеты «Непсава», «Киш уйшаг», «Мадьяр ифьюшаг», «Эдьетеми ифьюшаг», «Мадьяр вилаг», «Мадьяр гонвед» и многие другие. Эржи и Миркович тоже купили несколько номеров. Не взглянув в них, поехали дальше. На улице Леонардо да Винчи свернули направо. На углу улицы Пратер Миркович остановился.
— Эржике, — напутствовал ее бывший партизан, — будьте осторожны. Вы что-то неважно выглядите…
— Постараюсь, — шепнула девушка. — Вы тоже берегите себя.
Они простились. В глазах Марковича затеплилось не то участие, не то нежность. Эржи, не оглядываясь, заспешила к Вида. Она надеялась застать у него Белу.
Вида и его жена радостно приветствовали девушку. Женщина без конца задавала ей вопросы о брате: как дела у Миклоша, как он себя чувствует. Эржи заверила ее, что подполковник выглядит превосходно, ведет себя, как и подобает настоящему мужчине, служит примером для остальных.
— Что же будет дальше? Что ждет нас? — заметно волнуясь, спросил Вида.
Эржи почувствовала себя еще хуже, не застав здесь Белу. Неохотно отвечала на вопросы, да и что она могла сказать?
Мужчина с внешностью силача подавленно поник головой.
— В общем, ничего конкретного, ничего определенного. Одни только догадки, предположения, — не поднимая головы, пробормотал он.
Девушке не терпелось узнать что-нибудь о Беле, где он, как найти его. И когда Вида рассказал о событиях в среду, о посещении Вамоша, Эржи не выдержала и разрыдалась.
— Бела, бедный Бела… — повторяла она сквозь слезы. — Как это могло случиться?
Жена Вида старалась успокоить плачущую девушку, заботливо, как любящая мать, ухаживала за ней.
— Боже милостивый, с тобой что-то неладное, ты вся горишь… Принеси градусник, — попросила она мужа и, не обращая внимания на возражения девушки, стала снимать с нее толстый свитер. — Надень-ка на себя это, милая. — Она принесла легкую фланелевую кофту. Эржи уже не противилась ее воле, силы покидали ее, она чувствовала себя несчастной и совсем больной. Жена Вида уложила ее на тахту, подала термометр, накрыла теплым шерстяным одеялом, продолжая приговаривать:
— Это же сумасбродство — отпускать человека в таком состоянии! Не понимаю Миклоша. Если уж о себе не беспокоится, подумал бы хоть о других…
Эржи совершенно обессилела, она не могла даже говорить. Голова закружилась, все завертелось в какой-то неистовой пляске. В глазах потемнело. Она смотрела на потолок. «Вот он поплыл, сейчас придавит меня…» Потом все застлали набежавшие слезы. «Хорошо бы поплакать сейчас, сразу бы стало легче… Так тяжело на сердце…» Ей казалось, что слезы, омыв исстрадавшуюся душу, избавят ее от горя и невыносимой тоски. «О чем говорит эта милая женщина? Какая я смелая? Нет, она ошибается, я трусливое, несчастное создание… За что меня так жестоко карает судьба? Чем я провинилась? Хоть бы в чем-нибудь была виновата… Всевышний, за что ты покарал меня? В чем моя вина? Ведь я еще совсем молодая, я так мало прожила на свете, что не успела и согрешить. Нельзя же считать грехом любовь. Любовь уготована самой жизнью — это ее закон, и грешат те, кто идет против закона. Я не понимаю жизнь без любви! Только она принесет мне исцеление…»
— Давай градусник, — услышала она встревоженный голос женщины.
Эржи машинально подала. И тут ей вдруг вспомнилась строка из стихотворения Аттилы Йожефа: «О, грусть, оставь меня, приди хотя бы завтра, — сегодня тяжко мне…»
— Боже