Читать интересную книгу Куда ведет кризис культуры? Опыт междисциплинарных диалогов - Коллектив авторов

Алексей Кара-Мурза: Денис Викторович давно уже просит слова.

Денис Драгунский:

«Если в США и Великобритании есть „военщина“, сосуществующая с демократией, то у нас нет ни той, ни другой, но есть идея дисциплинированности и преданности»

Многие выслушанные и обсужденные нами доклады были скорее заявками на исследовательские проекты, как бы предложениями рассмотреть ту или иную проблему, тот или иной аспект культуры. В докладе же Игоря Клямкина мне особенно понравилось как раз то, что его текст является не проектной заявкой, а представляет собой результат уже реализованного проектного исследования.

Читая доклад Игоря Моисеевича, я вспомнил свой разговор с выдающимся американским историком России, ныне покойным Мартином Малиа. Вспомнил его тезис о том, что Россия всегда была примитивной военной монархией. Этот разговор был в начале 1990-х годов. Я, признаться, тогда не очень разобрался в том, что мой собеседник имел в виду. Но его слова запали мне в душу. И я рад, что в докладе Клямкина встретился примерно с тем же дискурсом.

Всегда можно – и даже нужно! – рассматривать проблему с какой-то одной точки зрения. Например, с точки зрения циклов милитаризации и демилитаризации. Эта точка зрения не только имеет полное право на существование. Она, на мой взгляд, весьма продуктивна, как и многие теории, которые основываются на элементарных предпосылках. Методологически меня это вполне устраивает, и я бы не стал критиковать предложенную концепцию, исходя из того, что она не охватывает всего многообразия фактов, что не вся реальность в нее, так сказать, влезает.

Многие очень серьезные исторические работы разлетаются в пыль, когда их начинаешь критиковать, рассматривая более «низкий» материал, т.е. мелкие подробности жизни. Как публицист, много работающий в Интернете, я очень часто сталкиваюсь с подобной же проблемой. Стоит написать буквально о чем угодно – скажем, о том, что летом тепло, а зимой холодно, и тут же начинаются возражения. «А вот прошлой зимой была оттепель! А вот позапрошлым летом случились заморозки!». И тебя, понятное дело, обвиняют в однобокости и ангажированности. Я, однако, полагаю, что «исследовательская однобокость» и «концептуальная ангажированность» – суть нужнейшие вещи, если мы реально хотим что-то понять.

Мне показалось важным сопоставление в докладе того, что происходило в России при Александре II, с тем, что происходит в наше время. В обоих этих демилитаризаторских циклах обнаруживается фатальная, похоже, проблема либерального дискурса, его слабость в нашей стране. Почему же он такой слабый?

Игорь Григорьевич Яковенко говорил, что у нас не выработалось мышление интересами. Но не выработалось оно, наверное, и потому, что в России любая попытка мыслить интересами издавна третировалось как мещанство, как грех перед лицом интеллигентских идеалов. Я вспоминаю знаменитый трехтомник Иванова-Разумника «История русской общественной мысли», который весь посвящен противостоянию интеллигенции и мещанства…

Алексей Кара-Мурза: На Иванова-Разумника ссылается и докладчик.

Денис Драгунский:

А я ссылаюсь вслед за ним. Так вот, интеллигентское третирование «мещанского счастья» это болезнь нашего либерально-демократического дискурса. Кстати, мне кажется неслучайным, что популярный в свое время роман Помяловского с этим названием увидел свет в 1861 году, однако автор не сумел убедить себя и читателей, что мещанское счастье не так уж плохо. Но ведь презрение к мещанству, к материальным интересам – это тоже в превращенном виде милитаризация сознания, предполагающая «беззаветность» служения. Только речь в данном случае идет о служении не царю, а идеалам либерализма и демократии. Для такого типа сознания главное не в том, кому и чему служить. Главное – сама беззаветность.

Однако в случае либерализма и демократии идея беззаветности спотыкается об идею единоначалия. Оно необходимо, и либералы это сознают. Но оно напоминает им то «милитарное», которое они отторгают и которое для доктринального либерала отвратительно. И когда, скажем, дело касается партийного строительства, это становится неразрешимой проблемой. Снять ее пытаются с помощью института коалиций и, самое ужасное, посредством сопредседательства. Это и смешно, и ужасно. Из-за этого у нас до сих пор нет работоспособной либеральной партии.

В докладе Игоря Моисеевича много таких проницательных моментов, которые подталкивают к размышлениям. Читая текст, я задумался и о том, что такое власть насильственная, а что – милитарная. Не всякая насильственная власть является милитарной. Под последней я все-таки понимаю власть военную, т.е. тотальную военную диктатуру. Это Пиночет, это «черные полковники». Насильственная же власть может быть организована совсем иначе. Насилие можно осуществлять с помощью спецслужб, легитимируя его посредством пропаганды. Во всяком случае у тотальной военной организации есть невоенные насильственные альтернативы, и это надо иметь в виду при осмыслении как нашего прошлого, так и нашего настоящего.

В свою очередь, сама милитарная власть тоже распадается на два типа, и это прямо следует из ответов Игоря Моисеевича на мои вопросы. Милитаризм может быть истинным и действенным, как при Петре I или при Сталине. Но он может быть и ритуальным, т.е. «военщиной» в том значении этого слова, которое было принято в России до 20-х годов прошлого столетия (военные аксессуары, военные парады и прочее).

«Военщина» развивается в ситуации именно ритуального, имитационного милитаризма. Пример Николая I в данном отношении весьма характерен. В годы его правления культ военной атрибутики, шагистики, культ мундиров, эполетов и аксельбантов достиг своего апогея. Но вообще-то такая «военщина» практически независима от формы правления. Она может процветать и при демократических режимах. Взять, например, американских или британских офицеров. Достаточно посмотреть, как они идут по улице – не парадом, а просто по своим делам. Красавцы, молодцы, отличная выправка. Таких офицеров я видел и в Советском Союзе. Где они сейчас?

Вопрос не праздный, как может показаться. В России мы имеем сегодня дело с ситуацией, когда имитационная милитаризация есть, а «военщины» нет. А в чем проявляется имитационная милитаризация? Она проявляется во всех этих разговорах о том, что Россию хотят поставить на колени, Россию хотят растерзать, Россию окружили частоколом военных баз. Это тоска по милитаризму, своего рода зеркальный милитаризм. И появление в нашем лексиконе слова «силовики» тоже, думаю, отнюдь не случайно. Этим термином обозначается коллективный носитель имитационной милитаризации. Между прочим, в советские времена это слово означало совсем другое. Это был хоккейный термин. Среди хоккеистов были «технари» и «силовики». Силовик – это кто может припечатать корпусом.

Проблема для нас сегодня не в милитаризме, а в его агонии. Если в США и Великобритании есть «военщина», сосуществующая с демократией, то у нас нет ни той, ни другой, но есть идея дисциплинированности и преданности. И это идея не одних только «силовиков», она находит отклик и в массовом сознании. В 1991 году во время августовского путча я услышал на улице фразу, сказанную мужчиной спутнице: «Ты слышала, Горбачева свергли? Ну что ж, посмотрим, смогут ли военные накормить народ». Именно накормить, как малых детей. Или как солдат в обмен на их дисциплинированность и преданность. Тогда же в «Московском комсомольце» было опубликовано стихотворение какого-то поэта вот с такими строками: «Можно быть счастливым при фашизме, если ты накормлен и обут».

Игорь Яковенко: То есть накормлен и обут кем-то, а не благодаря собственным усилиям?

Денис Драгунский:

Да, именно! И эта пассивная позиция, разделяемая многими людьми, как раз и питает тоску по милитаризму, не позволяя ему умереть и поддерживая его в состоянии агонии. Это большая проблема, и я не вижу, как из нее выскочить. Когда мы ушли от реального милитаризма, идеи государственности и единства сдохли тоже. Но реальную альтернативу ему выработать не получается, и потому мы застряли в милитаризме имитационном. Похоже, что всем вместе нам из него не выбраться, и спасение будет у каждого индивидуальное.

А в заключение – еще один вопрос Игорю Моисеевичу. Не является ли сам его доклад плодом милитаристского сознания? Я спрашиваю об этом, так как вовсе не уверен в том, что применительно к деятельности Петра I и Сталина правомерно говорить о «милитаристской модернизации». На мой взгляд, Петр ничего не сделал, кроме разорения страны. Петровская модернизация – это миф. Модернизация в какой-то степени была при Екатерине II, но никак не при Петре.

Что касается Сталина, то он лишь уничтожил крестьянство, больше он ничего не модернизировал тоже. Какая-нибудь другая страна с аналогичными ресурсами и аналогичной исходной позицией гораздо меньшей кровью добилась бы гораздо большего. Уникальность сталинской милитаризации как раз в том, что был сделан трансферт крестьянской ненависти, а модернизация была абсолютно провалена. Нельзя говорить, что это милитаристская модернизация. Можно говорить разве что о милитаризованной милитаризации.