наследство. Так или иначе, он четырежды проштудировал текст в сотню страниц, оставив и развернутое заключение, и многочисленные пометки на полях[926]. Кое-что из этого труда заслуживает быть упомянутым.
Сообщая об обыске, проведенном в его квартире, Г. Е. Зиновьев клянется: «Ни в чем, ни в чем, ни в чем я не виноват перед партией, перед ЦК и перед Вами лично»
16 декабря 1934
[РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 171. Д. 199. Л. 45]
Критический настрой рецензента очевиден и легко объясним. Карьера Зиновьева в Коминтерне закончилась не просто бесславно — она была сочтена деятельностью, враждебной интересам рабочего класса. Он отвечал той же монетой, утверждая, что проект программы дает анализ современного империализма «не по-ленински, а по-бухарински». «Связь судеб социал-демократии с судьбами буржуазии совершенно не разработана», дается «совершенно никуда не годная формулировка роли Америки, взаимоотношений с Англией, роли Германии (новой) — вообще всей новейшей конфигурации» международных отношений.
Тюремное фото Г. Е. Зиновьева
Август 1936
[Из открытых источников]
При этом в зиновьевских заметках невозможно найти свежих самостоятельных мыслей, он раз за разом прятался за обильным цитированием ленинских трудов, которые им самим были возведены на недосягаемый пьедестал: «учение Ленина о советах изложить точнее — его же собственными словами», «об уклонах — надо сказать по Ленину, что главный враг — правые». Отсутствие конструктивной критики заметно и в разделе, посвященном СССР: «все подсахарено», «все трудности обойдены», «бухаринская отсебятина». При сравнении проектов программы 1924 и 1928 годов преимущество отдавалось первому — более короткому и внятному. Итоговая ремарка: «Плохое подражание Коммунистическому манифесту». Складывается впечатление, что Зиновьев, проигравший в борьбе за власть, тешил собственное самолюбие, оказавшись пусть еще не на краю жизни, но уже навсегда отодвинутым от ее сердцевины.
Судьба подарила Зиновьеву еще восемь лет жизни — немало, если учесть, что он постоянно страдал от сердечной недостаточности. В эти годы вместились еще два исключения из партии и два восстановления в ее рядах, неоднократное нахождение под следствием по политическим обвинениям и покаянное выступление на Семнадцатом съезде ВКП(б), абсурдный судебный процесс 1936 года и расстрел, на котором, по некоторым свидетельствам, не отказал себе в удовольствии поприсутствовать лично Н. И. Ежов[927].
Черчилль увидел в итогах первого показательного процесса символ того, что «Россия решительно отвернулась от коммунизма». Появление этой фразы в новейшей биографии Зиновьева сопровождается корректировкой ее автора: «На самом деле Советский Союз отвернулся не от коммунизма, а от мировой революции»[928]. Так или иначе, и жизнь, и смерть героя этого очерка была наполнена символикой, порожденной отнюдь не им самим. «Революция пожирает своих детей» — это фраза, приписываемая Дантону, как нельзя лучше описывает коминтерновскую часть биографии Григория Зиновьева.
Часть 4. Троцкий: «мы — авангард авангарда»
4.1. На капитанском мостике
Один из вдохновителей и творцов Коммунистического Интернационала, автор его Учредительного манифеста, Л. Д. Троцкий из всех героев наших очерков оставил после себя самое обширное и наиболее читаемое по сей день публицистическое наследие. Его идейные наследники в разных странах не могут похвастаться числом, но продолжают вести бескомпромиссную борьбу за чистоту своих рядов и в джунглях Латинской Америки, и в интернет-пространстве. Регулярно пополняется библиография работ о Троцком, включая литературные и политические труды, пьесы и даже художественные фильмы.
В каких только образах ему не пришлось выступать — и «демона революции», и ее гениального стратега, и даже агента мирового сионизма. Неоспоримо одно: он сохранял верность идее мировой революции до последних дней своей жизни, которая была оборвана ударом ледоруба, направленного волей Сталина. Эта идея была путеводной звездой, которая вначале привела Троцкого в социалистическое движение, затем — в ряды партии большевиков и наконец — в оппозицию и изгнание. Константой на этом сложном пути оставалось признание ведущей роли Ленина как в теоретическом, так и в практическом плане. Два вождя не были равноправными партнерами ни в дореволюционной истории РСДРП, ни на ключевых постах в советском правительстве.
Именно поэтому представляется целесообразным сосредоточиться на том периоде биографии Троцкого в Коминтерне, когда эта организация осталась без ленинского руководства. Наш герой был не прочь занять место вождя и в сфере международной политики, точнее, считал, что оно ему автоматически обеспечено. Проиграв борьбу за ленинское наследство в ВКП(б) и Коминтерне, он назвал историю последнего с 1923 года цепью роковых ошибок и фатальных поражений[929]. С середины 1920-х годов, не порывая с официальным коммунистическим движением, Троцкий разрабатывал альтернативную стратегию развития СССР и коммунистического движения, которую сталинская «школа фальсификаций» отправила в историческое небытие.
Лев Давидович Троцкий
1920-е
[РГАСПИ. Ф. 325. Оп. 1. Д. 24. Л. 12]
В научной литературе и публицистике нет недостатка в размышлениях на тему того, какими путями пошло бы развитие Советской России, если бы Троцкий вовремя вступил в борьбу за ленинское наследство и одержал победу над сталинской фракцией. «Если бы после укрепления Советской республики и начала фракционной борьбы против него, после решения Центрального комитета о том, что настала пора снизить популярность и самоуверенность бывшего меньшевика, Троцкий показал свое собственное превосходство перед лицемерием его соперников, отказавшись использовать их методы, то насколько другой могла бы быть его судьба! Велика вероятность того, что, когда настал момент разочарования в бюрократии, он стал бы вождем революционного рабочего движения во всем мире и авторитет и число его последователей были бы во много раз больше, чем сейчас»[930].
Увы, все эти «если» и «бы» далеки от реалий исторической ситуации первых нэповских лет. Они навеяны романтикой образа «одинокого пророка», к созданию которого наш герой с его незаурядным литературным даром приложил немало усилий. Согласимся с процитированной выше Балабановой: «Сам Троцкий после 1917 года был не только настоящим большевиком, стопроцентным „ленинцем“, он также был слишком слабым и слишком робким, чтобы вести такую борьбу, будучи еще частью правящей клики»[931].
На Первом и Втором конгрессах Коминтерна Троцкий появлялся лишь спорадически — в стране шла Гражданская война, и на первом месте для создателя Красной армии находились ее боевые успехи. В то же время Троцкий не порывал связей со своими соратниками по дореволюционному периоду, в том числе с иностранными социалистами. В ряде коммунистических партий — французской, румынской, американской — именно они заняли руководящие посты, неоднократно обращаясь к своему неформальному патрону за советом и поддержкой.