получив за пиршественным столом равную с Аристотелем долю? – довольный шуткой, рассмеялся царь. – Хотя я сам, не скрою, люблю поесть лишнего.
– С одной стороны, распределение еды по отдельным порциям превращает собрание друзей в скучнейшее мероприятие, – продолжил Антипатр. – При отдельной раздаче блюд этот важный элемент досуга эллина, как дружеское общение во время трапезы, устраняется. Как поставить перед каждым его меру вина и еды, предложить ему всё это употребить, не обращая внимания на других участников, словно угощаясь в харчевне?
– Так ты советуешь, друг Антипатр, на свадебном пиру угощать из общих блюд?
– Конечно, Филипп! Смешон был бы врач, который давал бы одну точно размеренную дозу лекарства разным больным! Собравшись в застолье, участники сообща угощаются, ведут общий разговор, вместе слушают музыку развлекающих всех вместе кифаристок и флейтисток. На званое торжество каждый приходит со своим собственным желудком, которому для насыщения нужна не мера равенства с другими, а мера достаточности. Если не соблюдать такое правило, то пиршество превратится скорее в разъединение людей, которые только кажутся друзьями, а в действительности не могут даже разделить между собой общее блюдо за столом.
Царь согласился с доводами Антипатра. Когда советник вышел, он послал слугу за Хейрисофосом.
* * *
Незадолго до свадьбы Филипп вспомнил, что забыл пригласить Аристотеля. Наставник будет полезен Александру, если тот по неразумности надумает совершить на пиру какую-нибудь глупость. Послали гонца в Стагиры.
Когда Аристотель появился, царь не скрывал удовлетворения, что видит наставника сына, обнимал, прихлопывая по плечам. Вглядевшись в лицо философа, спросил озабоченно:
– Аристо, ты нездоров? Лицо бледное, и круги под глазами.
– Плох я в последнее время, царь, желудок даёт знать. Старая болезнь то стихает, то проявляется. Сам виноват, не следую советам Гиппократа о здоровом питании, вот и страдаю. Забываю, что уже немолод и не всё мне позволительно с охотой употреблять.
Аристотель знал, что говорить царю о возрасте в канун свадьбы не следует – они почти ровесники. Но не удержался, проговорился, а когда понял, заметил тень недовольства на лице царя. Но Филипп не стал углубляться в неприличную для него тему, сохранив приветливую улыбку, сказал:
– Ох, подвёл ты меня, друг Аристо! Я очень хотел видеть тебя на свадьбе, а ты разболелся! – Филипп махнул рукой. – Не буду настаивать! Гости должны веселиться и много пить за моё здоровье и моей невесты. А ты своим болезненным видом наведёшь на всех тоску! Нет, обойдусь без тебя!
Они поговорили ещё об Александре, отец успел посетовать на его несносный характер.
– Сделай одолжение, Аристо, – сказал Филипп на прощание. – Увидишь Александра, поговори, пусть не осуждает меня!
Ссора
Была глубокая ночь, когда слуга Аристотеля, которого он взял с собой в Пеллу, осторожно разбудил его:
– Хозяин, царевич пришёл. Может, беда случилась?
Сна как не бывало! Пока слуга заносил два светильника, Аристотель наскоро оделся и поспешил встретить нежданного гостя.
Александр выглядел растерянным: бледное лицо, всклокоченные волосы, глаза безумца…
– Александр, мальчик мой, что случилось? Ты же должен быть на свадьбе отца! Как ты здесь оказался?
– Я ушёл, и он мне больше не отец! – выкрикнул юноша прерывающимся голосом. Едва справляясь с волнением, он сжимал кулаки и угрожающе вращал глазами.
Аристотель догадался, что причиной такого состояния могла быть только ссора с отцом. Но как к этому относиться, пока не решил. Необходимо выслушать Александра, тогда можно найти подходящее решение. Наставник прижал его к груди, начал успокаивать, как малого ребёнка, гладил по плечам, как бывало в Миэзе после разногласия Александра с товарищами. Сейчас он не спрашивал ни о чём, ожидая, когда царевич успокоится и поведает, что случилось…
Александр стал рассказывать – неуверенно, сбивчиво, голос дрожал…
…Как велел отец, наследник присутствовал во время обряда бракосочетания и на свадебном застолье. Чтобы отделить сына, не скрывающего своего мрачного настроения от остальных гостей или от желания унизить, царь определил ему стол в дальнем углу. Там же были его товарищи: Гефестион, Клит и Филота. Оттуда они наблюдали за всем, что происходило на пиру.
По правую руку царя с величественным выражением лица сидел Аттал, рядом его ближайший сородич Парменион. За их столом ещё находился Антипатр, как обычно, сдержанный в словах и эмоциях и почти трезвый. За другими столами расположились на своих ложах остальные царские советники и полководцы, родня с обеих сторон и друзья из ближайшего придворного окружения.
Пир начался засветло, многолюдный и шумный. Потом появились авлетриды, без которых не обходится ни одно свадебное торжество. С ними были молодые родосские арфистки; сквозь прозрачные хитоны из тонкого египетского льна просвечивали их стройные тела. Поиграв несколько смен блюд, музыкантши удалились; некоторое время застолье продолжалось без музыки и пения, отчего гости отдавали предпочтение здравицам и тостам. Когда же наступили сумерки, слуги открыли большой занавес, прикрывавший дальнюю стену, и тут гости ахнули от восхищения: они увидели «живые скульптуры» – полуобнажённые фигуры в образах мифологических наяд и нимф, эротов, сатиров, панов и гермесов. Актёры держали в руках зажжённые канделябры и под звуки тонкоголосой свирели ходили по залу, освещая столы участников пира колдовским светом. Пока гости восторгались действием, проворные слуги заменили столы с объедками на другие, заставленные новыми изысканными яствами и напитками. Свадебное пиршество шло своим чередом по выработанным предками канонам…
После проведения обязательных свадебных обрядов Клеопатра терпеливо ожидала мужа в супружеской спальне. Сильно захмелев от значительного количество вина, Филипп чувствовал себя счастливым среди шумных развлечений и нетрезвых гостей, в окружении новых родственников и не спешил к своей новой избраннице.
В какой-то момент за столами воцарился дух, когда уставшие от праздничного возбуждения участники уже не слышали ни друг друга, ни громкой музыки старательных исполнителей, ни длинных поэм седовласых песенников, аэдов. Уже никто не восторгался даже ловким искусством фокусников и жонглёров. Каждый, казалось, был предоставлен самому себе. Симпосиарх, глава застолья, заметив перемену в настроениях, предложил игру в коттаб. Азартная часть мужчин дружными криками приветствовала предложение, кто хотел, быстро выделились в небольшой круг. Слуги поставили на пол большой медный таз, доверху наполнили водой, а на поверхность положили пустые мисочки, которые плавали, как маленькие кораблики. Игроки по очереди выплескивали из своих чаш остатки вина, нацеливаясь в мисочки: следовало попасть и наполнить вином «кораблик» до краёв, чтобы он утонул. Первый, кто этого добьётся, признавался победителем и получал награду от остальных участников игры – кольца, цепочки, монеты.
Поскольку до «коттаба» игроки выпили немало, выплескивали они вино неточно, мешали друг другу, шумно толкались, и «кораблики» долго не желали