А в хате толпился народ. Мужики тихо заходили, крестились и сокрушённо покачивали головами. Скомканно буркнув несколько слов соболезнования, выходили, уступая место другим.
Бабы задерживались подольше. То поочерёдно, то все вдруг вместе они поначалу зычно голосили с горестными причитаниями, но вскоре, глядя на безмолвную Марыльку, стали завывать вполголоса. Одна из сердобольных баб не выдержала и подошла к оцепеневшей от горя матери.
— Ты, донька, не сдерживай в себе тягость. Дай волю слёзкам горючим — сразу гнёт на душе ослабнет, — склонившись и участливо приобняв Марыльку, посоветовала она.
— Пошла прочь, — злобно, сквозь зубы прозвучал ответ.
Баба сконфуженно убрала руку с плеч Марыльки. Увидев растерянность пожилой женщины, Любаша вступилась за неё:
— Марыль, нельзя же так. К тебе со всей душой…
— И ты тоже.
— Что?
— Все пошли прочь…
— Марылька, опомнись! Люди собрались, чтобы горе твоё разделить…
— Сгинь! Все сгиньте! С глаз моих сгиньте! Пропадите пропадом все…
— Марыль…
— Ненавижу… — стоном выдавила Марыля и тут же разразилась громким криком: — Всех ненавижу!
Любаша была настолько обескуражена, что не знала, как поступить. Голос подруги сквозил злобой, а наткнувшись на такое же злобное выражение лица, обе утешительницы совсем опешили и молча сели на место. Завидев такой оборот, остальные и вовсе приумолкли. В хате повисла неловкая, тяжёлая тишина.
А у Марыльки голова раскалывалась от боли. Были моменты, когда на неё что-то находило, и она словно оказывалась в другом мире, где всё намного проще и яснее, где она чувствовала себя почти счастливой. Но потом сознание опять прояснялось, и она снова возвращалась в ужасную действительность.
Но вот бабы вдруг снова дружно заголосили. В сельской местности так обычно поступали при встрече с близкими родственниками усопшего, тем самым выражая им свои соболезнования.
Марылька вздрогнула, словно очнувшись, начала нервно оглядываться — у порога стоял Прохор! В голове с новой силой прошла горячая волна. Вот он — виновник всех её бед! Бедная Марылька уже больше не могла себя сдерживать. Горечь и злоба начали бить через край. Она уже не обращала внимания ни на кого и ни на что. Несчастная вскочила и словно рысь медленно, с угрожающим видом пошла на Прохора.
— Ты почему её отпустил? — наливаясь яростью, прорычала она.
Прохор оторопел от вида некогда одной из самых красивых местных девчат, а теперь — своей жены. За какие-то сутки Марылька постарела на добрый десяток лет. Горе не поскупилось и щедро сыпануло ей белизны в волосы. На одутловатом от выплаканных слёз лице появились первые глубокие морщины.
— Ты это о чём? — не понял Прохор.
— Не прикидывайся! Я с самого начала всё знала! — перешла на крик Марылька.
— Марыль, успокойся. Я не пойму о чём ты! Что ты знала? — Прохор всё еще делал вид, что не может взять в толк причину гневной вспышки женки, но сердце уже неприятно ёкнуло.
А со стороны люди сметливы необычайно, беда-то не у них. Вот и сейчас все враз догадались, о чём кричала Марылька.
Прохор не на шутку заволновался. Сейчас было самое неподходящее время для выяснения отношений и ревностных склок.
— Отпустил… — качая головой, со злобной иронией прошипела Марылька. — Любовницу свою пожалел… А дитя твоё они пожалели?! — взорвалась вдруг она, перейдя уже на истерический крик.
— Марылька, да успокойся ты, наконец! Не до твоих выдумок сейчас! Хима сдохла, а дочку её не нашёл! — слукавил Прохор, чтобы успокоить жену.
Но Марыльку уже закружило. Сейчас она выплеснет всё, что наболело, всю горечь не оправдавшихся помыслов обрушит на голову этого человека. Не отдавая себе отчёта и прилюдно выдавая свою страшную тайну, Марыля уже кричала во всё горло:
— Я батьку своего не пожалела, на растерзание им отдала, чтоб верх взять! А ты эту сучку свою пожалел! Снюхался — и сжалился!
— Ты что несёшь?!
— А то несу, что они уже были у меня почти приручены! Как собаки руки б мне лизали, ползали б на коленях передо мной и знали б, что я настоящая владычица! И я бы их медленно превращала в жаб…
— Кого «их»! На кой хрен тебе кого-то приручать, превращать?! И что ты вообще мелешь, уж не свихнулась…
— Чтоб доказать, что нет никого сильнее меня, — процедила Марыля, презрительно прищурив ядовитый взгляд. — Все вы плясали под мою дудку. Все вы делали то, что я хотела. Глупцы! Даже и не догадывались ни о чём…
— Опомнись! Ты где находишься?! Нашла время для свар.
Измученный последними событиями, Прохор теперь уж и на самом деле никак не мог взять в толк, что происходит. Но то, что Марылька как-то догадалась или узнала, что они с Янинкой расстались миром, он вдруг ясно понял, и это его неприятно удивило. Кто ей мог сказать? Откуда она это узнала?
А меж тем Марылька не могла не только остановиться, но даже и не замечала перепуганных людей, в спешке покидающих избу.
Сначала селяне были глубоко обескуражены кощунственной выходкой Марыли. Но потом, в отличие от Прохора, смысл её последних слов они уловили быстро, и результат их сметливости не заставил себя долго ждать — не успела кошка почесать за ухом, как в хате уже никого не было. Одна лишь Марфа забилась с детьми за печь и испуганно прижимала их к себе, не веря тому, что происходит.
И только тут до Прохора начал доходить истинный смысл несущегося бреда. Только теперь ему вдруг стали понятны многие странные слова и поступки Марыли. Господи, мало ему всех бед, так и это ещё свалилось как гром среди ясного неба. И пока Прохор соображал, как угомонить взбесившуюся жену хотя бы на время похорон, он почувствовал вдруг полную слабость и непреодолимое желание спать. В голове затуманилось. Страшный голос Марыльки хоть и слышался как из-под земли, но слова её падали в сознание на удивление отчётливо. А дальше поведение Марыли и вовсе становилось более чем странным. Глаза несчастной матери горели огнём неистовства. Бормоча какие-то чудные слова и фразы, она иногда прерывала их, чтобы уже более внятно излить вслух свои воспалённые мысли.
— И всё из-за тебя… Сразу тебя возненавидела… А Янинку твою первой порешить надо было. Ну, ничего, за всё поплатишься: и за сыночка моего, и за слабость свою, и за то, что ты есть, — шипела она.
Прохору сделалось совсем дурно. Сонливость вдруг пропала, но вместо неё внутри всё обдало жаром, а ноги и руки, наоборот, начали холодеть и переставали слушаться.
Вытянув руки с растопыренными пальцами и устремив страшный взгляд на Прохора, Марыля с ещё большим остервенением что-то бормотала. Измождённая горем, она напрягала последние силы, чтобы навсегда сломить душу самому ненавистному ей человеку. И напрячься тут надо неимоверно.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});