Очень радовало Николая Константиновича, что второго апреля, за пару дней до того, как оренбургским и уральским казакам удалось перехватить Среднеазиатскую железную дорогу и тем самым полностью отрезать Туркестан от европейской части и от главных сил большевистской армии, приехал его сын Александр. Израненный, в тяжелом моральном состоянии после крымской резни офицеров, но живой. О старшем сыне Артемии известий не было. Взвалив на себя незримую ношу, надо было думать о наследнике. В монархический план Александра пока не посвящали. Не потому, что не доверяли, а дабы поведением своим случайно не насторожил бдительного врага. Но в организацию ввели. Великий князь не мог держать в себе всех задумок и стратегических планов, держать-то мог, но они жгли его изнутри. Да и любая военная операция не может быть разработкой одиночки – слишком много нюансов, требующих критического разбора. Вот они вдвоем и оттачивали планы, изредка докладывая их Петру Георгиевичу Корнилову и Луке Лукичу Кондратовичу, в основном занятым организационной работой по созданию боевых структур по всему Туркестану. Особо доверительные отношения сложились у Николая Константиновича с Иваном Матвеевичем Зайцевым, полковником и недавним командующим русскими войсками в Хиве и комиссаром Временного правительства в Хивинских владениях. Он же Божьей волей стал главой Амударьинского казачьего войска, в состав которого вошли и киргизы, и узбеки, и каракалпаки. Зайцев заслуженно числился в Туркестане героем, которого уважали и большевики, и Белое движение.
Десятого января 1918 года полковник Зайцев, вернувшись из Персии, открыто объявил большевикам войну. С отрядом в семь сотен казаков он выступил из Хивы на город Чарджуй, занял его, арестовал местную большевистскую власть и передал управление органу Временного правительства. В Чарджуе полковник встретился с министрами Временного правительства Кокандской автономии Чокаевым и Ходжаевым и заключил соглашение о совместной борьбе с большевиками. Тогда же в город по железной дороге прибыл еще один казачий отряд из семи сотен оренбургских, семиреченских и сибирских казаков.
Из Чарджуя Зайцев со своими казаками двинулся на Самарканд, с тем чтобы далее идти на Ташкент. Совнарком Туркестанского края лихорадочно отдавал приказания с требованиями остановить Зайцева. На осадном положении была объявлена Среднеазиатская железная дорога. В общей сложности на борьбу с Зайцевым было брошено до трех тысяч красногвардейцев.
Однако плохо обученные разгильдяйские отряды красных, несмотря на численное превосходство, не могли противостоять профессиональным частям старой армии, в результате чего отряду Зайцева достаточно быстро удалось разбить хивинских большевиков и занять город Самарканд. Красные были отброшены на тридцать километров от города. Тогда большевики пошли иудиным путем: за два миллиона романовских рублей они подкупили казачий комитет отряда Зайцева, который отказался воевать со станичниками семнадцатого полка, стоявшего в Ташкенте, принял решение разоружиться и выдать Зайцева красным в Ташкент. Зайцев был вынужден бежать.
Но казачий русский офицер слишком выделялся на фоне туркменского населения и через пять дней был арестован в Асхабаде.
21 февраля 1918 года суд приговорил его к расстрелу, но красноармейцы пожалели офицера, и расстрел был заменен десятью годами одиночного заключения в Ташкентской крепости. Поистине невероятный случай! Но такова была личность Зайцева.
Из крепости Зайцев бежал через четыре с половиной месяца. Туркестанская военная организация уже имела разветвленную сеть своих агентов, и побег был хорошей проверкой этой сети. Оказавшись на свободе, Зайцев сразу же принял на себя обязанности начальника штаба. И в этом качестве активно общался с Романовыми-Искандерами. Его-то полностью посвятили в планы.
С помощью Зайцева была скоординирована деятельность ячеек организации в Самарканде, Коканде, Красноводске, Асхабаде, Верном и в более мелких населенных пунктах. Штаб организации установил связь с вождями повстанческих отрядов: ханом Джунаидом, главой туркменских племен, побежденным Зайцевым и тем завоевавшим искреннее уважение, и Азиз-ханом, главой текинских племен. Они были вовлечены в общую работу.
Много споров было вокруг сотрудничества с англичанами, которые за свои услуги требовали, чтобы после победы Туркестан стал английским доминионом и предоставил бы англичанам концессии на разработку природных ресурсов сроком на пятьдесят пять лет. Это не устраивало ни Зайцева, патриота и монархиста, ни тем более будущего монарха. В этом они были едины. Только было очевидно, что без помощи британцев – и военной, и финансовой – не обойтись, как ни раздувай патриотические щеки. Тогда-то триумвират и решил сыграть в русский валенок: соглашение будет заключено от имени Организации в предположении, что власть перейдет к Туркестанской Демократической Республике, а монарх, взявший власть в свои руки, окажется не связан договорными обязательствами. Вполне даже по-джентльменски, если учесть, что джентльмены никогда не смущались криминальными действиями во благо своих джентльменских шкурных интересов.
Начать планировали в августе. Но история не партия в шахматы, а пятая стихия. Стихия стихией, а всё взаимосвязано: атаман Дутов взял Оренбург, чехословацкий корпус поднял мятеж против большевиков – вроде хорошо, в нужном направлении всё развивается, а поди ж ты: забеспокоились большевики, пушечного мяса не хватает, начали мобилизацию мужиков от восемнадцати до тридцати пяти лет в Асхабаде и всей Туркмении – восстали мужики, побили большевиков, взяли власть. Это вроде тоже хорошо, но не по стратегическому плану, не под тем руководством, а значит, без осознания генерального плана – схватил власть, а что с ней дальше делать – отдельный разговор. Лишь бы сейчас в рекруты не забрали.
Пришлось срочно менять планы. Нет худа без добра: с чрезвычайным комиссаром Фроловым из Ташкентской крепости ушел отряд венгров, которых мало интересовали здешние разборки, они были верны тем, кто дал им свободу, оружие и хорошо кормил. Пока венгры были в крепости, пытаться захватить ее было бы безумием.
20 июля пришло известие о расстреле царской семьи со всеми чадами и домочадцами. Неожиданно тяжело переживал великий князь это известие, хотя ожидал такого поворота событий, хотя никого из родни не знал, не любил и не уважал. Это шло из глубины души. И окончательно понял Николай Константинович, что отступать некуда.
– Всё, – сказал он Александру, – остались только мы.
– Ты имеешь в виду… – сразу понял сын.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});