Читать интересную книгу Новочеркасск: Роман — дилогия - Геннадий Семенихин

— Вы точны, как в лучшие времена нашей жизни и службы, — сказал он вошедшему, грустно улыбаясь. — Знакомьтесь, господа. Это один из наших самых мужественных членов группы «Белая астра», есаул лейб-гвардии казачьего полка Моргунов. А теперь, любезнейший Артемий Иннокентьевич, познакомьтесь и вы с нашими гостями.

Почтительным кивком головы Прокопенко указал на седеющего брюнета с картинными завитками усов и надменно застывшими голубыми глазами.

— Полковник генерального штаба его императорского величества Игорь Владимирович Темников. — Отрекомендованный удостоил Артемия Иннокентьевича лишь тем, что опустил на мгновение веки и поднял их снова. Ни одна черточка на его лице не пошевелилась больше.

— А это князь Думбеков, — подошел Прокопенко ко второму, смуглому, лет сорока горцу с заостренными чертами узкого лица, в белой черкеске с газырями. — Наш мужественный разведчик, связывающий ныне сынов вольного Дона с сынами вольного Кавказа, не приемлющими большевистский строй и ведущими против него мужественную борьбу. Полковник Зигмунд Сташинский. Пробрался на Дон из самой Варшавы, чтобы от имени благородного ясновельможного панства сражаться в наших рядах. А вот поручика Рюмина я вам представлять не стану, памятуя, что вы ею превосходно знаете, — небрежно кивнул Прокопенко на долговязого блондина и вслед за этим в почтительной позе остановился перед тучным лысоватым человеком в костюме-тройке из дорогой черной шерсти, на пальцах которого сверкали дорогие перстни. Лицо гостя отливало багровым румянцем, а подбородок был отмечен небольшой родинкой. — Это представитель парижского центра борцов за свободную Россию, — шепнул есаулу Прокопенко, зная, что самый важный гость даже кивком не удостоит Артемия Иннокентьевича.

Потом все опять чинно расселись вокруг стола, утонув в креслах, и Прокопенко, обнажая в улыбке ослепительно белые зубы и оставаясь в то же время предельно холодным, обратился к присутствующим:

— Господа, у нас время на вес золота. Сами понимаете, что в таком составе долго заседать мы не можем. Конспирация этого требует, а она наша очень заботливая мать на данном отрезке времени. Слово имеет представитель парижского центра борьбы за освобождение святой Руси от большевиков и за восстановление порушенной ими монархии. По вполне понятным причинам более подробно я вам представить его не имею права.

«Человек без имени и фамилии из Парижа. Да и без родины также, — с неожиданно закипевшей злостью подумал Артемий Иннокентьевич. — Дожили. Не сами командуем подготовкой всеобщего восстания, а беглецам повинуемся. Ишь, какой провидец отыскался! Он оттуда, видите ли, лучше нас обо всем способен судить. Сбежал в Париж и жрет там с удовольствием устриц и артишоки всякие, а нам хоть заживо в гроб тут ложись, потому что каждый лишний шаг обдумываешь, чтобы не провалиться».

Тем временем именитый гость из французской столицы вынул из кармана золотые часы на длинной цепочке и распахнул крышку с монограммой. В наступившей тишине по комнате поплыл мелодичный звон. Механизм играл «Боже, царя храни». Долговязый поручик Рюмин, издав фальшивое рыдание, поднес платок к глазам, всплакнул и Темников, в недалеком прошлом полковник царского генштаба, издал какой-то непонятный гортанный звук князь Думбеков. Один Прокопенко сидел молча, сжав кулаки, и по его серой щеке сползла одинокая слезинка. Часы замолкли, их обладатель заговорил. Фразы у него были четкие, рубленые, и уже по одному этому Артемий Иннокентьевич безошибочно угадал, что это бывший военный, к тому же в звании не ниже полковника.

— Господа, буду предельно краток, — начал он. — Центр поручил мне передать вам ободряющее известие. Большевики накануне краха. Россия действительно во мгле, как написал об этом в своей книге знаменитый Герберт Уэллс. Кругом разруха, голод и запустение. Во многих крупных городах созданы и успешно действуют подпольные группы. Петроград, Москва, Минск, Киев, Ташкент, Хабаровск. И, разумеется, великий Дон, который всегда был оплотом царя и отечества. Центру известно, что ваша группа не сидит сложа руки. Центр ставит перед вами задачу. Непрерывно пропагандируйте неизбежный крах Советской власти. Приближайте к себе заслуживающих доверия лиц, а самым надежным давайте задания вести подрывную работу. Чтобы не было в ваших рядах потерь, после совершенного акта любой член организации будет получать пособие для годичного существования, документы на новую фамилию и явку или постоянную квартиру в другом городе Совдепии. В чем смысл подрывной работы? Диверсии, диверсии и диверсии. Где? На железных дорогах, заводах, элеваторах, шахтах. Распускайте как можно больше провокационных слухов, сеющих сомнения в умах людей. Цель: подрыв доверия к Советской власти и различным ее представителям. Формирование ненависти к ней и отчужденности. Отдельно о террористических актах. Без них мы победу не приблизим. Многие подпольные организации в этом уже преуспели. Остановка за вами. Не надо гнаться за числом. Можно поджечь десять овинов и уничтожить десять коммунистов, но ничего этим не достигнуть. Достаточно уничтожить одного, но видного, пользующегося доверием большевистского вожака, как волна растерянности и страха перед силой борцов за святую Русь пойдет гулять широко. Готовьте такие акты тщательно и без осечек. Ваша активность должна нарастать по мере приближения дня нашего всеобщего наступления во всех городах и селах земли российской. Вопросы есть? Тогда за дело, и да освятит вас господь. Остальные указания получите от Николая Модестовича.

Всю эту трескучую речь он произнес на одной ноте и о вопросах спросил скороговоркой, не оставлявшей никакого сомнения, что он не хочет, чтобы они были. Закончив, тучный человек снова вынул часы, и они исполнили тот же гимн. Достав платок, он вытер со лба капельки пота. Прокопенко встал и коротко объявил:

— А теперь, господа, прошу в столовую. И не будем задерживаться, дорогие единомышленники. Помните о мерах предосторожности, потому что береженого бог бережет.

Стол ломился от закусок и донских сухих вин, но коньяку на нем стояла всего одна бутылка, и Артемий Иннокентьевич, предпочитавший исключительно крепкие напитки, мрачно вздохнул, понимая, что каждому достанется лишь по рюмке. Зато вино можно было наливать в большие фужеры. Прокопенко на правах хозяина дома произнес:

— За наше высокое дело, господа! За императорский трон и святую Русь!..

Артемий Иннокентьевич с грустью подумал о том, что в былые времена в офицерском собрании их полка хрусталь звенел веселее и чаще. Когда бокалы и рюмки были поставлены на стол и торопливо съедены бутерброды с икрой, колбасой и балыком, хозяин лаконично объявил:

— В целях безопасности расходимся по очереди. Темников и Думбеков покинут нас первыми, затем полковник Сташинский проводит нашего парижского гостя, а есаула я с вашего разрешения задержу. — И, улыбнувшись, закончил: — Будете уходить под мое музыкальное сопровождение.

Весь город знал Прокопенко, да и как было его не знать если в первые годы Советской власти три ордена боевого Красного Знамени воспринимались примерно так же, как в наше время Золотые Звезды Героя Советского Союза. Человек, их носивший, становился живой легендой. Бравируя своей славой, Прокопенко ходил по Новочеркасску открыто, с гордо поднятой головой, иной раз припадая на левую простреленную ногу, но больше не от неудобства передвигаться, а от рисовки. В летнее время он всегда выглядел одинаково: непокрытая голова с буйно разметавшейся шевелюрой, синяя коверкотовая гимнастерка, галифе, заправленные в комсоставские сапоги из отменного хрома. Все это с шиком сидело на его плотной, ладно скроенной фигуре.

Его нередко приглашали в президиумы торжественных заседаний, на трибуну атаманского дворца в дни демонстраций. Ребятишки хвостом бегали за ним, а самые смелые иной раз даже преграждали дорогу, засыпая вопросами:

— Дядя Прокопенко, а вы белых больше саблей порубили или из нагана постреляли?

— Ей-богу, не считал, — отвечал тот неторопливо. — Всяко случалось. Все от того зависело, как бой складывался. Если враг тебя настигал, а ты на коне, лучше шашкой было отмахнуться, а если далеко, то шашкой его, разумеется, не возьмешь, пулей приходилось доставать.

— А что такое шашкой отмахнуться? — спрашивал какой-нибудь конопатый карапуз.

— А это значит, — отвечал Прокопенко, — что раз махнул — и голова твоего преследователя на земле.

— А Буденного вы видели?

— Вот как тебя.

— Уй ты!. Неужто?

Многие были поражены, узнав о том, что Николай Модестович прекрасный пианист. Из распахнутых окон особняка, в котором его поселили по ордеру горсовета, часто доносились звуки рояля, и в глубине зала виднелась склонившаяся над клавиатурой курчавая голова музыканта. Остановившиеся из любопытства горожане узнавали то «Баркароллу» Чайковского, то полный глубокого горя «Полонез» Огинского, то бравурный «Турецкий марш» Моцарта, а иногда и музыку пламенных лет гражданской войны: ведь герой Первой Конармии, штурмовавшей Воронеж, Миллерово и Ростов, всегда, как полагали горожане, носил эту музыку в своей душе.