насилия» и в своем списке факторов насилия среди молодежи перечислила фрустрацию,
неразвитость социальных навыков, клеймение «дураками», бедность, жестокое обращение,
небрежение, наркотики, алкоголь, жестокие видеоигры и доступность оружия. Ни в одном из
этих докладов не упоминалось слово «маскулинность»1.
Достаточно ознакомиться с цифрами: мужчины составляют 99% арестованных за изнасилования,
88% — за убийство, 92% — за грабеж, 87% — за разбойные нападения, 83% —- за насилие в
семье, 82% — за нарушения общественного порядка.
374
Мужчины гораздо более склонны к насилию, чем женщины. Согласно отчётам Министерства
юстиции США, около 90% жертв убиты мужчинами2.
Во всех возрастных группах — с раннего детства до старости — насилие является самым
явным тендерным различием в поведении. Национальная академия наук делает радикальный
вывод: «Наиболее устойчиво тендерное различие проявляется в том, что мужчины в любом
возрасте гораздо чаще, чем женщины, становятся участниками тяжких преступлений,
независимо от источника данных, типа преступления, степени причастности и меры участия».
«Всегда и везде мужчина чаще совершает преступление, чем женщина», — пишут
криминологи Майкл Готтфредсон и Трэйвис Хирши3. Однако как понимать эту очевидную
связь между мужественностью и насилием? Является ли она биологической производной,
природным фактом, обусловленным особенностями мужской анатомии? Универсальна ли
связь между тендером и насилием? Претерпела ли она какие-либо изменения на протяжении
американской истории? Усилилась она или ослабела с течением времени? Что можем мы, как
культура, сделать для предотвращения или по крайней мере смягчения проблемы мужского
насилия?
Объяснений мужского насилия более чем достаточно. Некоторые исследователи ссылаются на
биологические различия между женщинами и мужчинами, полагая, что «повсеместность и
длительность во времени демонстрации относительной агрессивности мужчин» определенно
указывают на генетические различия. Например, некоторые ученые утверждают, что андро-
гены, мужские гормоны, особенно тестостерон, являются причиной мужской агрессии.
Действительно, увеличение содержания тестостерона обычно приводит к повышению
агрессии. Другие исследователи обратились к эволюционным объяснениям, таким, как
гомосоциальная конкуренция, которая видит в насилии со стороны мужчин результат
эволюционной конкуренции за сексуальный доступ к женщинам. Мужчины в борьбе друг с
другом устанавливают иерархию господства; победители получают право выбирать женщин4.
Но, как мы уже видели в предыдущих главах, биологические объяснения неубедительны.
Хотя тестостерон связан с агрессивным поведением, он не является причиной агрессии, а
только облегчает ее проявление. (К примеру, он никак не действует на неагрессивных
мужчин.) Причинно-следственная связь
375
не всегда направлена от гормона к поведению. У победителей спортивных состязаний уровень
тестостерона увеличивается после победы. Насилие приводит к увеличению уровня тесто-
стерона; повышение уровня гормонов ведёт к насилию. Однако тестостерон не приводит к
насилию против тех, кто находится значительно выше на иерархической лестнице.
Увеличение содержания тестостерона вызовет агрессию самца бабуина среднего уровня по
отношению к самцу низшего уровня, но не подвигнет его на то, чтобы бросить вызов
иерархическому порядку5.
На самом деле существует очень немного данных в поддержку эволюционной теории
гомосоциальной конкуренции. В некоторых культурах мужчины не проявляют ни насилия, ни
конкуренции в отношениях друг с другом. Если «мальчишки есть мальчишки», то они в
различных культурах очень разные. В некоторых обществах, включая наше, мужчины
особенно часто творят насилие над женщинами — над той самой группой, за которую они
якобы соперничают. (Убивать и грубо насиловать того, кого стараешься оплодотворить, —
подобная стратегия воспроизводства далека от благоразумия.) Социолог Джудит Лорбер
резонно ставит следующий вопрос:
«Когда малыши шумно бегают вокруг нас, то, говоря „мальчишки есть мальчишки", мы имеем
в виду, что нахрапистость заключена в Y-хромосоме, поскольку она рано проявляется почти у
всех мальчиков. Но разве мальчики везде, во всем мире, в каждой социальной группе,
заявляют о своем присутствии криками и активностью? Или только там, где их поощряют к
свободе тела, к захвату пространства, к риску, к участию во всех играх и состязаниях на
открытом воздухе?»6
Вслед за Фрейдом некоторые психоаналитики искали объяснение мужского насилия в
эдиповом комплексе: фрустрация мальчишеских сексуальных желаний трансформируется в
агрессию — гипотеза фрустрации-агрессивности. Более нейтрально эта гипотеза
формулируется следующим образом: мальчик должен постоянно на людях демонстрировать,
что он успешно отделился от матери и перенес свою идентичность на отца, т.е. «стал
мужчиной». Мужчины прибегают к насилию, чтобы доказать свое мужество или, по крайней
мере, чтобы самим не стать добычей. В своем блестящем исследовании Барбара Эренрайх
утверждает, что войны происходят не столько из врожденной склонности к агрессии и
хищнических наклонностей, сколько из опасения попасться кому-нибудь на
376
обед. Истоки общества лежат в необходимости защищаться: мы стали жить в обществе не из-
за глубокой потребности в нем, а потому что только вместе могли успешно себя защищать.
Поэтому почти универсальная связь мужественности с войной является компенсаторным,
защитным механизмом, который обеспечивает «замещающее занятие недогруженных
мужчин-охотников и защитников»7.
Если не считать их культурно универсальными, эти психологические модели помогают
объяснять связь мужественности с насилием, особенно среди молодых мужчин. (Есть, конеч-
но, и общества, где мужественность не связана с насилием.) В частности, психологи показали,
как насилие становится формой выражения эмоций мужчинами, как будто единственной
законной эмоцией для мужчины оказывается гнев. Где Гамлет, поставленный перед
нравственным выбором, мучительно раздумывал, Люк Вудхэм, оправдываясь, пожал плечами.
Психологические объяснения часто претендуют на универсальность обобщения. Психологи
мало принимают во внимание кросс-культурные вариации и исторические изменения внутри
культур. Но для адекватного объяснения насилия учет культурных и исторических
особенностей принципиально важен. В 1980-е гг. два социальных антрополога поставили
вопрос иначе: чему нас могут научить общества, где насилия очень мало? Они обнаружили,
что определение мужественности в этих культурах имело существенное воздействие на
склонность мужчин к насилию. В обществах, где мужчинам позволено признавать страх,
уровень насилия низок. Но в тех обществах, где мужская бравада — превознесение силы,
подавления других и отрицание страха — была главной чертой мужественности, уровень
насилия выи.е. Оказывается, в обществах, где мужчинам предписывается напускная храб-
рость, велики различия в определениях мужественности и женственности1*.
Таким образом, где сильнее тендерное неравенство, там мужественность и женственность
полярно противопоставляются, и тем самым общество дает мандат на «мужскую браваду».
Джоанна Оверинг пишет, напри мер, что в джунглях Амазонки чрезвычайно агрессивные
люди племени шаванте определяют мужественность как «сексуальную воинственность»,
состояние, одновременно превосходящее и противоположное женственности, в то время как
по соседству с ними мирное племя пиароас определяет мужественность и женственность как
способность к сотрудничеству в повседневной
377
жизни. Здесь приведены некоторые признаки, которые, по мнению антропологов, ведут к
насилию между индивидами и обществами:
1) идеал мужественности — свирепый, красивый воин;
2) управление обществом связано с господством мужчин как над другими мужчинами, так и
над женщинами;
3) женщинам запрещено участие в общественной и политической жизни;
4) основное общественное взаимодействие происходит между мужчинами, а не между
мужчинами и женщинами и не среди женщин;
5) мальчики и девочки систематически отделяются друг от друга с раннего возраста;
6) при инициировании мальчиков упор делается на длительные ограничения, в течение
которых их отделяют от женщин, обучают мужской солидарности, воинственности и
выносливости, и они свыкаются с господством старших мужчин;