как льдинка над пламенем свечи, и уступил место гневу. Я столько пережила за свою жизнь и не хотела завершить ее так бесславно, в руках убийц и будущих насильников. Более того, это казалось мне
неправильным. Не в смысле добра и зла – все же эти солдаты собирались совершить ряд гнуснейших преступлений. Но Правосудие Августа говорила, что я оказалась связана с великими событиями, которые должны изменить мир. Что моя душа была подхвачена могучими потоками истории. И перспектива оказаться разрубленной на кусочки в вонючей грязи совсем не сходилась с этой теорией.
Эта мысль придала мне сил. Я не знала как, но мне было суждено выжить – я это чувствовала. Но даже если и нет, я собиралась показать все, на что способна. Я загнала поглубже Хелену-секретаря и призвала Хелену-негодяйку, сироту из Мулдау. Эти солдаты должны были пожалеть о том, что погнались за мной. Я решила наброситься на них со всей свирепостью, на какую только была способна.
– Не дури, девочка, – сказал ближайший ко мне солдат. Судя по акценту и чертам лица, он был из Восточной Марки Хаунерсхайма, пограничных земель на реке Кова. Проще говоря, он был уродлив и туп, и я с глубочайшим огорчением осознала, что могу погибнуть от рук такого типа. – Бросай меч.
– Иди на хер, – задыхаясь, сказала я. Я слышала, как позади меня, омывая топкий берег, журчит и плещется Гейл. Я мельком посмотрела назад, думая, не ступить ли мне в воду и не окончу ли я свою жизнь так же, как тот убийца, подбросивший нам змей.
– Ты околеешь от холода, – сказал второй солдат.
– Лучше околеть, чем позволить тебе прикоснуться ко мне, – огрызнулась я.
– Фу ты, – сказал первый, – чтоб мне ослепнуть, ненавижу толцев. Говорят так, словно гвоздями скрипят о грифельную доску. Думаю, я вырежу тебе язык, чтобы в ближайшие часы тебя не слышать.
По крайней мере, они хотели взять меня живьем, что давало мне небольшое преимущество. Сначала солдат должен был попытаться обезоружить меня, а значит, он собирался бить по мечу, а не по корпусу.
– Думаю, я отрежу тебе член… если смогу его найти, – сказала я и опустила меч так, чтобы его острие указало на промежность солдата. При этом я притворилась, что мне неудобно держать оружие, словно меч слишком тяжел для меня. Если солдат решит, что сможет с легкостью обезоружить меня, то он не станет прилагать слишком много усилий, и я смогу воспользоваться этим. Возможно, это будет мой единственный шанс что-либо предпринять.
– Языкастая ты сука, – буркнул он. – Мне это по нраву.
Первый солдат бросился на меня. Как я и ожидала, он попытался выбить меч из моей руки размашистым, сильным ударом справа налево. Вместо того чтобы позволить нашим клинкам столкнуться, я уронила свой пониже, давая мечу солдата пронестись над ним. Моя маленькая уловка удалась – потеряв равновесие, он удивленно вскрикнул, а затем поскользнулся в грязи.
Я этого совсем не ожидала, но и не упустила возможность. Солдат был в доспехах, однако его шею ничто не защищало, и я вонзила меч прямиком в нее. Увидев, как глубоко вонзился клинок, я испытала удивление и отвращение. Острие, должно быть, уперлось в сустав шеи, потому что наткнулось на что-то твердое и остановилось. Солдат выпучил глаза, его лицо налилось кровью. Когда я вытащила меч, он схватился руками за рану, издавая ужаснейшие булькающие и хрипящие звуки, пока кровь бурлила в его горле.
Второй закричал что-то бессвязное. Было легко подумать, что эти солдаты представляли собой бездушные машины; но пусть они заслуживали и ненависти, и смерти, они испытывали чувства так же остро, как и я. Возможно, эти двое были близкими друзьями. При виде гибели товарища второго охватил безрассудный гнев, и он бросился на меня, на этот раз с легкостью выбив меч из моей руки и опрокинув меня на берег Гейл.
Я упала так, что мои волосы оказались в реке, а туловище легло на склон берега вверх тормашками. Я ощутила, как ледяная вода намочила мою одежду. Солдат, облаченный в тяжелые доспехи, прижал меня к земле, больно надавив на мои бедра коленями, и занес кулак, чтобы ударить.
– Слезь с меня, урод! – заверещала я, яростно вырываясь из-под него. Грязь в этом месте, и без того предательски скользкая, была покрыта речной пеной, отчего стала еще более склизкой; и благодаря моим лихорадочным брыканиям я смогла отчасти выползти из-под солдата. К несчастью, это означало, что я сползла еще дальше в реку, и мне пришлось поднять голову, чтобы не погрузиться ее в зловонные воды.
Солдат схватил меня за платье, подтянул к себе и ударил кулаком прямо в нос. Боль пронзила мое лицо, а затем и шею, когда моя голова запрокинулась назад. На этот раз я всем телом рухнула в Гейл, безуспешно пытаясь зацепиться руками за грязь у пояса.
Все было тщетно. Я сразу же поняла, о чем много недель назад говорил мне Брессинджер. Несмотря на то что весна уже подступала, вода все еще оставалась смертельно холодной, и она мгновенно вышибла воздух из моих легких. Я умела плавать, но была измотана, мое платье набрало воду и стало тяжелым, и я сомневалась, что смогу остаться на плаву больше, чем на полминуты. Удивительная ирония судьбы: мне грозила такая же смерть, как и та, что привела нас в Долину Гейл, – смерть леди Бауэр. Казалось почти поэтичным, что эта ужасная история закончится именно так.
Моя хватка ослабла, пальцы заледенели – я вонзала их в холодный берег, отчаянно ища, за что бы зацепиться, но у меня получилось лишь утащить с собой в воду пригоршни грязи. Я сразу же почувствовала, как меня утягивает печально известное коварное течение. Я испугалась, причем настолько, что мой рассудок покинул меня, и я стала взывать к моему убийце о помощи.
– Пожалуйста, – прохрипела я.
– Заткнись, – только и сказал он и толкнул меня глубже в воду.
Я снова попыталась выбраться из реки, но силы покидали меня так же быстро, как Гейл вытекала из города. Солдат, похоже, был вполне доволен одним видом того, как я медленно погибаю, и я всей душой возненавидела его. А затем вспомнила слова Вонвальта о том, что люди, которые умирают, окутанные ядовитым облаком злых чувств, в загробной жизни притягивают к себе хищных существ. Из-за этого меня внезапно охватил такой ужас, что я снова начала умолять солдата спасти меня. В тот миг я осознала, что любая жизнь была лучше того, что ожидало меня после смерти.