Читать интересную книгу Новочеркасск: Роман — дилогия - Геннадий Семенихин

— Какое потрясающее вдохновение, какая изумительная память, — зловеще отозвался Александр Сергеевич.

Неизвестно, чем бы закончилась сцена, если бы в эту минуту в коридоре не раздался громкий восторженный смех. Две сильные руки подхватили мальчика и, оторвав его от пола, подбросили почти до самого потолка.

— Ай да лихой же ты парень, Венька! Да с такими задатками тебе лишь один-разъединственный путь — к нам в кавалерию. В интеллигентном обществе такого орла не поймут.

Венька увидел бритое, пахнущее одеколоном лицо дяди Павла, его командирскую фуражку со звездочкой и синим кавалерийским околышем и понял, что это пришла защита.

— Это ты, братишка? — с некоторым удивлением воскликнул Александр Сергеевич.

— А что? Уже не нравится, что зачастил? Терпи. Я ведь однажды уже тебе сказал, что буду не раз в год визиты наносить.

— Да нет, что ты, что ты! — испуганно перебил его Александр Сергеевич.

Павел опустил Веньку на пол.

— Пока ты тут педагогическим воспитанием сына занимался, мы с Гришаткой и молоко вскипятили, и телятину с макарончиками жареными с плиты сняли в самом что ни на есть готовом виде. Так что, родители, пора и за стол, — с шутливой чопорностью поклонился он.

— Ну и молодец же вы, — рассмеялась Надежда Яковлевна, — с таким гостем хозяйке действительно нечего делать.

Пока она накрывала на стол, братья остались в кабинете, и Павел Сергеевич негромко заговорил:

— Я, разумеется, к тебе не беспричинно, Саша. — Он снял фуражку, положил ее на стопку книг, лежавшую на полу, растопыренными пальцами откинул назад густые разметавшиеся волосы, и они, как ручейки, заструились между пальцев. Александр Сергеевич откровенно залюбовался им.

— Повезло тебе, братишка. Ишь какую копну волос сохранил. А моя голова голая, как глобус…

— Посоветоваться с тобою надо, брат. С кем же еще, как не с тобою, — перебил его Павел.

— Я тебя слушаю. Что-то случилось?

— Случилось, — подтвердил Павел. — Утром все шло чин по чину. Провел вместе со своим комиссаром построение полка, на котором подвели итоги боевой и политической подготовки за последний месяц. Распустил личный состав, чтобы все занимались по расписанию, и вдруг звонок из горкома партии. На двенадцать ноль-ноль вызывает первый секретарь, чтобы сообщить предложение крайкома. Короче говоря, ему поручается провести со мною предварительную беседу. А вариантов два: либо на учебу в академию Генштаба, либо остаться здесь, в Новочеркасске, и временно исполнять обязанности председателя горсовета. Что бы ты мне посоветовал в такой ситуации?

Александр Сергеевич потер небритый подбородок, сипло дыша, без одобрения в голосе произнес:

— Странные вы люди.

— Кто это мы? — осведомился Павел.

— Вы — большевики.

— Чем же?

— Царя с буржуями скинули и уже полагаете, что все сделано и вы самого господа бога схватили за бороду. А по-моему, управлять государством еще труднее, чем врагов победить. Вы же с необыкновенной легкостью за все беретесь. Без какой-либо эрудиции. Да что там эрудиция! Без элементарного образования даже. Или вы всерьез верите, что каждая кухарка в состоянии управлять государством, и, основываясь на этом, полагаете, что выведете Россию из разрухи?

— Выведем, — жестко ответил Павел, — и еще увидишь, какой она станет лет этак через двадцать. А Ильича ты не трогай. Не для того он эти слова сказал, про кухарку, чтобы их за догму принимали. Это же образ, зовущий всех нас вперед! Вот как в ваших операх образ, так и этот. А что касается нас, большевиков, одно тебе скажу: да, мы лицеев и сорбоннских университетов не кончали, но на баррикады революции нас привела великая идея борьбы за Советскую власть. И раз мы ее ценою собственной крови завоевали, то и распоряжаться ею научимся, и знания для этого подходящие приобретем, потому что не боги горшки обжигают.

Александр Сергеевич снял очки с таким видом, словно без них лучше мог запомнить лицо своего старшего брата.

— Не знаю, не знаю. Честное слово, не знаю. Может быть, я и на самом деле многого не понимаю в окружающей нас действительности.

— Еще научишься понимать, Саша, — вздохнул Павел. — Однако мы с тобой отклонились от темы. Я так и не получил от тебя совета.

— Как тебе поступить? — медленно произнес хозяин дома и поднял на брата подслеповатые глаза. — Я все время думаю, — неожиданно улыбнулся он. — Спорю и думаю. Нелегкая у тебя жизнь, братик. Спина жандармскими плетками исполосована, на фронтах голову пулям не раз подставлял. Госпожа смерть в глаза твои, если разобраться, не однажды ведь заглядывала. Получается, что по всем законам классической логики тебе теперь одна дорога — к самой высокой военной карьере. Следовательно, военная академия в самый раз по плечу.

Павел молчал, только серо-синие глаза его немного сузились под широкими бровями. Александр Сергеевич глубоко вздохнул, давая понять, что он еще недоговорил, и костяшками пальцев постучал по письменному столу. Зеленое сукно скрадывало звуки, и стука старший брат не расслышал.

— Это с одной стороны, — вздохнул он. — Ну а с другой… Ведь ты же донской казак, Павлик. Даже коней своих в память о нашем знаменитом деде Зябликами именуешь. И если тебе дорог родной Новочеркасск, уже не «столица белой Вандеи», как его называли недавно, а красный Новочеркасск, то…

В эту минуту растворилась дверь и на пороге появилась приодевшаяся Надежда Яковлевна.

— Братья дорогие, скромный наш завтрак уже остывает.

— Погодите, друзья, — улыбнулся Павел, — где-то я читал, что у какого-то народа женщины были жрицами.

— Совершенно верно, например, в той же самой древней Греции, — подсказал Александр Сергеевич.

— Вот-вот, — улыбнулся старший брат. — Представим на мгновение, что мы и есть древние греки, а Надежда Яковлевна на нынешнем семейном совете — наша жрица, и мы ждем ее слова как решающего приговора.

У Надежды Яковлевны удивленно засверкали глаза.

— Я вас не понимаю, Павел, — заинтригованно сказала она.

— Сейчас поймете. Мне сегодня предложили либо стать слушателем военной академии в Москве, либо занять здесь, в Новочеркасске, кресло исполняющего обязанности председателя горсовета. — Что вы скажете?

— Павел! — восторженно воскликнула хозяйка. — И вы еще раздумываете? Да как вы можете! Или вам не дорог казачий край? Немедленно соглашайтесь исполнять обязанности председателя горсовета! Тут и думать, скажу вам, нечего!..

— Вот видишь, Саша, какая у нас мудрая верховная жрица, — рассмеялся Павел Сергеевич. — Она развеяла мои последние колебания. Именно так я и поступлю.

— Значит, в следующий раз прибудешь к нам не на своем Зяблике, а на каком-нибудь дребезжащем «форде»?

— Нет, — улыбнулся старший брат, — с Зябликом так просто никто меня не разлучит.

Человек, отворивший дяде Теме тяжелую резную дверь голубого особняка с кукушкой в простенке, был ему хорошо знаком. Коротким кивком стриженной под полубокс головы он молча указал на полузатемненный коридор и, пропустив его вперед, пошел сзади. В коридор выходило несколько белых дверей с затейливыми позолоченными вензелями, но лишь одна из них была приоткрыта, и оттуда под ноги идущим ложился пучок дневного света. Потянув ее на себя за ярко начищенную ручку, Артемий Иннокентьевич переступил порог и оказался в просторной, богато обставленной гостиной. Из высоких, задернутых тюлевыми занавесками окон струился на ярко натертый паркет солнечный свет, стены были украшены картинами на библейские сюжеты в позолоченных багетах, и среди них — такая неожиданная и неповторимая грековская «Тачанка», скромно подписанная автором в уголке. Кресла с фигурными замысловатыми подлокотниками в кажущемся беспорядке расставлены вокруг круглого полированного столика, диван у стены и большая люстра с хрустальными подвесками под высоченным потолком. Взявшись за руки, по карнизам этого потолка бежали от стены к стене белогипсовые амурчики. Крышка рояля была поднята, ноты раскрыты.

Артемий Иннокентьевич старательно щелкнул каблуками и отрапортовал:

— Есаул Моргунов. Извините, не опоздал?

Ему навстречу из-за стола шагнул, отодвинув кресло, коренастый человек в темно-синей гимнастерке, подпоясанной узким кавказским ремешком. Сверкнули на солнце три ордена боевого Красного Знамени. Скуластое смуглое лицо под шапкой разметавшихся курчавых волос и темные глаза с большими белками делали его похожим то ли на пожилого негра, то ли на батьку Махно, каким его изображали в годы гражданской войны на страницах газет и на белогвардейских плакатах, и даже на временных, не внушающих доверия денежных знаках. Бросалась в глаза разорванная шрамом мочка правого уха. Это и был хозяин квартиры Николай Модестович Прокопенко.