Читать интересную книгу Джин Грин – Неприкасаемый. Карьера агента ЦРУ № 014 - Гривадий Горпожакс

– Много у нас раненых?

– Двенадцать тяжелых, двадцать восемь легких, сэр, – ответил фельдшер-сержант.

– Там, верно, все с ног сбились – один фельдшер, один врач-вьетнамец, три медсестры… Вот где твое настоящее место, Джин! Он с трудом подавил в себе желание бросить все и кинуться на медпункт, надеть белый халат, оперировать, облегчать страдания людей, спасать их жизнь. И пусть все остальное пропадет пропадом – и великая освободительная миссия и сдерживание коммунистической экспансии, и зажигательный девиз «„Зеленый берет“ – до конца!»

А потом началось такое, что он потерял чувство времени и помнил все только бессвязными урывками случайными, как внезапные видения в калейдоскопе.

Реактивные «фантомы», сотрясая небо тяжким гулом, обрушились на черные цепи, как тропическая гроза. «Черные призраки», облитые горевшим ярче солнца напалмом, становились живыми факелами. Джин был так оглушен грохотом боя, что даже крупнокалиберный пулемет, казалось, уже не стучал взрывчато, а шипел заикаясь. И разрывы гранат звучали не громче рождественских хлопушек.

Посреди плаца торчала огромная, размером с дом, горизонтальная стрела. По команде Джина с вышки «зеленые береты» поворачивали ее, как турникет, то в одну сторону острием, то в другую, точно указывая азимут атаки для ревущих над головой «фантомов».

Перепуганный командир роты капитан Нгуен Дык Донг телефонировал из второго дота:

– Я ранен в плечо! Прошу разрешения передать командование ротой своему заместителю. О небеса! О милосердные предки! Да он убит!..

– Держитесь! Они уже отходят! Выше подбородок!

Этому аду не было конца. За «фантомами» появилась шестерка Т-28 с желтой маркировкой ВВС Республики Южный Вьетнам. Эти истребители-бомбардировщики опять швыряли ракеты и напалмовые бомбы с восьмиперыми хвостами, вспарывали белую зону очередями 50-миллиметровых пулеметов, и человек в черной форме успевал пробежать всего два-три шага, прежде чем его проглатывал добела раскаленный огонь или прошивал насквозь кусок горячей стали из Миннесоты или Мичигана.

О, этот вопль, последний крик заживо сжигаемого напалмом человека! Вот бегут к джунглям два партизана, неся на лесенке раненого товарища. И вдруг все трое разом вспыхивают белым пламенем…

Но вот один из истребителей загорелся и, волоча шлейф дыма, врезался в стену джунглей. Взрыв. Костер. Среди вьетконговцев раздался исступленный крик торжества, а пятерка Т-28 еще исступленнее поливала напалмом и расстреливала трепещущую человеческую плоть. И, только израсходовав все боеприпасы, реактивные истребители сделали каруселью широкий круг над догоравшими обломками, меченными белой звездой американских ВВС, и улетели на базу.

Гуннар Бликсен, этот бывший эсэсовец и шведский барон, – нордически голубые глаза, светлая бородка – положил на плечо свой разогретый стрельбой МГ-42, старый и надежный вермахтовский пулемет.

– Кажется, на сегодня все, – сказал он бесстрастно, жуя тропический концентрированный шоколад. – А было довольно жарко. Пора в отпуск. К бабам. Надоело.

– Надоело? – вяло переспросил Джин, отирая мокрый лоб. – А я думал, вы из тех, кому нравится выпускать кишки у ближнего.

– Собачья жизнь, – зевнув, проговорил барон-ландскнехт. Он закурил сигару. – Говорят, год собачьей жизни равен семи годам человечьей. Когда мне стукнуло восемнадцать, я ушел в крестовый поход против жидов и комиссаров двадцать два года назад. С тех пор я жил жизнью собаки. Выходит, мне восемнадцать плюс сто пятьдесят четыре. Итого сто семьдесят два года. – Он сплюнул, пряча зажигалку. – А вы этому Лотоцкому особенно не верьте. Я его хорошо помню по России – страшный человек.

– Этому страшному человеку, – сказал Джин заинтересованно, тоже закуривая, – мы все сегодня обязаны жизнью. Если бы не он, нам наверняка бы устроили новый Дьен-Бьен-Фу!

– Я об этом вашем «спасителе», – проронил барон, – такое могу рассказать…

Он прожил еще всего полминуты. Он снова зевнул и встал во весь рост над мешками с землей, оглядывая пылающую и дымящую белую зону.

В неверной тишине ударом погребального колокола прозвучал выстрел. Меткий вьетконговский снайпер, вооруженный трофейной американской винтовкой М-1 «гаранд» с оптическим прицелом, влепил барону пулю между глаз.

В знак окончания боя Джин выстрелил вверх три зеленые ракеты. Где-то на опушке джунглей раздался печальный серебристый звук горна – сигнал окончания боя и сбора.

Джин медленно спустился с вышки. Навстречу шел Лот в разодранной, грязной форме, весь в сухой красной глине, с лоснящимся от пота счастливым лицом

– Славный денек! – сказал он весело. – И поработали мы все на славу! Прикажи, пожалуйста, радисту вызвать для нас вертолет! Кстати, совсем, забыл – я ж привез тебе письмо.

Джин разорвал конверт, развернул вдвое сложенную бумажку:

«Милый! Ты стал совсем несносен. Неужели мы проиграем без тебя эту войну, если ты приедешь хоть на пару дней в Сайгон! Я остановилась в „Мажестике“. Переговорила вчера на приеме со всем начальством „зеленых беретов“, включая главного представителя „фирмы“, главного генерала из МАК-5 – штаба военной помощи – и нашего посла в Сайгоне. Говорят, что выше всей этой большой „бронзы“ стоят только председатель комитета объединенных начальников штабов и президент. Доберусь и до них, если ты не примчишься в Сайгон. Сгораю от любви. Если не приедешь, сожгу себя, как буддийская монахиня.

Из Америки с любовью. Ширли».

Джин скомкал бумажку, сунул ее в карман. На лице Лота застыло выражение, обычное для игроков в покер.

Подсчитали потери: тридцать четыре офицера и солдата убиты, пятьдесят восемь ранены, из «красных беретов» ранены пятеро, из «зеленых» – убит Фрэнк, легко ранен Берди, из «викингов» убит Гуннар Бликсен-Финеке, двое легко ранены…

– Тебе, Лот, придется взять тела Фрэнки и Бликсена с собой, – с бесконечной усталостью в голосе сказал Джин.

– О'кей, Джин. Слушай, я дьявольски проголодался. Утром перед вылетом сюда я почти ничего не ел – знал, что будет бой, а воевать лучше натощак, на случай ранения живота…

– Чего-чего, а кормят нас отлично. В холодильнике ты найдешь пиво, консервированную ветчину, замороженные крабы, рационы «Си» и все, чем богат «Пи-экс»[101] в Сайгоне. Словом, можешь поесть почти как на крыше «Сент-Риджеса».

Один из семерки «самураев», тот самый, что служил с Гуннаром Бликсеном в дивизии СС «Викинг», вышел вперед.

– Гуннара не стоит везти вертолетом на базу, – сказал он бесстрастно, с сильным немецким акцентом. – Вашего Фрэнки есть смысл выпотрошить, забальзамировать, уложить в цинковый гроб и отправить через Манилу и Сан-Франциско на родину, на Арлингтонское кладбище – Фрэнки будет оплакивать вся его стопроцентная американская семья. А у Гуннара никого на свете нет – вся его семья накрылась во время американского налета на Гамбург. Поэтому по древней традиции викингов мы предадим его тело сожжению. Так поступали мы и в России – за нашей дивизией СС «Викинги» до самого Кавказа, до Грозного и обратно следовал полевой крематорий.

…Лот прочитал заупокойную молитву. Они стояли в строю на плацу перед огромным костром, на котором, дергаясь и корчась, сгорало облитое бензином и оружейным маслом тело «викинга», труп голубоглазого ландскнехта из далекой северной страны.

Сначала сгорела бородка…

Перед костром замер в почетном карауле длинный ряд из тридцати шести воткнутых штыками в землю винтовок и автоматов Ар-15. На каждый приклад надета каска убитого и рядом пара высоких армейских башмаков на толстой каучуковой подошве.

По команде «смирно» вытянулись сержант-знаменщик, офицеры, за ними – «викинги», «зеленые береты» и «красные береты», еще дальше – солдаты АРВН.

– Будь я проклят, – поморщив нос, шепотом сказал Лот Джину, – если эта церемония не напоминает мне сожжение тела фюрера в саду рейхсканцелярии. Он тоже распорядился, чтобы его похоронили как викинга.

Трещал костер, печально пел «Сайленсиум» солдатский горн, и эхо в джунглях вторило солдатскому реквиему. А Джин думал о том, что вся бессмысленная, искалеченная жизнь голубоглазого ландскнехта, этого профессионального убийцы в мундире, не жуткий анахронизм, а неотъемлемый штрих современности, каинова печать на шестидесятых годах просвещенного двадцатого века… И все восставало в нем против мрачной атавистической романтики «зеленых беретов» и напалма, против преступного вранья военщины и лживой театрализации смертоубийства.

А затем, когда по команде рассыпался строй, случилось нечто такое, что потом всю жизнь кошмаром преследовало Джина.

К офицерскому бункеру, где стояли, распивая и закусывая офицеры и «викинги», подошла большая толпа солдат с «красными беретами» впереди. Все они скалили зубы в слегка смущенных улыбках, словно ожидая похвалы за дело какой-то особой доблести.