Рыжков:Я повторяю то, что было сказано Горбачевым на XXVII съезде: значение следующей встречи в верхах — в практических результатах на наиболее важных направлениях ограничения и сокращения вооружений.
На этом расстались. Но когда Шульц ушел, Рыжков попросил нас задержаться и сказал с явным облегчением:
— Уф! Как мы его прихватили! Он нам рассыпал по столу мелочь, а мы его двумя главными вопросам крепко прижали. А выдержку из доклада Горбачева на съезде я вовремя привел. Это для него было новым. Я уверен, что он в подлиннике и не читал. Поэтому и ответить не мог.
В общем, из Стокгольма он уезжал с чувством победителя.
НОВОЕ ТАНГО
Знаменитый XXV11 съезд КПСС, где были провозглашены перестройка и новое мышление, на нас в Стокгольме особого впечатления не произвёл: так шума много, но что конкретно предлагается делать? Неясно.
Главным стратегическим курсом партии было объявлено «ускорение социально экономического развития страны». Там же упоминалась и «перестройка». Но говорилось о ней применительно к хозяйственному механизму страны и начинать предлагалось с перестройки сознания, а это относится прежде всего к кадрам.[152] В общем, опять всё те же общие словеса об ускорении, улучшении, усовершенствовании, исправлении...
Правда, пожалуй, впервые после 1917 года Горбачёв заговорил о мире едином и взаимосвязанном, а не о борьбе двух миров. Ну и что? Ещё в основах марксизма — ленинизма, который мы все когда — то прилежно учили, говорилось о единстве и борьбе противоположностей. Так что, сегодня единство, а завтра борьба. Как партия скажет.
Такие же общие словеса и в международном разделе доклада Горбачёва. Главная мысль — курс на ускорение и сохранение мира должны дополнять друг друга. А дальше шли такие откровения: выиграть «гонку вооружения, как и саму ядерную войну, уже нельзя». Поэтому надо идти по пути сотрудничества и создания системы международной безопасности. Задача обеспечения такой безопасности «сугубо политическая и решать её можно лишь политическими средствами».
Горбачев, видимо, искренне говорил, что хочет разоружения. Огромная армия и неподъемный ВПК буквально задавили советскую экономику. Но его беда, что вместо реальной, а главное конкретной, программы действий стал выдвигать помпезные, но совершенно пустые декларации. Как заметил один из умнейших советских дипломатов посол в Бонне В.С. Семенов:
— Это как кастрюля с киселем — вроде бы что— то есть. А сунешь руку — и ухватить нечего.
Может быть для внутреннего потребления это и было нужно. Коль скоро страна продолжала жить в темпе ускоренного построения социализма, ей хоть как— то надо было объяснить, что за нововведения происходят в политике. Но на Запад эти общие декларации действовали скорее в обратном направлении. Там все это уже слышали. Были и мирное сосуществование, и разрядка. Теперь вот новое мышление. А почему не «новое танго»? Рейгану это было бы куда понятнее. Он сам любил говорить, что нужны двое, чтобы танцевать танго. А мыслить можно и в одиночку.
Этот «кисель» сочиняли люди, пришедшие в аппарат Горбачева из идеологического и международного отделов ЦК КПСС, где провели жизнь за разработкой премудрых схем построения «развитого социализма» в СССР или перехода к нему на Ближнем Востоке, в Африке и других экзотических районах мира. Они были достаточно умны и циничны, чтобы не верить всей этой белиберде, но, поглощенные борьбой за победу коммунизма во всем мире, так и не удосужились познать элементарной практики международных отношений, не представляли, как ведутся международные переговоры и многое другое. Если в университетах на Западе уже давно преподавали специальные курсы ведения переговоров, где учили, как нужно упорно торговаться за свои позиции, то для наших советников это было ничто иное, как проявление узости мышления и бюрократизма. Конкретные цифры и просчеты разменов на переговорах вызывали у них брезгливо — пренебрежительное отношение прежде всего потому, что они ничего в них не понимали.
Сравнение помощников президента США и Генерального секретаря было бы явно не в пользу последнего. Оба советника Рейгана по внешнеполитическим делам — сначала Макфарлайн, а потом Поиндекстер, не говоря уже о госсекретаре Шульце, прекрасно владели всеми нюансами, из которых складывается баланс сил в ядерных, обычных и других видах вооружений. Они хорошо знали переговорные позиции в Женеве, Вене и Стокгольме, разбирались в типах ракет, кораблей, танков, их численности и характеристиках. Вообще трудно было представить специалистов в американском истэблишменте, занимавшихся советскими делами, которые не знали бы досконально подобных вещей.
Поэтому президент Рейган мог, не беспокоясь ни о чем, строить воздушные замки безъядерного мира. Его советники строго ограждали их стеной реальных и жестких позиций, построенных на национальных интересах и доктрине ядерного сдерживания. Как это делалось — Хорошо видно на примере того, как Шульц вырабатывал ответ Рейгана на предложение Горбачева о 3-х этапной ликвидации ядерного оружия.
А наши главные советники — А.Н. Яковлев и А.С. Черняев ничего этого не знали, и, главное, знать не хотели. Их реакция на такого рода конкретику напоминала отношение чеховской кошки, которой подсунули огурец, и она его брезгливо трогает лапой. Черняев, к примеру, пишет Генеральному длинные письма, ругая на чем свет стоит переговорные позиции, представленные специалистами МИДа и Минобороны для встречи Горбачева с Рейганом. Главный аргумент верного помощника — «по форме этот проект скорее подходит для товарища Карпова[153], а не для разговора на высшем уровне».[154]
А что нужно для разговора на высшем уровне? «Ошеломить Рейгана смелостью, или даже «рискованностью», подхода к главным проблемам мировой политики». В общем, хотели как лучше, а получалось, как всегда... Ошеломляли не американцев, а самих себя, когда во время встреч на высшем уровне бездумно сдавали позиции. У нас, переговорщиков, это называлось «слив». Раз готовится саммит, значит из наших директив вынут все запасные вторые и третьи позиции, заготовленные впрок для глубоко эшелонированного дипломатического торга, и ни за что ни про что отдадут американцам. Пробовали возражать, но Горбачев ругался:
— В МИДе мыслить по — крупному не привыкли: ковыряются в деталях, боятся, как бы не обвинили в уступчивости, потере лица. Нет широкого шага. А без этого большой политики не получится.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});