Это было верно лишь отчасти: Колпакова никто не ждал, он шел на свидание с самим собой. Почему желание побыть в одиночестве привело его именно сюда. Колпаков вряд ли смог бы объяснить: какие-то глубокие, запрятанные в подсознании мотивы предпочли многочисленным тихим и безлюдным местечкам родного города бывший «штат Техас».
Он шел к месту, где когда-то находился зловещий пустырь, и возвращался в прошлое. Разве можно было тогда предположить, что грубый и довольно примитивный Гришка станет на определенное время его близким приятелем?
Кулаков тоже думал о Габаеве. Он проводил день как обычно: сидел с несколькими молокососами из своей свиты в полутемном, до тошноты прокуренном баре, слушал тяжелый рок, предупредительно поставленный знакомым барменом для уважаемого гостя, и потягивал через соломинку коктейль, все дорогостоящие компоненты которого были заменены суррогатами — тут бармен был последователен и ни для кого не делал исключений.
— А дальше что? — нетерпеливо заглядывали ему в лицо едва достигшие совершеннолетия поклонники.
— Дальше? — равнодушно переспросил Кулаков, подогревая интерес. — Дерзкий ученик избил старика руками и ногами и был очень горд: сам он получил только один слабый удар в область сердца, а старик остался неподвижно лежать на земле. Но когда юноша ушел, старик вскочил как ни в чем не бывало, выпрямился и живо пошел к себе домой. А парень начал чувствовать себя как-то странно: пропал аппетит, появилась бессонница. Через шесть недель он уже был при смерти.
— Неужели старик? — ахнул кто-то из слушателей.
— Точно. Жители деревни пригласили для защиты мастера каратэ из другого района.
— А что с парнем?
Кулаков отбросил соломинку и одним глотком допил бурое пойло.
— Раскаялся, пригласил старика, извинился. Тот его вылечил и взял в ученики, — скороговоркой закончил Кулаков и другим, властным, тоном приказал: — Возьмите еще выпить!
Счастливые, что могут услужить, поклонники рванулись к стойке.
Кулаков довольно улыбался.
На его взгляд, жизнь складывалась неплохо. Пропахший медикаментами кабинет, привередливые, мотающие нервы и доставляющие неприятности пациенты, придирки главного врача — все это осталось в прошлом. Теперь он важная птица, кругом вертятся заискивающие «шестерки», вместо унылых урочных часов — сплошные развлечения... Есть деньги, девчонки восторженно пялятся — только мигни, юнцы хватают на лету каждое слово... Красота!
Но у истоков такого благополучия стоял бывший учитель Гришка Габаев, вспоминать о котором было неприятно. Да еще указ здорово портил настроение.
Он выпил второй стакан крепкой, дурно пахнущей жидкости.
«Ничего, приспособимся. Главное — не попадаться. Если быть умным и осторожным, можно по-прежнему жить припеваючи».
— Говорят, Максу десять лет дали.
Кулаков вздрогнул.
«Типун тебе на язык!» А вслух произнес:
— Мало ли что болтают! Лучше скажи, собрал людей на просмотр?
Витька Шнырь суетливо передвинул стакан справа налево и обратно.
— Только трех записал... Не идут — кто уже все у нас видел, кого Габаев переманил, он нарочно слухи распускает... И аппарат у нас плохой, и пленки старые, и качество...
Опять Габаев! Перехватил из-под носа приличный зал в переоборудованном подвале, грозится, отбивает клиентуру...
В темных дебрях того, что у обычного человека зовется душой, ворохнулась давно сдерживаемая злоба, слепая и опасная, требующая выхода.
«Сегодня переговорю с ним... Не послушает — пусть пеняет на себя!»
Бородач поднялся и, не обращая внимания на свиту, которой предстояло расплачиваться, пошел к выходу.
Фонтан был пуст, на растрескавшемся цементном дне лежали желтые листья, клочья бумаги, ржавая консервная банка.
Колпаков смотрел перед собой и видел дурно пахнущее болотце, вытоптанную траву, черные пятна кострищ. Так выглядело это место десять лет назад. Но не это интересовало Колпакова. Гипнотизирующим взглядом он хотел вызвать из прошлого самого себя. Молодого, чистого, полного радужных надежд. И он появился, выплыл в сознании, пробившись сквозь толщу лет, удивленно выглянул наружу.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Шикарная, купленная на чеки английская куртка, немнущиеся, высококачественной шерсти брюки финского костюма, нарочито грубые, по моде, югославские туфли...
Туда ли он попал? Колпаковы жили скромно, о дорогих вещах Геннадий никогда не мечтал, в школе и институте с легкой иронией относился к джинсопоклонникам, сбивающим ноги в бесконечной погоне за импортом.
В планах на будущее не отводилось места деньгам, фирменным шмоткам и тому подобной шелухе. И вдруг...
Молодой Колпаков поднял руку Колпакова сегодняшнего. Из рукава куртки выглянула швейцарская «Омега», в пальцах звякнули ключи от машины, рядом болтался невиданный брелок: улыбающаяся голова черта. Если нажать скрытую пружинку, черт покажет острый красный язык. Невероятно!
Но еще больше удивился вчерашний Колпаков, когда осмотрелся там, внутри. Угрюмый пустырь, на котором должен был выситься монумент их вечного несокрушимого братства... Кладбище неосуществленных благородных замыслов... Бледные тени полупарализованных достижений... Мелкие грязноватые лужицы вместо мощных гейзеров смелых идей... Довлеющий надо всем черный остов храма гармонично развивающей личность Системы. Почему он такой мрачный, полуразрушенный, обгорелый? Почему воздвигнут на площади Разочарования? Кто сидит на ступенях, зажав между колен костыли, в желтой футбольной майке с отчетливо видимой цифрой «семь»? И что это там, в углу, под слоем пыли и паутины? Бр-р-р! Груда переломанных костей, скелет, отрезанная человеческая рука, мертвенная маска изуродованного лица Рогова!
Прочь отсюда! Бегом! Изо всех сил! По переулку Бесчувственности, мимо тупика Расчетливой Любви, на улицу Сделок с совестью... Хрустят под ногами черепки разбитой дружбы, осколки радужных надежд и светлых планов. Бухают за спиной шаги погони, как ни напрягайся — не отстают, но сзади никого нет, здесь вообще нет никого, кроме тебя, ведь это твой внутренний мир!
Мой? Нет! Чужой, страшный, неузнаваемо изменившийся за десять лет, ощерившийся беспощадными принципами, острыми, страшными и блестящими, как «тигровые лапы». Вот и главный проспект Умения жить, извилистый, замусоренный, плохо освещенный, как окраинная, ведущая к свалке улочка провинциального городишка, воздух плотен, тяжел, пропитан миазмами, неужели это и есть то, ради чего ты существуешь?
И как получилось, что здесь, внутри, произошли изменения, обратные процессам внешнего мира? Благоустроился, преобразился «штат Техас», но как его мрачная давящая атмосфера и зловоние вечной лужи проникли в сферу твоего «я»? И как ты ухитряешься жить с этой помойкой? Где твои друзья? На кого ты променял Сашку и Николая? Кто окружает тебя каждый день? Полумошенники, прохвосты, лжецы!
Сознание раздвоилось, и сегодняшний Колпаков не мог ответить на вопросы вчерашнего. Наверное, потому, что невозможно врать самому себе. Возникла и разрасталась щемящая боль в сердце.
Он давно чувствовал, что зашел в тупик, что все надо менять. Судьба много раз подводила к развилкам на жизненном пути, и последние годы он часто ошибался в выборе. И оказался перед стеной... Или крутым спуском, ведущим в бездонную пропасть, с предостерегающими красными сигналами: стоп, стоп, стоп.
Трудно ломать устоявшийся уклад, особенно если люди вокруг считают, что все идет хорошо и правильно. Лена, Писаревский, завидующий его «везучести» Габаев, случайный попутчик — умудренный опытом Илья Сергеевич...
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Остальных он не слушал, ведь они говорили неприятные вещи, недаром советы Вени Гончарова воспринимались как раздражающие нотации.
У него и сейчас был выбор. Можно в очередной раз послушаться Писаревского, расчетливыми точными ударами выбить кандидатский диплом и удобное местечко под солнцем, разорвать заявление и по-прежнему изображать роль председателя городской федерации, даже с Леной можно восстановить отношения, очень просто: купить дубленку, и она снова войдет в роль очаровательной любящей женушки, простившей своего напроказившего муженька... И не надо ничего менять, ломать, усложнять...