– Что в каюте по-прежнему никого нет. Теперь нам можно спокойно поговорить. А я бы хотел поговорить с вами. Сразу скажу, я не представляю ни СБ, ни конкурирующую фирму. Скорее, нечто противоположное. Понимаете?
– Понимаю. И кроме того, понимаю, что у вас ко мне какое-то дело. Я вас слушаю, хотя заранее предупреждаю, что это безнадежно. Кстати, а вы не боитесь, что я после этой беседы донесу на вас в спецотдел?
– Я знаю, что вы – честный человек, – покачал головой Реэрн. – И знаю, что вы – не сторонник существующего порядка. Я верю в вас.
– Даже так? – усмехнулся Боорк. – Интересно, а на чем основана ваша вера? Я бы на вашем месте поостерегся. Посудите сами, мало ли чего можно ожидать от трусливого предателя, подлого дезертира с фронта борьбы за освобождение трудового народа, грязного пособника кровавых подонков из Военного Космофлота? Что вы на это скажете, коллега кровавый подонок?
– Вы – честный человек, – повторил Реэрн. – Я вас не осуждаю и ни в чем не обвиняю. Очень сожалею, что с вами так обошлись. Прошу вас, выслушайте меня. Мы полностью доверяем вам и нам нужна ваша помощь.
– Кажется, я должен сейчас со счастливыми слезами на глазах благодарить за возвращенное доверие, – язвительно сказал Боорк. – Извините, я не хотел вас обидеть. Но должен сказать вам, я уважаю вас как хорошего человека и хорошего специалиста, но как подпольщику вынужден отказать. Не надо думать, что я полностью перековался. Стать образцовым офицером Военного Космофлота и образцовым подданным Его Императорского Величества мне, увы, оказалось не под силу. Но от вашего движения я отошел. Решительно и окончательно.
– Вы не верите мне, – с огорчением заключил Реэрн. – Понимаю вас. К сожалению, мне нечем доказать, что я не провокатор.
– Почему, я верю вам. Зачем спецотделу или Службе устраивать со мной такую комедию? Но поверьте и вы мне. Я действительно вышел из ваших рядов. Вышел, потому что потерял самое главное. Я потерял веру в победу и веру в справедливость дела, за которое боролся. И не думайте, что я оправдываюсь, подвожу, так сказать, идеологическую базу под свое отступничество. Я вообще никогда не оправдываюсь, это не в моих правилах. Просто… знаете, иногда хочется поговорить с человеком, который бы тебя понял…
– Я постараюсь понять вас.
– Хорошо. Тогда слушайте. Я много размышлял. У меня, знаете, для этого было достаточно свободного времени. И я понял, что вы не сможете победить. Ваш противник слишком силен. На его стороне все – сила, власть, деньги, оружие, информация, многовековой страх, уже вошедший в гены, въевшийся в плоть и кровь. Это слишком простая машина, чтобы ее можно было сломать и слишком громоздкая, чтобы свалить.
– Она только выглядит страшной. На самом деле эта машина давным-давно проржавела насквозь. Экономика полностью развалена, повальная коррупция, постоянный дефицит, нехватка самого необходимого, удушающее господство бюрократии – все это уже стало нетерпимым, завлекает в ряды недовольных миллионы и дюжины миллионов. Даже тех, чьи деды-прадеды как огня боялись всякой политики! Часть из них поддержит нас, когда мы выступим, а остальные и пальцем не пошевелят, чтобы защитить старые порядки. Вы же сами должны видеть: власть растеряна, она сама боится нас, а люди, наоборот, перестают бояться! Нам по силам свалить эту старую машину!
– Наверное, то же самое говорили и триста лет назад, перед Великим Восстанием. А закончилось все атомным ударом по Столице. Тогда погибло пятьдесят миллионов, а сколько погибнет теперь?! Вы так легко призываете народ к восстанию! Я знаю ваши прогнозы, потери должны составить от пяти до десяти миллионов человек. Вы готовы смириться с этим! Что для вас один-два миллиона погибших?! Ради благой цели…
– Если вы не верите в восстание, есть еще и демократы. Недавно мы с ними объединились.
– Эта так называемая легальная оппозиция? Они никогда и ничего не добьются. С системой, проповедующей насилие и опирающейся только на насилие, бороться можно только насилием. Я не верю, что можно что-то изменить с помощью обращений и петиций. Эта система давно отвергла здравый смысл, и апеллировать к нему бесполезно. Но главное даже не это. Чем вы лучше их?! Вы же плоть от плоти все той же системы, у вас культ единомыслия, ваш бог – дисциплина! Вы так же легко бросаетесь чужими жизнями! Что изменится, если у власти окажутся не они, а вы?! Хотя нет, нет, изменится, и еще как! У вас ведь есть идеалы! Вы мечтаете перевоспитать массы, превратить озлобленных, вороватых, трусливых, эгоистичных, невежественных людей в граждан свободного общества будущего, где правят альтруизм, закон и экономическая целесообразность! Какие благие намерения!… И куда они вас заведут?!… Да у вас не хватит ни терпения, ни снисходительности, а слово "гуманизм" наводит на вас скуку! Вы начнете силой подгонять людей под свой идеал, и тогда прольется столько крови, что любой из тиранов древности, даже Тинкоу, на чьей совести Великое Восстание, покажется рядом с вами невинным проказником!
– Но послушайте, подобных радикалов среди нас не так уж и много. Не спорю, это заметное, яростное, крикливое, но тем не менее, меньшинство. Не слушайте этих крикунов, они только порочат наше движение!
– О, нет, меня волнуют как раз не крикуны. А сдержанные, здравомыслящие люди дела… вроде вас. Это они придумали и ввели в практику принцип, что нравственно все, что идет на пользу революции. Чем хуже, тем лучше – так, кажется, звучит ваш девиз? Вы, наверное, слышали о нашей забастовке три года тому назад? Шестой транспортный флот. Мы поднялись, потому что у нас не было больше сил терпеть. И смотреть, как обогащается за наш счет потерявшее всякую меру начальство. Я не был ни одним из руководителей, не был и членом подполья, а только, как вы говорите, сочувствующим. Но это я предложил обратиться к вам за помощью. Нам тогда была необходима огласка, иначе нас просто задушили бы втихую… Ваши товарищи высмеяли наше мещанское желание выторговать себе более пристойные условия жизни. Постыдно думать о собственном благополучии, когда весь народ задыхается в цепях рабства… Они были так бескомпромиссны. Они настояли, чтобы мы включили в наши требования то, ради чего стоило бороться. Ответственное перед народом правительство, роспуск Совета Пятнадцати, передачу управления флотом в руки рабочих комитетов… Большего подарка нашему начальству трудно было и представить… После увольнения я некоторое время продолжал сотрудничать с вами. Выполнял кое-какие поручения. Со временем я прозрел, увидел: для вас люди – не более, чем средство, дешевый расходный материал… Вы называете грабежи эксами, а убийства – акциями возмездия, но от этого они не перестают быть грабежами и убийствами… Извините, Реэрн… Поэтому я отошел. У меня нет никакой позитивной программы, полная безнадежность. Я не с ними, но и не с вами. И я держу свой личный нейтралитет.
– Жаль, – со странной интонацией произнес Реэрн. – А ведь знаете, мы с вами в некотором роде единомышленники. Мы опасаемся одних и тех же вещей, правда, я, как подпольщик, имею возможность бороться со всем этим злом изнутри. И все же, послушайте меня. Помощь, о которой я вас прошу, нужна не нам. Речь идет о жителях Филлины.
Боорк молчал, поэтому Реэрн после непродолжительной паузы продолжил.
– Прошу вас, не отказывайтесь от работы в корпусе "Н". Мы должны знать, что там происходит, какую судьбу готовят филитам в Службе Безопасности. Может быть, зная эти планы, мы сумеем расстроить их.
– Простите, – глухо сказал Боорк. – Я не способен на такую работу. Я не могу. Я сказал это своему командиру, а теперь говорю и вам. Я, наверно, слишком брезглив, но я не смогу как ни в чем не бывало работать в компании этих… ученых, слушать, как они обсуждают свои планы, может быть, даже самому принимать в них участие… Я не могу… Вам нужны борцы, а я, к сожалению, не борец. Да и какая может быть помощь от предателя и пособника кровавых подонков?
– Да оставьте это, – скривился Реэрн. – Стоит ли постоянно вспоминать какого-то крикуна? Поверьте, я вместе с вами осуждаю этого дурака.