разлетелась кто куда, и ее уже никогда не собрать вместе. — И посмотрел на меня грустными глазами. Чудик, я тебе говорю.
Этими словами он меня не развеселил, но я теперь и сама поняла, что прошлого не воротишь. Но с камушками он ловко придумал, ничего не скажешь, прямо не в бровь, а в глаз, да как следует, с отмашкой.
А потом знаешь что произошло?.. Он бросил меня и, не попрощавшись, ушел. Вот как это случилось… Идем, бредем по вашему парку, часов не замечаем, а уже, можно сказать, вечереет… И вдруг Кешку как подменили, только что он весь сиял, а теперь я взглянула на него, не узнала. Ну совсем другой, незнакомый, я даже испугалась. А в это время до меня дошло, что кто-то его окликнул: „Кешка-а-а!“ Такой звонкий женский голос. Оглянулась, вижу, к нам идет высокая красивая женщина, улыбается, радостно машет.
Нет, не идет, про нее так сказать нельзя, она летела над землей, одна нога в воздухе, а другой она еле касалась земли и тут же отрывала ее. Скажешь, я придумала, но это чистая правда. Не успела я опомниться и что-нибудь сообразить, как она остановилась рядом, обняла Кешку, а тот сказал: „Здравствуй, мама!“ Она окинула меня внимательным взглядом, поздоровалась со мной, потом говорит: „Кешка, милый, я по тебе так соскучилась… — Повернулась ко мне. — Извините…“ Мол, нам не до вас, — и они ушли. А он мне даже ни полслова, после нашей длинной беседы. Я потом увидела их, когда шла к дыре в заборе, они сидели на скамейке, перебивая друг друга, смеялись и весело трепались. Только что ругал ее, а теперь все было наоборот. Что ты на это скажешь?
И все-таки он чудик, говорю тебе. Если он к тебе прорвется, ты с ним поговори, не отворачивайся и не прогоняй. Уйми свою гордыню, подруга, мой тебе совет. Чувствую, он хороший, только его окружает тайна.
Да, так насчет главного врача. Меня, конечно, к ней не пускали, но я проскочила на дурачка, шмыгнула в открытую дверь, и все. Секретарша, злющая старуха, ворвалась следом и кричит: „Эмма Ивановна, это хулиганка! Она без разрешения“. А я как закричу на нее: „А не пропускать меня целую неделю это что?“ — И смотрю в прозрачные очи главной. Ну, я тебе скажу, она тоже тип. Ты, конечно, с нею встречалась? Помесь крокодила и лисы. Она, когда узнала, что я к тебе, сразу усадила меня в кресло, чаю с печеньем предложила. Представляешь?!
— А вы кто ей?
— Подруга, — отвечаю, — одноклассница, вместе проучились восемь лет.
— Дружили?
— Не разлей вода, — отвечаю.
— А теперь? — спрашивает.
— Теперь я в училище.
— Значит, вы когда-то дружили, и ты поэтому решила ее навестить?
— Почему, — отвечаю. — Мы и сейчас не разлей вода.
И вот тут она стала меня про твои привычки расспрашивать, про то да про се, ласково заулыбалась, слова, как из соловьиного горлышка, вылетали. Ох, думаю, охмуряют, хотят сделать стукачом, хотят, чтобы я раскололась и что-нибудь рассказала про тебя им необходимое, я же тебе говорю, она сколопендра, но сама виду не подаю, что догадалась, тоже вежливо улыбаюсь и прошу:
— Пропустите меня к ней, пожалуйста. Я ее повеселю. — Это тебя, значит.
— Нет, не имеем права, ее отец возражает, говорит, вы на его дочь дурно влияете.
— Лично я? — спрашиваю. — С чего это вы взяли?
— Лично про тебя он ничего не говорил, — ответила она, — но, с другой стороны, ваши дороги разошлись. Ты — в ПТУ, она осталась в школе. Что между вами общего?
— А это уже не ваше дело, — разозлилась я.
И тут я совсем сорвалась, не выдержала. Заорала, что я, прокаженная, что ли, раз учусь в ПТУ, думаете, раз там, то бандитка или проститутка, да?! А у меня все органы нормальные, и я не заразная, учусь на повара, и нас все время проверяют!
В общем, как понимаешь, мы ни до чего не договорились, друг друга не поняли и разошлись. Между прочим, странно — твой отец ни разу не разговаривал со мной, а сделал такие неприятные выводы.
Ну ладно, поживем — увидим. А пока, дорогая подруга, поправляйся и укрепляй свое здоровье. Как видишь, без крепкого здоровья у нас не проживешь. Твоя Зойка».
Письмо оказалось длинным и напомнило Зойке о многом, о чем бы она не хотела знать. Зойка спрятала письмо в конверт, старательно заклеила, чтобы там не вздумали прочесть. Она слышала, что врачи в психушках читают письма больных.
Последние две недели Зойка сама не своя — Костя вернулся. Они его вместе с Лизой встретили на вокзале, привели домой к праздничному столу. Зойка заметила, что это было совсем некстати — Костя поковырял безразлично вилкой в салате, сказал, что ему охота спать, и завалился на тахту, повернувшись к ним спиной. Спина у него была худая, и Зойка поймала себя на том, что вслух считает его позвонки, которые выпирали сквозь рубашку. Лизок моргнула ей, и Зойка слиняла. Пришла домой и стала ждать, а вдруг он отоспится и позвонит. Так прошли две недели, Зойка ни о чем не могла думать, только о Косте. Целыми днями дежурила у телефона или стояла у двери, стараясь подкараулить, когда он уходил или возвращался, часто пропускала занятия в училище. Иногда она проникала к ним в квартиру: ей необходимо было увидеть Костю. Но ничего хорошего из этого не получилось.
Зазвонил телефон. Он разорвал позднюю вечернюю тишину, Зойка как бешеная бросилась, чтобы опередить Степаныча, а вдруг ей звонил Костя? Отца она чуть не сбила с ног, протаранила его, откинув в узком коридоре к стене, он едва устоял на ногах.
— Алло! — звонко сказала Зойка, с надеждой в голосе. Ей ответил совсем не Костя, а какой-то нереальный, тихий далекий голос. Но она все равно почему-то выкрикнула: — Костик, я тебя слушаю.
— Привет, Зойка, — ответил голос. — Ты что, совсем ку-ку?
Зойка узнала — Глазастая! Ну конечно, она, но не поверила, что это возможно. Ведь только вчера она отвозила ей в больницу передачу, и там все было глухо. Глазастая сидела за решеткой и под ключом. Кешка, по ее просьбе, сбегал к Глазастой, попросил, чтобы та написала записку, но к Глазастой ему прорваться не удалось, и записку та не написала.
Зойка неуверенно спросила:
— Глазастая?
— Ну я…
Зойка обрадовалась, засияла:
— Тебя выпустили?
— Нет, — ответила Глазастая все тем же тихим голосом. — Здесь автомат на лестнице.
— Автомат? — удивилась Зойка. — А что же ты раньше не