Вирджиния сделала для Шагала все, что могла, но Беллу она заменить была не в силах. До последних дней только Беллу обнимал вечно молодой Шагал на своих картинах, и ее лицо было у мадонн на его витражах, и только ее глаза – у кротких коров и озорных коз…
Шагал еще не успел окончательно вернуться из США в Париж, но его выставки уже прошли во многих городах мира, продемонстрировав как старые работы Шагала, так и созданное им во время войны. Так что когда в 1948 году Шагал с Вирджинией окончательно переселились во Францию, он снова считался одним из самых значительных и талантливых художников своего времени. Как и прежде, он много работает – в основном в жанре книжной графики: в то время Шагал создал иллюстрации к «Декамерону» Боккаччо, знаменитой античной пасторали «Дафнис и Хлоя», а выполненные еще в двадцатых годах иллюстрации к «Мертвым душам» получили Гран-при XXIV Биеннале в Венеции.
К концу сороковых годов Шагал сдирает с себя старую кожу: он все время ищет новые пути, новые жанры, новые способы выразиться. Его композиции становятся смелее, цвета меняют гамму, формы словно создаются заново. За следующие десять лет он освоил гобелены, скульптуру, витражи и мозаику. По примеру Пабло Пикассо, с которым Шагал подружился в двадцатых годах, в 1949 году Шагал отправился на Лазурный берег осваивать гончарное дело: в 1949 году он снял в городке Ване мастерскую, где занимался керамикой. Природа и воздух окрестностей этого городка так очаровали Шагала, что он купил виллу Холм неподалеку от Ванса. Лазурный берег в те времена стал настоящим центром французской живописи: в Валлорисе жил Пабло Пикассо, в Симезе под Ниццей – Анри Матисс, а рядом с ними – многочисленные подражатели и последователи. И с Матиссом, и с Пикассо Шагал регулярно встречался и даже иногда вместе работал – впрочем, из-за свойственного многим гениям в пожилом возрасте чувства ревности к собратьям по цеху их дружба так и не стала по-настоящему крепкой.
Не прошла проверку на прочность и его новая семья. В 1951 году Вирджиния оставила Шагала ради фотографа Шарля Лейренса, который в один не очень счастливый день приехал снимать художника. Уезжая, она забрала с собой обоих своих детей. Неизвестно, что было для Шагала больнее – уход любимой женщины или потеря обожаемого сына; но переживал он очень сильно. Ида даже считала, что ее отец подумывал о самоубийстве. Тогда она снова пошла по прежнему пути: Ида познакомила отца со своей подругой Валентиной Григорьевной Бродской, или попросту Вавой, моложе Шагала на четверть века. Красивая и умная девушка держала шляпную мастерскую в Лондоне, однако быстро согласилась переехать в Париж и стать секретарем Шагала. Вскоре она согласилась остаться в его доме навсегда – но только при условии, что Шагал на ней женится.
Свадьба состоялась 12 июля 1952 года. По слухам, Вава не была довольна первоначальным брачным соглашением, и через шесть лет вынудила художника развестись и пожениться заново, составив новый контракт на ее условиях.
Сам он шутливо писал: «Что я? Я скромный еврейский художник. Вот Валентина Григорьевна – она дочь фабриканта Бродского, сахарозаводчика. Знали бы мои родители, на ком я женился. Они бы порадовались». Медовый месяц молодые провели в Греции, откуда Шагал вернулся обновленным: Вава подарила ему не только молодость, но и необходимый покой, и необходимую каждому творцу смелость. Вдохновленный своей новой любовью, он занимается скульптурой и керамикой, изучая старинные техники витражей и керамических панно – одно из них будет размещено в 1957 году в баптистерии церкви Богоматери в Асси.
Марк Шагал у картины «Песнь Давида».
Отныне в его творчестве еврейские мотивы постепенно исчезают, заменяясь библейскими сюжетами в их христианской трактовке: со временем рисунки, картины и скульптуры на библейские темы составят фонд музея «Библейское послание Марка Шагала», основанного в Ницце. Он много работал для церквей и монастырей, создавая витражи и мозаики, соединявшие в себе старинные техники с модернистским видением и восприятием юноши из провинциального еврейского местечка, которым где-то в глубине души Шагал оставался до конца своих дней. Он оформил потолок Парижской оперы и окна синагоги Медицинского центра Хадасса Еврейского университета в Иерусалиме, витраж для Организации Объединенных Наций и гобелены для израильского кнессета. Хотя он – наряду с Пабло Пикассо – давно уже жил в статусе живого бога искусства, Шагал никогда не мог успокоиться на достигнутом. Он постоянно путешествовал по миру, набираясь новых впечатлений, образов, красок, и не уставал повторять, что жить для него – значит рисовать. «Живопись была мне так же необходима, как пища, – признавался он. Она мне казалась окном, через которое я умчусь в другой мир».
Вот только в семейной жизни все было не так гладко, как казалось на первый взгляд: Вава оказалась весьма властной женщиной, ревновавшей мужа даже к его дочери. Стараниями Вавы Шагал почти перестал видеться с Идой, с друзьями, с прежними соратниками. Она мечтала стать единственной женщиной и в его жизни, и на его картинах – но Белла, ее образ, память о ней оставались для Шагала святыми. Она всегда оставалась для Шагала живой, Ваву же он рисовал крайне редко.
В 1972 году Шагал, спустя полвека, снова оказывается в России: он открыл выставку в Москве и, пользуясь случаем, подписал панно, созданные когда-то для еврейского театра. Много лет панно, подписанные лишь на иврите, хранились в запасниках Третьяковской галереи, дожидаясь возвращения своего творца, чтобы снова увидеть свет. В Ленинграде художник снова встретился с двумя своими сестрами; вот только в Витебск он так и не приехал. По официальной версии, он простудился, сидя в гостинице на балконе, и не решился отправляться в новый путь. Но скорее всего он просто не хотел видеть, каким стал его Витебск, разрушенный и отстроенный заново совсем не так, как помнил его Шагал. Его память оказалась крепче, чем камни и заборы родного города.
До последних дней Шагал работал без устали, создавая один шедевр за другим. Книжные иллюстрации и церковные мозаики, гравюры и гобелены, витражи и гуаши – они полны детской радости жизни, молодых ярких красок и воздуха, не знающего силы тяжести. Невозможно поверить, что их автору уже давно перевалило за восемьдесят. Он не прекращал работы до последнего дня.
Весной 1985 года Шагал готовил свою большую ретроспективу в лондонской Королевской академии искусств, параллельно работая над циклом литографий. Вечером 28 марта, после целого дня работы, он тихо угас в своей мастерской – по легенде, свой последний вздох Шагал испустил в лифте, поднимающем его вверх.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});