Протоиерей Крастилевский ныне находится в состоянии явного и полного возмущения, уже слабо прикрываемого коварством. Ректор архимандрит Герман подчинился влиянию Крастилевского со всею пылкостию, безрассудством и упорством неопытного молодого человека. Он в деле Крастилевского уклоняется от суждения с прочими членами по предложению епископа, по рапорту же Крастилевского против прочих членов вмешивается в дело, при том высказав явное неповиновение и противодействие епископу, почему я счел нужным, между прочими распоряжениями, удалить ректора от присутствия в Консистории впредь до усмотрения».
Летом 1859 года преосвященный объезжал западную часть своей епархии — часть Ставропольского уезда и станицы Черноморского казачьего войска, где на берегу Черного моря в одном из уцелевших зданий таможни таманской прожил около месяца и пользовался морскими купаньями. В это время он посетил греческую церковь г. Керчи, куда ездил осмотреть тамошние минеральные грязи и следы нашествия союзных врагов России в 1855 году, овладевших Керчь — Еникалем и Таманью.
Возвратившись из объезда западной части епархии, преосвященный при встрече его духовенством в кафедральном соборе г. Ставрополя был неприятно удивлен тем, что протоиерей Крастилевский по собственному желанию занял место ниже священника Бурнуковского. По дознанию, которое поручено было благочинному, оказалось, что Бурнуковский действовал так по настоятельному требованию Крастилевского. Такой поступок вынудил епископа просить Синод о переводе Крастилевского вовсе из епархии. Рапортом от 7 сентября за № 88 он доносил:[221]
«Так как протоиерей Константин Крастилевский отказался от мест, мною данных ему вне г. Ставрополя, а непременно захотел иметь место в Ставрополе и получил одно из указанных им, а получив его, начал поведением своим являть доказательства, что он не может быть спокойным, находясь в городе Ставрополе, где он долгое время стоял во главе духовного управления и господствовал неограниченно, то я имел честь ходатайствовать пред Священным Синодом о перемещении его, Крастилевского, в другую епархию, по случаю дачи им, Крастилевским, незаконного вида его супруге и по случаю того поведения, которое он позволил себе при этом по отношению к епархиальному начальству.
В дополнение имею честь представить его поступок с священником Бурнуковским, при чем обнаруживается снова то отношение к епархиальному начальству, которое он себе допускает, которое состоит в неповиновении Консистории и благочинному, в пренебрежении ими, в заменении распоряжения епархиального архиерея своим собственным распоряжением, что на все прочее духовенство действует весьма вредно.
Представляемое мною дело воззрению Святейшего Синода представляется единственно с тою целию, чтоб яснее изобразить пред Святейшим Синодом характер и душевное настроение протоиерея Крастилевского, по рассмотрении коих, я признавал и признаю, что продолжение служения этому лицу в Ставрополе сделалось уже как бы неестественным и невозможным. Соблазн, производимый Крастилевским, вышел из пределов духовного ведомства и служит предметом недоумения и разговоров для публики. Да и предоставление священнику Бурнуковскому места выше себя сделано, очевидно, Крастилевским с целию, чтоб выставить себя пред публикою обиженным, а епархиальное начальство действующим пристрастно, чем, однако же, обмануты немногие даже из низшего класса».
Представление это оставлено Синодом без последствий.
Осенью 1859 года место ректора Германа, переведенного в Самару на ту же должность, в Ставропольской семинарии занял архимандрит Епифаний Избитский, из дворян Киевской губернии, римско — католического исповедания. Окончив курс наук в Киевском университете, он поступил было на службу учителем, но потом решился переменить вовсе и служебное поприще и веру. Он прибыл в Москву, под покровительством митрополита Филарета, принял Православие и монашество, поступил в Московскую Духовную академию, где кончил курс наук магистром и вступил в духовно — учебную деятельность. Первое время своего пребывания на должности он показывал большую деятельность по должности своей и под водительством епископа был введен в лучшие отношения с местными властями гражданского ведомства, которые в уважение к просьбам епископа содействовали ему приисканием новых помещений для семинарии. Наем таковых состоялся на двенадцать лет, на выгоднейших для семинарии против прежних условиях: наняты были два дома, из которых один купца Крутицкого, лучший и обширнейший дом в городе, примыкал бок о бок к восточной стороне дачи епископской при Андреевской архиерейского дома церкви, а другой — асессора Казенной палаты чиновника Щедрина через улицу, напротив этой же церкви. В последнем сделаны были значительные пристройки, по указаниям требований специального размещения семинарского института.
В декабре 1859 года, по покорении Восточного Кавказа и взятии в плен Шамиля, наместник Кавказский князь Барятинский проезжал в Петербург через Ставрополь, где преосвященный Игнатий встретил его в соборном храме и на другой день представлялся ему в его помещении в доме начальника губернии. Наместник же в то же утро навестил его в его вновь выстроенном на пожертвования скромном доме епископа. В это свидание епископ имел случай лично объяснить князю Барятинскому положение Кавказской кафедры и по этому делу подал ему памятную записку, при этом свидании князь наместник выразил епископу живейшее желание его и стремление к распространению христианства между горцами и о намерении его с этой целью устроить в Тифлисе миссионерство.
В извлечениях из годового отчета епископа за 1858 год, при описании им Успенской церкви города Моздока, мы заметили чудотворную икону Иверской Божией Матери, вынесенную горцами из Карталинских ущелий в 1793 году, сделавшуюся предметом благоговейного почитания не только православных христиан горцев, но и самих магометан.
Ветхость и теснота наскоро выстроенного для принятия иконы храма, вместе с торжеством оружия российского в этом крае Кавказа, с падением Ведени и пленом Шамиля и вместе мысль князя Барятинского о распространении христианства православного среди племен горских, подвигнули преосвященного на мысль содействовать проповеди слова Божия через посредство чудотворной иконы — апостола, сильного верой, которая утвердилась к ней между горцами непоколебимо. Он замыслил начать дело тем, чтобы воздвигнуть храм, по обширности соответственный многолюдству народного стечения к иконе и по убранству — тому высокому чувству благоговения, с которым прибегают к ней молящиеся. Об этой иконе он составил записку, которую препроводил к начальнику губернии, прося его стать во главе начинания о постройке этой церкви приводимым здесь отношением.[222]
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});