на эллинский лад. – А эта?
– Эта усыпальница фараона Хафра.
– Хефрена. А та?
– Та – усыпальница фараона Менкаура.
– Микерила. Хорошо. Я хочу видеть их гробницы.
Жрецы печально потупились:
– Там уже ничего нет, царь. Гробницы разграблены. Пирамиды стоят пустые.
Александр удивленно поднял брови. Даже такие громады не защитили царей!..
– А чья та, за пирамидой Хефрена? Маленькая?
– Это гробница Родопис.
О красавице Родопис Александру рассказали такую историю. Однажды Родопис пошла в купальню. Пока она нежилась и плескалась в прохладной воде, служанка берегла ее одежду. Вдруг спустился орел, схватил золоченую сандалию Родопис и скрылся.
Орел принес сандалию в Мемфис. В это время фараон сидел на площади и разбирал судебные дела. Орел подлетел и бросил сандалию ему на колени. Эта маленькая сандалия была так хороша, что фараон приказал найти женщину, которая потеряла ее. Гонцы помчались по всей стране. И уже у самого моря, в городе Невкратис, нашли эту женщину – красавицу Родопис. Родопис привезли к фараону, и фараон женился на ней. Вот тут ее потом и похоронили.
Пирамида Родопис стояла на самом высоком месте плато.
– Она самая маленькая, но самая дорогая, – объясняли Александру жрецы, – этот черный камень, из которого она сложена до половины, везли с далеких гор Эфиопии. Это очень твердый камень, его трудно было обработать.
– Сколько же времени понадобилось, чтобы построить эти громады?
– Много. Десять лет строили только одну дорогу, по которой подвозили камень к пирамиде Хеопса. Да еще тридцать лет этот камень укладывали…
«Я бы сделал быстрее, – думал Александр. – И я это сделаю, когда вернусь в Македонию».
Он уже видел перед собой эту будущую пирамиду – усыпальницу македонских царей. Эги – старый, тихий город, земляной холм на могиле отца, царя Филиппа…
Нет, на его могиле поднимется пирамида не меньше Хеопсовой. А может, еще и выше. Пусть о македонских царях останется слава на века, как осталась о фараонах!
В этот вечер, полный потрясающих впечатлений, Александр позвал к себе Евмена:
– Евмен, помнишь, я тебе велел написать Аристотелю и пригласить его ко мне, когда мы шли по финикийскому берегу?
– Я написал Аристотелю, царь, тогда же.
– Был ответ?
– Был. Я тебе его читал, царь. Аристотель не может приехать. Слишком далеко. Трудно.
– Евмен, напиши ему еще. Ты помнишь, как он говорил: рабы рождаются рабами, и ни к науке, ни к искусству они не способны. И варвары тоже. Примерно так он говорил?
– Да, это его убеждение.
– Так вот напиши ему, Евмен, что я еще раз прошу моего учителя приехать ко мне. Пусть приедет и убедится, чтó могут сделать варвары.
– Я напишу сегодня же, царь. Завтра письмо уйдет в Афины с караваном.
Евмен поклонился и вышел. И Александр знал, что все будет сделано так, как сказал кардианец.
Александр не давал себе ни одного дня отдыха. Он побывал в городе Аканфе, в святилище Озириса. И там приносил жертвы. Побывал и в городе, где почитали крокодилов, – Крокодилополе. Крокодил жил там среди города в озере, обнесенном оградой. Царю сказали, что надо сделать приношение. Александр охотно выполнил это – принес крокодилу хлеба, мяса и вина. В то время как царь вошел на священный участок, крокодил лежал на берегу и нежился под жаркими лучами солнца.
Царя встретили двое жрецов. Они приняли его жертву, подошли к крокодилу. Один открыл ему пасть, поднял верхнюю челюсть, будто крышку сундука. А другой сунул крокодилу в рот хлеб и мясо и вылил в глотку вино. Пасть захлопнулась.
То ли крокодил был сыт, то ли надоели ему жрецы, но он тут же в воду нырнул и уплыл. Изумленные македоняне только переглядывались друг с другом, не смея ни засмеяться, ни пошутить. Александр настрого приказал уважать чужие обычаи и чужих богов, какими бы чудовищными они им ни казались.
В Крокодилополе почитали крокодилов, но были и такие города, где священными считались какие-то неведомые животные ихневмоны – злейшие враги крокодилов и змей. Ихневмоны ловят змей, тащат их в реку и там уничтожают, а к крокодилам забираются в пасть и выгрызают внутренности.
Были города, где священной считалась собака. Там поклонялись богу Анубису, у которого была собачья голова. А были и такие номы[79], где божеством считалась нильская рыба оксиринх – остроголовая, похожая на щуку. Именем этой рыбы даже назван город – Оксиринх…
Кого только не почитали в Египте, каким только богам не служили! В одном месте священной была овца. В другом – большой окунь, лата. В третьем – павиан. Орел, лев, коза, землеройка… А быка, собаку и кошку почитал весь Египет.
Сколько удивительного было в покоренных странах!
Но больше всего занимала Александра сама река, создавшая египетскую землю и хранящая на этой земле жизнь. Он не уставал разъезжать по берегам Нила, глядел, как устроены бесчисленные каналы, орошающие поля. В эти дни он понял, как много труда и опыта надо, чтобы оросить землю: там пустить воду, там придержать ее. Там прочистить засорившийся канал, там отвести воду в озеро и сохранить до засушливых дней. Александр видел, как работают египетские земледельцы – сосредоточенно, терпеливо, почти безмолвно. И здесь ему стало до очевидности ясно, почему мудрый царь Кир не разорял земледельцев: именно на них держится государство.
Но, и поняв это, Александр молчал. Едва ли такие мысли понравятся жрецам, которые во все времена, при всех царях сохраняли свою власть, а ему ради собственного благополучия надо ладить с этими опасными и могущественными людьми.
Александрия
Царская триера, разукрашенная зеленью, пурпуром и яркими коврами, празднично шла вниз по Нилу. Ветерок слегка надувал красные паруса, их отражения светились в широкой серебристой воде.
За царской триерой шли небольшие суда: царя сопровождали его щитоносцы – гипасписты, лучники, верные агрианы. К себе на триеру царь взял всадников – «царскую илу»[80] этеров.
Александр, окруженный друзьями, сидел на корме, высоко поднятой над водой. Он молчал, не отводя глаз от берегов. Медленно возникали на них прибрежные города, пристани, храмы. И так же медленно отходили назад.
Иногда на песчаную отмель выползали крокодилы и лежали, как серые неподвижные бревна. Финиковые пальмы поднимали резные кроны в жаркую голубизну неба; их зеленые отражения чуть колебались в реке. В болотистых заводях стояли светлые заросли бамбука и папируса, коленчатые стебли с метелками жидких листьев на верхушках. Напористо подступали к воде густые посевы египетских бобов, с толстыми стеблями и огромными круглыми листьями…
– Ну и листья – с нашу македонскую шляпу!
На ночь приставали к