Теперь правая рука стискивала панель управления, а другая легко держала веревку № 8. Без всякого усилия повиснув на них, она вскинула ноги. Потом прижала колени к груди и выбросила ноги вперед.
Нет!!!
Ткань лопнула, и она начала падать.
Едва различимый голос шепнул на ухо:
– Не беспокойся, мы спустим тебя вниз.
Охваченная паникой, она схватилась за веревки № 9 и № 4. Но они вяло обвисли в ее пальцах, совершенно бесполезные при падении с такой скоростью.
– Потерпи.
– Я не хочу умирать, черт возьми!
– Тогда не умирай.
Она беспомощно летела вниз. Ощущение было страшноватым: бесконечный бросок в белизну, несколько замедленный путаницей веревок и рваным шаром, тащившимся за ней. Она растопырила ноги и руки, превратившись в подобие морской звезды, и сопротивление воздуха еще больше замедлило падение, но все равно море с возмутительной скоростью надвигалось на нее. Ей казалось, что это длится вечность.
Все было кончено за одно мгновение.
Лиззи таким же непроизвольным толчком освободилась от шара и креплений, сдвинула ноги, вытянула ступни и расположилась перпендикулярно поверхности Титана. И в такой позе пробила верхний слой жидкости, послав во все стороны огромные фонтаны. От удара она на миг потеряла сознание. Внутри взорвалась багровая боль. Лиззи подумала, что, вполне возможно, сломала несколько ребер.
– Ты многому научила нас, – сказал мелодичный голос. – И так много дала.
– Помогите мне!
Вокруг сомкнулась темная вода. Свет стал меркнуть.
– Множественность. Движение. Ты показала нам Вселенную, бесконечно бóльшую, чем ту, которую мы знали.
– Послушайте, спасите меня и считайте, что мы квиты. Идет?
– Благодарность. Какое необходимое понятие!
– Несомненно!
И тут она заметила палтуса, плывущего к ней в кипении серебряных пузырьков. Лиззи протянула руки, и рыба послушно пошла к ней. Ее пальцы сомкнулись вокруг ручек, которыми воспользовалась Консуэло, чтобы запустить прибор в море. Последовал рывок, такой резкий, что Лиззи показалось, будто руки выломало из суставов. Но робот тут же ринулся вперед и вверх, и ей только и оставалось, что держаться за ручки.
– О господи! – неожиданно для себя крикнула она.
– Мы надеемся, что сумеем довести тебя до берега. Но это будет нелегко.
Лиззи судорожно цеплялась за ручки. Потом ухитрилась подтянуться так, что почти оседлала механическую рыбу, и уверенность в себе вернулась. Она доплывет! В конце концов, это не труднее, чем в тот раз, когда она с температурой участвовала в соревнованиях по гимнастике и выступила на брусьях и коне. Все дело лишь в решимости и упорстве. Ей просто нужно сохранять самообладание.
– Послушайте, – начала она, – если вы действительно благодарны…
– Да.
– Мы дали вам все эти новые понятия. Но должно же быть то, что вы знаете, а мы – нет.
Короткое молчание, вмещающее в себя бездну мыслей.
– Некоторые наши понятия могут вызвать путаницу и непонимание.
Пауза.
– Но если говорить о перспективах, все будет в порядке. Шрамы исцелятся. Вы переустроитесь. Шансы на самоуничтожение пока что находятся вполне в приемлемых пределах.
– Самоуничтожение?
Несколько секунд Лиззи не могла дышать. Городу/организму потребовалось несколько часов на то, чтобы разобраться в чуждых понятиях, которые она на них вывалила. Человеческие существа думали и жили куда более медленными темпами. Сколько времени ушло бы у них, чтобы усвоить чужие понятия? Месяцы? Годы? Века? Эти создания говорили о шрамах и переустройстве. Звучало довольно зловеще.
Но тут рыба увеличила скорость, да так неожиданно, что Лиззи едва не выпустила ручки. Вокруг нее вихрились темные воды. Невидимые частицы замерзшей материи отскакивали от шлема. Она безудержно рассмеялась. И вдруг почувствовала себя просто потрясающе!
– Начинайте, – сказала она. – Я возьму все, что у вас есть.
Да, это будет та еще прогулка!
Хронолегион
Работа у Элинор Войт была весьма странной. Восемь часов в день она проводила в офисе, где не велось никаких дел. В ее обязанности входило сидеть за письменным столом и смотреть на дверь чулана. На столе имелась кнопка, которую следовало нажать, если из этой двери кто-то появится. Кроме того, на стене висели большие часы, и раз в смену, ровно в полдень, она подходила к двери и вставляла в скважину специально выданный ключ. Перед ней неизменно открывалась внутренность чулана. Ни потайных панелей, ни люков – она проверяла. Пустота. Чулан, в котором ничего нет.
Согласно инструкциям, Элинор, заметив что-то необычное, должна была вернуться к столу и нажать кнопку.
– Какого рода «необычное»? – допытывалась она, когда ее принимали на работу. – Не понимаю. Чего именно я дожидаюсь?
– Поймете, когда увидите, – коротко ответил мистер Тарблеко, выговаривая слова с сильнейшим акцентом. Мистер Тарблеко был ее нанимателем и, кажется, иностранцем, обладавшим крайне неприятной, если не сказать устрашающей, внешностью: белая рыхлая кожа, ни одного волоска на голове, так что, когда он снимал шляпу, сходство с грибом неизвестного сорта становилось прямо-таки поразительным. Маленькие заостренные ушки, как у зверька. Элли считала, что он, возможно, чем-то болен. Но он платил два доллара в час, что в те времена считалось неплохими деньгами, особенно для женщины ее возраста.
К вечеру ее сменял неухоженный молодой человек, признавшийся однажды, что он поэт. Когда же она входила утром в офис, из-за стола поднималась грузная негритянка, молча брала с вешалки пальто и шляпу и с невероятным достоинством плыла к выходу.
Итак, Элли сидела за столом и ничегошеньки не делала. Ей запрещалось читать книги из опасения, что она слишком увлечется и забудет посматривать на дверь. Разрешались кроссворды, поскольку не считались такими захватывающими. Зато она связала кучу вещей и подумывала заняться плетением кружев.
Со временем дверь занимала в ее воображении все больше места. Элли представляла, как открывает ее в неурочный час и видит… что?!
Но как бы живо она ни представляла себе эту картину, внутри непременно оказывалось нечто самое обыденное. Щетки и тряпки. Спортивное снаряжение. Галоши и поношенная одежда. Ну что еще может быть в чулане? Что еще может там оказаться?!
Иногда, захваченная своими фантазиями, она вдруг оказывалась стоящей у стола. Мало того, временами подходила к двери. Однажды даже положила ладонь на ручку, прежде чем отстраниться. Но мысль о потере работы неизменно ее охлаждала.
Все это ужасно бесило.
Дважды, во время ее смены, в офисе появлялся мистер Тарблеко, в неизменном черном костюме с одним и тем же узким черным галстуком.
– У вас есть часы? – спрашивал он.
– Да, сэр.
В первый раз Элли вытянула руку, но презрительная мина, с которой тот проигнорировал жест, послужила хорошим уроком: во второй его визит она вела себя сдержаннее.
– Уходите. Вернетесь через сорок минут.
Элли отправилась в маленькую чайную по соседству. Утром она принесла с собой пакетик с ланчем: сэндвич с колбасой, политой майонезом, и яблоко, но от растерянности позабыла в столе, а потом побоялась вернуться. Пришлось побаловать себя изысканным «дамским ланчем», который в нынешнем настроении она не смогла оценить по достоинству. Элли вытерла губы, оставила официантке десятицентовик на чай и подошла к зданию офиса ровно через тридцать восемь минут после ухода. Еще через две минуты она потянулась к ручке двери.
Мистер Тарблеко, словно поджидавший ее, вылетел из офиса, надевая на ходу шляпу. Он никак не комментировал ее пунктуальность; мало того, вроде бы даже не заметил присутствия подчиненной. Просто промчался мимо, словно ее вообще не существовало.
Ошеломленная Элинор вошла, закрыла дверь и уселась за стол. Только сейчас ее осенило: мистер Тарблеко был невероятно, сказочно богат. Подобное высокомерие присуще именно людям, которые имеют столько денег, что могут позволить себе роскошь добиваться своего даже в мелочах, поскольку всегда найдутся те, кто готов им услужить. Особи его типа не знают, что такое благодарность, и не дают себе труда быть вежливыми, ибо им даже в голову не приходит, что можно вести себя как-то иначе.
И чем больше Элли думала об этом, тем больше злилась. Она, разумеется, не коммунистка, но все же ей казалось, что у человека должны быть определенные права и одно из них – право на обычную учтивость. Крайне неприятно, когда с тобой обращаются как с предметом мебели. Мало того, это унизительно. Будь она проклята, если еще раз стерпит подобное отношение!
Прошло шесть месяцев.
Дверь открылась, и в комнату ворвался мистер Тарблеко, с таким видом, словно выходил на несколько минут.
– У вас есть часы?
Элли открыла ящик стола, бросила туда вязанье, открыла второй ящик и вынула пакет с ланчем.
– Да.
– Уходите. Вернетесь через сорок минут.