Читать интересную книгу Время дня: ночь - Александр Беатов

— Он спросил, крещёный ли я. — Саша опустил чашку с чаем на стол. — А я не растерялся и ответил по-польски: "Tak".

Соня печально улыбнулась.

— Да, брат, Андрей! Тут ведь не Москва… Всё на виду, все друг друга знают… Кто-то уже сообщил ксёндзу, что ты здесь…

— Ну и что?! — воскликнул Саша. — Разве к тебе никто не может приехать?

— Может-то — может… Только за мной и так следят! А теперь пойдут кривотолки… — Соня вздохнула. — Меня, ведь, не раз вызывали в милицию… Почему, мол, молодая, а работаю в церкви? Почему не иду, как другие, на Завод? И в самой-то церкви я — как "белая ворона"… Если б не моя бабушка… — Соня замолчала, смахнула набежавшую слезинку. — Она — старая… И я, как бы, при ней… — девушка выделила "старая" и "при ней", сглотнула слюну. — А больше, ведь, у нас — никого, кто понимал бы так, как вы, московские… Только, вот, Анатолий один. И всё!

— Почему бы тебе не уехать отсюда? — Саша почувствовал жалость к этой несчастной хрупкой девушке. И ему хотелось как-нибудь проявить своё сочувствие. Но он не знал, как… Ни обнять, ни положить руку на её руку он не решался, боясь, что она истолкует такой жест неверно.

— Что ты! — воскликнула Соня, — У меня, ведь, бабушка! Да и как же я уеду? Должен же кто-то оставаться и здесь! В Москве и вас хватает. Мы с Анатолием пытаемся раскрыть людей для Христа. Ведь, большинство из них ходит в церковь либо по традиции, либо по националистическим мотивам…

— Санитар говорил, — вспомнил Саша, — Ты бывала в Польше…

— Да… Ездила несколько раз, — скромно ответила Соня.

— У тебя там родственники?

— Как тебе сказать… — замялась она. — "Как бы" родственники. — Она выделила "как бы", улыбнулась.

— Я бы тоже не отказался там побывать…

— Хочешь, я попрошу, чтобы тебе прислали вызов?

— Хочу…

— Ты только дай мне свои анкетные данные. А я напишу в Польшу… Через месяц — другой ты получишь письмо, "как бы" от дяди. Пойдёшь с ним в УВИР и оформишь поездку.

— Наверное, это дорого стоит?

— Я беру с собой золотое кольцо и там продаю. Это окупает дорогу, и ещё я привожу много литературы. Один раз привезла целую сумку с Библиями. И меня ни разу не проверили. Думают: молодая девчонка — никак не повезёт ничего такого… А я им ещё улыбаюсь, да спрашиваю нарочно: как, мол, ребята, вы тут без девчат живёте? — Соня засмеялась, застенчиво взглянула Саше в глаза. И он тоже заулыбался, слушая девушку, немного повеселевшую. От взаимных улыбок их глаза как-то привыкли, подружились, и молодые люди уже без боязни смотрели друг на друга.

— Ты всегда жила с бабушкой? — спросил Саша то, что давно хотел.

— Нет… — Соня оторвала от него взгляд, опустила его вниз, перестала улыбаться. Помолчав некоторое время, чтобы собраться с мыслями, она сказала:

— Отец нас бросил рано. Я его и не помню: маленькая была. Мы жили вместе: я, мама и… — Соня вдруг как-то поворотилась, посмотрела в угол, где в каменной стене находилась печная заслонка.

— И кто? — не выдержал Саша.

— И другая я… — Как бы, не слыша вопроса добавила девушка. — То есть, вдруг опомнилась она, взглянув на своего слушателя, — Моя сестра-тёзка… Ой. Нет… Не тёзка! Как это называется… Короче говоря, мы с ней были двойняшками… Всё у нас было хорошо… Мы тогда жили в Киеве… Но однажды… — Соня говорила, с трудом находя слова, часто оговариваясь, не зная, как рассказать о том, о чём, наверное, давно ни с кем не говорила.

— Однажды, — продолжала девушка, — Моя сестра утонула в Днепре. — Соня проговорила это шёпотом, как-то медленно ворочая языком, — И Саша увидел какой-то ужас, на мгновение застывший на лице девушки, сделавшимся вдруг совсем некрасивым.

Соня снова покосилась на печную заслонку, потом продолжила свою историю.

— Я тогда сильно заболела, — тихо проговорила она. — Мне казалось, что, будто, на самом деле это случилось не с ней, а со мной… — Соня взглянула на Сашу с каким-то страхом, и добавила: — Что будто бы Света — жива…

И снова она посмотрела на печную заслонку.

Наступила пауза. Соня погрузилась в себя, впала в какое-то оцепенение. Саша не решался что-либо спросить или сказать. Наконец он не выдержал.

— И что же было потом? — выдавил он из себя вопрос.

— Меня положили в больницу… А мама сошла с ума и наложила на себя руки… Когда я выздоровела, то оказалась тут, у бабушки… Так вот, и живу уже несколько лет… — она снова помолчала, а потом робко добавила: — Теперь я совсем здорова! Бог помогает…

Саша, не зная, что ответить, тоже посмотрел на печную заслонку, и Соня, поймав его взгляд, резко поворотилась, чтобы опять туда взглянуть.

— Nech benje pohvalony Jesu Christi!" — проговорила она.

— Давай, помолимся, сестра, — выдавил из себя Саша, чувствуя, что ему становится не по себе.

Он вытащил из кармана свои чётки. Соня молча зажгла свечку, взяла свои чётки и, видя, что девушка готова к молитве, Саша начал: — "Во имя Отца и Сына и Святого Духа…" — перекрестился, и… они оба стали шептать вслух: — "Верую во Единого Бога Отца, Вседержителя…"

Порою Соня сбивалась, переходя на польский язык, но потом возвращалась, повторяла за Сашей по-русски. Когда дошла очередь до "сквозной молитвы", у экуменистов обращённой ко Христу, Соня уже не слышала Сашу, но молилась на католический манер — Деве Марии: — "Sventa Marie, Matka Bozka…"

Как-то на одном дыхании они прошли весь круг Розария. Наступила тишина, которую никто долго не решался нарушить, даже часы, которых в комнате не было. Лишь свечка, слегка потрескивала воском и золотом играла на Сониных волосах; и светлый овальный круг её пламени освещал полумрак маленькой комнаты, трепетал и подёргивался на стенах тенями двух склонившихся друг перед другом людей. И когда Саша осознал, что молитва окончилась, необъяснимое умиление сошло на его сердце, он почувствовал братскую любовь к существу, сидевшему напротив, за маленьким столиком, мешавшим приблизиться к девушке и ласково погладить, как ребёнка, чтобы и на её сердце стало так же тепло.

— Ты знаешь, Соня, — сказал он, — Я тоже был, вроде как, болен… Чтобы избежать армии, я лёг в психиатрическую больницу. Меня приучили к лекарствам. И теперь я всё время хочу спать… Часто испытываю подавленное настроение… Ты меня извини, что я такой скучный… Это — поэтому… — Саша протянул руку, и Соня протянула свою…

Они лишь едва коснулись друг друга. Саша хотел было пожать её маленькую ладошку, но девушка вдруг отпрянула. Её рука оказалась под столом, и Саша прочёл в глазах Сони испуг.

Перед его мысленным взором вдруг отчётливо встала картина: будто бы он делает то, на что никогда бы не решился: зажав её маленькую ладошку в своей, он встаёт и тянет девушку к себе… Лёгкий столик переворачивается, катится по полу блюдце, и свеча, обливаясь воском, гаснет…

И будто увидев, что он прочёл её мысли, Соня вскочила — и выпорхнула из комнаты…

Вечером, после окончания заводской смены, пришёл Анатолий. Все трое снова помолились по Розарию. Узнав, что Саша знает по латыни, Анатолий попросил записать для него молитвы.

— Я буду на Заводе напевать вслух — и никто не поймёт, что я открыто молюсь! — пояснил он.

Уроженец Белоруссии, русский по национальности, много проживший в разных республиках СССР, переезжая с одного Завода на другой, Анатолий плохо говорил как по-белорусски, как по-русски, как по-украински, как и по-польски. Казался косноязычным грубым мужиком, на самом деле в душе был добрым и бескорыстным. Он признался Саше, что хочет выучить молитвы по латыни ещё и потому, что намерен поступить в Рижскую Семинарию, чтобы стать священником.

Время пролетело незаметно. Сославшись на то, что завтра рано просыпаться, чтобы поспеть на Завод, скоро Анатолий попрощался и ушёл.

Из-за Саши Соне было некуда деться. Стоило ей уйти в соседнюю комнату, как оттуда начинало доноситься ворчание бабки. И она возвращалась обратно, не находя себе места. И Саша чувствовал неловкость из-за того, что нарушил порядок её жизни своим непрошеным приездом.

— Ты завтра в костёл не ходи! — попросила девушка, покидая в конце концов свою комнату, чтобы отправиться спать вместе с бабкой.

Ворочаясь на жёсткой кушетке, Саша долго не мог заснуть.

"Пожёстче, чем у Санитара", — подумал он. — "Ведь тут голые доски!"

Он вспомнил облик хрупкой девушки.

"Ах, если бы не Оля — я бы влюбился в Соню!"

Однако, к чувству симпатии примешивалось что-то такое, чего Саша никак не мог понять. От Сони веяло холодом… И он испытывал к ней странное смешанное чувство братской и, как бы, даже отеческой любви, вместе с состраданием, от которого становилось на сердце одновременно и тепло и тоскливо…

В комнате была непроглядная тьма. Ни одного звука не доносилось ни из-за окна, ни из-за двери.

"Как в склепе…" — продолжал думать юноша. — "Жалко бедняжку… Как она может тут жить?"