Читать интересную книгу Дети Империи - Олег Измеров

Когда салон в едином порыве рявкнул «Хайль!», Виктору почувствовалось, что он бредит. Только ребенок остался равнодушен к массовому проявлению условного рефлекса. Робкая надежда на будущее Европы.

Самолет внезапно качнуло, Виктор, чтобы не упасть, едва успел ухватиться за спинку ближайшего кресла, Наташа вцепилась в него, чуть не бросив пистолет. Что-то ревущее прошло мимо левого борта. «Неужели зенитными ракетами обстреливают?»

– Спокойствие, господа! Наши люди готовы защищать вас до последней капли крови! Никто не трогается с места, чтобы не навредить себе и соседу! Ждите информации!

Виктор осторожно, задом, прошел в кабину. Через лобовые стекла он увидел инверсионные следы и несколько реактивных машин с черными крестами. Люфтваффе. Видимо, самолет пытались сажать.

– Вы же рыцарь, а не потрошитель! – орал в микрофон Ковальчук. – На вашей совести будет кровь немецких женщин и детей! Этот кошмар будет преследовать вас всю жизнь! – и, видимо сменив волну, начал вызывать Альтеншлоссера. Что именно подействовало, трудно сказать, но остроносые машины со стреловидными крыльями и широкими воздухозаборниками реактивных двигателей рассредоточились в стороны. Виктор поспешил вернуться в салон.

– Дамы и господа, группа лиц, совершивших тяжкие преступления перед фюрером, только что попыталась совершить в отношении вас провокацию! Я благодарю вас за проявленное мужество!

Для вида Виктор прошелся в задний конец салона, подбадривая по дороге то одного, то другого пассажира возгласами: «Молодец!», «Так держать!» и персонально эсесовцу «Вот пример настоящего солдата фюрера!». В хвосте самолета он увидел, как Зина с трудом удерживается от смеха.

– Это ты насчет моей речи?

– Нет. Ты бы слышал, что тут Гретхен отмочила, – и кивнула в сторону флюгбегляйтерины.

– А чего?

– Она сказала, что в случае, если наши захотят изнасиловать кото-то из пассажиров, пусть лучше ее насилуют.

– Это такое проявление корпоративного долга, или у нее личные проблемы? – Виктор оглядел Грету; та была весьма ничего и явно способной.

– Ну ты представляешь, за кого они нас считают?

Виктор повернулся к Наташе.

– Слушай, спроси у нее, а изнасилование бортпроводниц у них входит в стоимость билета или счет отдельно выставляют после полета? Спроси, спроси.

Наташа несколько удивленно перевела вопрос. Грета покраснела, видимо, расценив, как наличие спроса, и смущенно ответила, что на данный момент у «Люфтганзы» на это нет прейскуранта.

– Вот когда ваша компания утвердит прейскурант и инструкцию, тогда и будем насиловать! А пока это нарушение правил воздушных перевозок! Переведите ей.

Наташа и это перевела, давясь от скрытого смеха. Грета покраснела еще больше, чем от своих предыдущих предположений, и сказала, что она не хотела нарушать правила.

– Вот, – пояснил Виктор Зине, – теперь они будут считать нас за цивилизованных европейцев.

Виктор всегда скептически относился к появившимся в начале века сплетням о якобы имевшем место в сорок пятом году массовом изнасиловании нашими солдатами местного населения. По его расчетам, в существовавшем в то время в рейхе предложении интим-услуг домогаться кого-то силой было просто бессмысленно. Во-первых, в рейхе вполне легально существовала проституция и бордели, и с приходом советских войск девицы легкого поведения должны были как-то жить, а иной профессии они не имели. Во-вторых, ввиду недостатка мужчин наверняка имелся контингент дам без комплексов, готовых ко временной и не обязывающей связи. В третьих, хотя это наиболее печально, ввиду недостатка продовольствия в рейхе, как в любой цивилизованной западной стране, появится и контингент дам, считающих допустимым для себя пойти на панель, чтобы прокормить себя или даже семью. В общем, получалось, что скорее, надо говорить о массовом изнасиловании наших солдат местным населением.

Самолет неторопливо полз над мелкими квадратиками полей в небесной синеве, озаренной лучами дневного светила, медленно склоняющегося к закату. Сопровождавшие истребители то ли были отозваны, то ли у них кончилось горючее. Пассажиры успокоились и дремали. Виктор вдруг подумал, что в сущности, они и до этого были заложниками, и для выполнения своих планов верхушка рейха имела все возможности убить часть их, или же каждый час по одному, или в какой-то другой последовательности. Вся Европа до границ Союза и берегов Англии была большим захваченным аэробусом, летящим в неизвестность, хотя и очень современным и комфортабельным. И восставать было бессмысленно, ибо в итоге всем бы пришлось гореть в обломках ядерного пожара, вспыхнувшего от нарушения международного равновесия. Возможно, часть этого европейского аэробуса в количестве трех десятков человек вела себя сейчас так спокойно не в результате дурацкой речи Виктора, а потому что они все привыкли быть заложниками. Точно так же, как и в нынешней России привыкли быть заложниками миллионы работников предприятий и учреждений, безропотно принимая увольнения, снижения и задержки зарплаты и прочие плоды изобретательности лиц, захвативших эти предприятия и учреждения законным путем или не очень.

Из двери пилотской кабины высунулся Ковальчук и подозвал Виктора.

– Скоро снижаемся. На всякий случай пусть пассажиры приготовятся к аварийной посадке.

– Разве мы садимся не в Гааге?

– Где нас будут ждать группы захвата спецподразделений СС? Нет, конечно. Есть заброшенный военный аэродром на побережье, построенный еще в конце тридцатых. Думаю, там этот старый ворон вполне сядет. Нас будут ждать те, кому поручено обеспечить отход нашей группы морем.

29. Борт не просит посадки.

На этот раз все разъяснения для пассажиров были возложены на Грету, которая спокойно и с улыбкой рассказывала, как надо группироваться перед посадкой и прочее. Виктор даже удивился ее самообладанию; видимо, к аварийной ситуации бортпроводниц в «Люфтганзе» тщательно психологически готовили. Из радиопереговоров, которые велись с землей от имени экипажа через Ковальчука, Виктор ухватил отдельные фразы о неисправности управления, из-за которого самолет не может удержаться на курсе и которое сейчас пытаются исправить. И еще он понял, что Ковальчук неоднократно просил землю указать их местонахождение по данным радаров.

Самолет неожиданно и резко пошел на снижение; у Виктора резко заложило в ушах, так, что не помогали запасенные конфеты; их трясло, ребенок в авиалюльке проснулся и заплакал, и его сразу бросились успокаивать Грета и Зина, а Наташа успокаивала мать ребенка; потом одному из пассажиров, не слишком пожилому, но уже поседевшему человеку, стало плохо, и ни в аптечке, ни у Зины не оказалось подходящего лекарства, а оно оказалось в чемоданчике у того самого эсесовца, который спрашивал Виктора за свой «Вальтер», и этот эсесовец радовался как ребенок, когда седому господину полегчало. Грете пришлось выговаривать пастору, с которым чуть не сделалась истерика; видимо, святой отец не слишком торопился к встрече с всевышним, и только два милых старичка воспринимали происходящее спокойно и улыбаясь друг другу – возможно оттого, что они думали, что уйдут из этой жизни одновременно, и ни один из них не будет переживать тяжелой потери.

Виктор при всей этой кутерьме был задействован на побегушках. Заскочив в кабину по какому-то делу, он услышал, как Ковальчук сообщает диспетчерам что-то вроде «отказ двигателей» и «продолжаем быстро терять высоту».

– В салоне есть свободные кресла? – быстро спросил он, заметив Виктора.

– Одно.

– Черт! Всем остальным лечь на пол, сейчас будет касание! Бегите!

Виктор помчался. Свободное кресло оказалось как раз в самом хвосте.

– На пол всем, сейчас сядем!

– Вы – в кресло.

– Ей! – Виктор кивнул на Грету. – Это приказ!

Грету чуть ли не силой усадили в кресло и пристегнули ремни. Зажужжало выпускаемое шасси. Все бросились на пол в хвосте, у багажных полок. К Виктору подползла Зина, и, не успел он что-то сообразить, как она снова вонзила ему в бедро шприц-тюбик.

– Э! Ты чего?

– Ничего! Поднять тебе шансы на выживание.

– А остальным?

– Ты думаешь, это уже вагонами делают?

Виктор едва успел прикрыть голову руками. Самолет тряхнуло, и он начал прыгать на ухабах – видимо, полоса была в паршивом состоянии. Раза три Виктора отрывало от пола, и он шлепался обратно. Ладно, думал он, все это не самое страшное…

Что-то сильно ударило в самолет, загрохотало, захрустело, их рвануло вправо, и Виктор боялся поднять голову, ожидая, что сейчас они врежутся во что-нибудь или машина перевернется. Вместо этого тряска прекратилась, и моторы, фыркнув напоследок, умолкли. И тогда Виктор понял, что они на земле.