Читать интересную книгу Вторая мировая война. Ад на земле - Макс Хейстингс

Бьянка Загари растила двух детей, но в декабре 1942 г., когда начались американские воздушные налеты, семье пришлось бежать из своего зажиточного неаполитанского дома. Все четырнадцать человек, включая родителей, зятьев и невесток, племянников, служанку и гувернантку, обосновались в отдаленном и бедном регионе Абруццо, сняли два дома в деревне в долине Сангро, куда добраться можно было только пешком. И там они жили безо всяких удобств, но в октябре 1943 г. бомбы настигли их даже здесь: всего в 30 км от их убежища завязалась битва под Монте-Кассино, одно из самых ожесточенных сражений между немецкой армией и союзниками на территории Италии. Загари с детьми бежала из деревни в толпе крестьян; когда они взбирались в гору, какой-то мужик на грубом местном диалекте, едва понятном горожанке, сообщил Загари, что большинство ее родичей погибло: «Синьора, десять упокойников вашенские». Она записывала: «Наступил рассвет, на гору карабкаются еще люди из Сконтроне, все насмерть перепуганы и все сообщают мне ужасающие подробности: кто видел оторванную руку, кто ножку, две косички с красными бантиками, тело без головы»58.

Ее муж Рафаэль уцелел, но потерял почти всех своих родных. Спасшиеся несколько недель ютились в горных пещерах, осваивая навыки, о которых Загари прежде не имели и понятия: разжигали костры, сооружали примитивные убежища, практически не получая помощи от местных, которых волновала собственная участь, а к горожанам крестьяне не испытывали особого сочувствия. «Каждую мелочь приходилось выпрашивать, словно милостыню». Когда немцы их все-таки обнаружили, всех мужчин увели на принудительные работы. «Одного схватили, когда он пытался выкопать из-под развалин свою мать». После многих месяцев таких страданий Загари сумела спуститься с гор вместе с обоими детьми и сохранив при себе шкатулку с драгоценностями. Какой-то немец на грузовике сжалился над ними и подвез до Рима. «Мы въехали через ворота Сан-Джованни. Я будто во сне очутилась: дети спокойно гуляли, играли с нянями. Война – словно далекий гул. Все спрашивали, откуда мы такие явились. Никто не мог взять в ум, что мы из Сконтроне, там погибло девять членов нашей семьи. В отеле «Корсо», где швейцар узнал нас и постарался помочь, кто-то из постояльцев заявил, что не станет селиться в этой гостинице, если тут будут принимать таких оборванцев, как мы».

Богатство Загари избавило их от худших лишений. Большинство итальянцев такого подспорья не имело. Морозной зимой 1944 г. болезни и недостаток еды и топлива погубили множество гражданских, в первую очередь детей. Осиротевшая мать вспоминала: «Вдруг моей девочке стало плохо. Врач поставил диагноз: колит. Смерть наступила после пяти часов неописуемых мучений. В доме стоял пронзительный холод, Джиджето [муж] побежал и купил бутылки, чтобы налить в них горячую воду. Я положила малышку в нашу постель, обложила бутылками, прижала ее к себе. “Джиджето! – взмолилась я. – Сантина не умрет!” Но она умерла». Многие люди, чьи дома были разрушены или кого попросту выгнали из домов, вернулись к первобытному существованию в горах. Пережившая это девочка описывала: «Холод и сырость пещеры пробирали до мозга костей. Мама съежилась в углу, прижимая к себе трехмесячного братика. Она велела мне спуститься в город и позвать врача. Я бежала как заяц, но его не оказалось дома, он был у подесты, чей сын тоже болел с высокой температурой, как и мой брат. Наконец, доктор появился и выписал мне рецепт, но не поделился лекарствами, которые у него имелись. Он обещал прийти к нам, но, пока добрался, братик уже умер. Мать в отчаянии говорила: “Мой малыш умер, потому что я ничего не ела и молоко у меня испортилось”. Она – лишь одна среди миллионов»59.

Люди, выселенные из домов, эвакуированные и согнанные с привычных мест, большую часть войны провели в напряженном ожидании: ордеров на вселение, визы для выезда или въезда в страну, возможности бежать из опасного места, разрешения тронуться в путь. Розмари Сэй, англичанка двадцати одного года от роду, сумевшая ускользнуть из немецкого лагеря в Виши, на много недель застряла в Марселе с такими же беженцами: «Грустно было видеть, сколько ума и способностей растрачивается зря в этих бесконечных отсрочках. Будущее становилось все мрачнее. Кто получил все-таки визу, кого схватили, кто, положившись на удачу, укрылся в сельской местности. Каждого отлучившегося ждали с нетерпением, но, если он не возвращался, о нем вскоре забывали»60.

Украинского подростка Стефана Куриляка немецкие оккупационные власти отправили на Запад, работать на фермеров в Австрийских Альпах. Он попал в семью набожных католиков Клаунцеров. При виде своего нового работника фрау Клаунцер расплакалась, и украинский паренек, сам не зная почему, прослезился вместе с ней. Потом ему объяснили, что сын Клаунцеров только что погиб на Восточном фронте. Одними губами фрау Клаунцер повторяла фразу, которую даже Стефан при своем скудном немецком мог понять: «Гитлер – плохой. Гитлер – плохой». Со Стефаном обращались хорошо, по-доброму. Он работал на семейной ферме и неплохо жил там до конца войны. Хозяева просили его и потом остаться с ними на правах члена семьи, но он отказался61.

Далеко не ко всем судьба оказалась настолько благосклонна. Четырнадцатилетний польский еврей Артур Познанский вернулся однажды в октябре 1942 г. в гетто города Пиотрков со стеклодувной фабрики, где работал вместе с младшим братом Ежи, и ему сунули в руку скомканную записку от матери: ее, как и многих других, отправили в концлагерь. «Нас увозят. Помоги тебе Господь, Артур! Мы ничем не сможем тебе помочь, и что бы ни случилось, присматривай за Ежи. Он совсем еще ребенок, больше у вас никого нет, будь ему и братом, и отцом. Прощай!» Артур, до слез растроганный, твердил: «Да, я буду о нем заботиться! Я все сделаю!» А потом спросил себя: «Но как? Я одинок и беспомощен». Конец войны мальчики встретили в разных концентрационных лагерях, за сотни километров друг от друга, но чудом остались живы, а все остальные в их семье погибли62.

Англичане перенесли шесть лет скудного снабжения по карточкам и периодических массированных бомбардировок. Ночные отключения света угнетали также психологически. И все-таки жизнь на островах под руководством Черчилля была куда лучше, чем на Континенте, где правили бал насилие и голод. Британия, как и США, была защищена от непосредственного соприкосновения с врагом морем, здесь сохранялась какая-никакая личная свобода и даже благосостояние. А привилегированные британцы и вовсе не утратили своих привилегий. «Вот еще что необычно в этой войне: люди, которые не хотели в нее влезать, так и не были вовлечены»63, – отмечал впоследствии писатель Энтони Пауэлл.

Разумеется, не были вовлечены только представители узкого социального слоя. За неделю до Дня «Д», когда 250 000 молодых англичан и американцев готовились к броску на Атлантический вал Гитлера, Ивлин Во записал в дневнике: «Проснулся полупьяным и с толком провел утро: сперва подстригся, потом сверял цитаты в Лондонской библиотеке, которая все еще не приведена в порядок после бомбардировки, навестил Нэнси [Митфорд, в принадлежавшем ей книжном магазине]. За ланчем снова напился. Поехал в “Бифштекс” [клуб], в который я недавно записался, потом в “Уайт” [тоже клуб], еще портвейна. В алкогольном дурмане добрался до Ватерлоо, сел на поезд до Эксетера и большую часть пути проспал»64.

Во нельзя считать типичным представителем круга или класса: большинство друзей, с которыми он кутил, были в Лондоне на побывке, год спустя некоторые из них уже были мертвы. Вскоре после этой дневниковой записи немцы пустят в ход «оружие возмездия», и без того уставшие от войны британцы вновь начнут погибать под бомбами. Но если жизнь в Нью-Йорке или Чикаго была намного безопаснее и комфортнее, чем в Лондоне и Ливерпуле, то и лондонцы могли чувствовать себя счастливыми по сравнению с обитателями Парижа, Неаполя, Афин, любого города Советского Союза или Китая. Домохозяйка из Ланкашира Нелла Ласт в октябре 1942 г. задумывалась над тем, как мало ее до сих пор затронули военные тяготы и лишения, если вспомнить хотя бы, что Сталинград был на три четверти разрушен при первом же воздушном налете. «У нас есть крыша над головой, еда, тепло, а у миллионов людей ничего этого нет. Какую цену предстоит за это уплатить? Мы не можем рассчитывать, что нам и дальше удастся отсидеться. Сегодня я поглядела на соседского младенца и вдруг поняла, почему многие сейчас не хотят рожать детей. Столько разговоров о новом мироустройстве, о том, что будет после войны, а кто помнит о страданиях, о муках, которые еще предстоят, прежде чем все кончится?»65

Миссис Ласт отличается необычайной щепетильностью: большинство ее соотечественников, полностью погрузившись в собственные заботы, не обращали ни малейшего внимания на более страшные, но далекие от них катастрофы, постигшие другие народы. 22 ноября 1942 г. другая домохозяйка, Филлис Крук, писала своему тридцатидвухлетнему мужу, служившему в Северной Африке: «Рождество будет кошмарным, я даже думать о нем не хочу, но мы вынуждены отмечать его, как всегда, и я давно уже занята по горло, готовлю подарки для всех знакомых детей. Легче было бы сказать, мол, ничего добыть невозможно и на том покончить. А холод какой! Я бы предпочла впасть в зимнюю спячку, а не трястись все время. Крис [их маленький сын] просил Бога сделать тебя хорошим мальчиком! Что ж, любовь моя, новостей у нас нет, на том и простимся. Жизнь слишком тосклива, словами не передать. Когда-то мы снова увидимся? Кажется, ты так далеко, даже думать об этом невозможно. Береги себя, дорогой, не лезь в опасные места, тебе бы и папочка так сказал. Моя любовь с тобой навечно, милый Фил! P. S. Джойс теперь работает на заводе по 11 часов в день. Джон Янг переболел малярией»66.