Даттам засмеялся и сказал:
– Если вы станете королем, обещаю вам, экзарх Варнарайна согласия на такое прошение не потребует. Неужели вы не понимаете, что с вами Арфарра сделает после такого прошения?
Кукушонок улыбнулся:
– Еще никто не посмел отказаться от поединка только потому, что знает о поражении.
Даттам покачал головой:
– Вот на этом-то Арфарра вас и ловит, как зайцев. А еще, говорят, в тюрьме вы изменились.
Кукушонок долго думал, потом сказал:
– Может быть, я приму ваше предложение – завтра. Если вы от него не откажетесь.
Даттам выехал из ворот замка очень задумчивый. «Что этот бес затевает?» – думал он. Даттам хорошо помнил, как сам после тюрьмы притворялся хромым. И это после тюрьмы в империи, где не сидят – висят. А с этим, скажите на милость, что плохого делали? Придушили слегка – и все.
А к Марбоду Кукушонку меж тем опять просочился адвокат и спросил:
– Ну что, вы идете к гостям?
– Нет, – ответил Кукушонок, – сначала я сам схожу в гости.
* * *
А в то время, пока Даттам беседовал с Марбодом Кукушонком, послушник Неревен вышивал в покоях королевны Айлиль.
Месяц назад Айлиль показала ему портрет в золотой рамке и грустно сказала:
– Расскажи мне все, что знаешь об экзархе Варнарайна. Он за меня сватается.
С тех пор Неревен молился ночами старцу Бужве, чтоб тот устроил этот брак. Неревен видел: Государь Харсома в небесном дворце, государыня Айлиль под хрустальным деревом, а у ее ног сидит Неревен и играет на лютне, и Харсома смотрит на него своими мягкими жемчужными глазами. Великий Бужва! Пусть экзарх возьмет к себе Айлиль, а Айлиль возьмет Неревена в Небесный Город.
Айлиль часто звала Неревена, чтобы советоваться с ним о подарках и платьях, боялась, видно, прослыть дикаркой.
И сегодня Айлиль примеряла наряд за нарядом, а девушки бегали за ней с булавками и шпильками.
Айлиль надела красную юбку и поверх – кофту с распашными рукавами, унизанными скатным жемчугом, завертелась перед зеркалом и решила, что шлейф у юбки слишком широк, и поэтому она некрасиво вздергивается кверху.
– Ведь вздергивается? – спросила Айлиль у Неревена.
Неревен отвечал, что не вздергивается ничуть, а вот если надеть к такому платью белую накидку, то наряд будет в точности как тот, в котором Зимняя Дева пленила государя Миена. Принесли целую кучу накидок и стали мерять.
Неревен спросил:
– А правду говорят, что Марбод Кукушонок взял вдову суконщика второй женой?
– Ах, вот как, – сказала Айлиль, и тут же разбранила служанку, ползавшую у подола: та невзначай уколола ее булавкой так, что на глазах у Айлиль выступили слезы.
Ни одна из накидок Айлиль не угодила. Наконец, взгляд королевны упал на неревенову вышивку: белую, плетеную. Неревен свивал последних паучков: послезавтра уходил в империю храмовый караван, и с ним вместе подарки от короля будущему шурину и, кстати, неревеново рукоделье.
Девушка накинула покрывало на плечи, повертелась перед зеркалом и сказала:
– Подари!
Неревен побледнел и покачал головой.
Айлиль закусила губу, потом сняла с себя жемчужное ожерелье и обмотала его вокруг шеи Неревена.
Неревен готов был заплакать.
– Сударыня! Я по обету шью его в храм Парчового Бужвы! Я… я… обещал ему три таких покрова… Два отослал, это последний…
И Неревен действительно расплакался.
Девушка стояла в нерешительности. Ей вдруг очень захотелось покрывала, но и бога обидеть было неудобно. Айлиль снова закружилась: серебряные знаки обвили ее с головы до пят. Айлиль замерла от сладкого святотатства: покрывало, посвященное богу, напоенное светом, теплом и тайным смыслом от старых знаков, утративших значение и потому трижды священных.
– Ну, хорошо, – сказала грустно Айлиль, – оставь мне его на ночь: я его сама уложу в походный ларь.
Тут Неревен не посмел отказать.
* * *
А вечером, когда Айлиль продевала вышивку сквозь золотое кольцо, в окошко влетел камешек. Девушка вспомнила про Зимнюю Деву, обернулась белым покровом и сбежала в сад.
Рододендроны у бывшего Серединного Океана цвели золотым и розовым, а в кустах ее ждал Марбод Кукушонок. Марбод взял ее за руки и хотел поцеловать. «Интересно, сколько раз он так в тюрьме целовал ту, другую, горожанку», – подумала она.
– Говорят, – спросила Айлиль, – вы берете к себе в дом вдову суконщика?
– Говорят, – спросил Кукушонок, – вы выходите замуж за экзарха Варнарайна?
– Мне велит брат, – ответила девушка.
Тут Марбод засмеялся своим прежним смехом и спросил:
– А если брат велит вам выйти за меня?
Айлиль склонила голову набок и вдруг поняла, что Кукушонок не шутит, а знает способ заставить короля отказаться от сватовства.
– Экзарху Варнарайна, – продолжал Марбод, – тридцать шесть лет, у вас будет шестилетний пасынок, он и станет наследником.
Айлиль сняла с цепочки на шее медальон и стала на него глядеть. Ночь была светлая: портрет в медальоне был виден в малейших чертах. Девушка взглянула на Марбода, – а потом на портрет. Кукушонок сидел, откинув плащ, на краю болотца с кувшинками: на нем был пятицветный боевой кафтан с узором «барсучья пасть», и плащ был скреплен аметистовой пряжкой. Рука лежала на рукояти меча. Рукоять перевита жемчужной нитью, и рукав схвачен золотым запястьем… Глаза его, голубые, молодые и наглые, которые так нравились Айлиль, снова весело блестели в лунном свете. «И стрелы его, – подумала Айлиль, – подобны дождю, и дыханье его коня – как туман над полями, и тело его закалено в небесных горнах…»
А портрет? Марбод сказал правду: экзарх Варнарайна был, – странно думать, – лишь на год младше Арфарры-советника. На портрете, однако, следов времени на его лице не было: художник выписал с необыкновенной точностью большие, мягкие, жемчужные глаза, которые глядели прямо на тебя, откуда ни посмотри. Экзарх был в белых нешитых одеждах государева наследника: просто белый шелк – ни узоров, ни листьев, и этой шелковой дымке, за спиной, Страна Великого Света: города и городки, леса и поля, аккуратные каналы, розовые деревни, солнце зацепилось за ветку золотого дерева…
Закричала и кинулась в болото лягушка.
Разве можно сравнить? Этот – герой, а тот – бог.
– Я, – сказала Айлиль, – хочу быть государыней Великого Света.
Марбод подскочил и выхватил бы портрет из рук, если б не цепочка на шее.
– Не трогай, – закричала королевна, – дикарь!
Марбод Кукушонок выпустил портрет и отшатнулся.
– Это колдовство! – закричал он, – Вас опутали чарами! Этот маленький негодяй Неревен! – и вдруг вгляделся пристальнее в белое покрывало Айлиль и сорвал его, – серебряные паучки треснули, ткань взметнулась в воздухе.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});