Читать интересную книгу Сон в Нефритовом павильоне - без автора

Ян улыбнулся и обещал исполнить ее просьбу. А дозорные докладывают:

— Хан изготовился к приступу, у него снова огромное войско!

Верховный полководец приказал укрепить стены, накрепко запереть все ворота и не предпринимать никаких действий против врага.

Прошло время. Храбрые Дун Чу и Ма Да докладывают:

— Хан подступал к крепости неоднократно, но, видя, что мы не отвечаем, послал вперед отряд под началом Лу Цзюня.

— Я убью предателя, — не сдержался Ян, — а потом расправлюсь и с варварами!

Он поднялся на крепостную стену и оглядел подступы к Ласточкину гнезду. Лу Цзюнь как раз подъехал к подножию холма, остановил коня и крикнул:

— Слушай, что я скажу, Яньский князь! В древних книгах писано: «Подстрелив птицу — не бросай лук, затравив зайца — не поедай собак!» Издавна империя Мин славится своей недалекостью: не ценит настоящих талантов, отдает первенство молодецкому наскоку, воюет без конца то с южными, то с северными соседями, не задумываясь над судьбой У Цзы-сюя, которого сразил Гравированный меч! А жаль! Можешь считать меня глупцом, но я последовал примеру ханьского Ли Сяоцина, чтобы добиться богатства и славы у других. Когда в скором будущем ты окажешься в шкуре циньского Ли Сы,[317] то поймешь, что я поступил правильно! Я предупреждаю тебя, а я — твой старый друг!

Кровь бросилась в голову Яну, и он закричал в ответ:

— Слушай меня, предатель Лу Цзюнь! Хоть и подлая у тебя душа, но до сей поры Небо еще не покарало изменника, — наверно, ждет, когда ты осознаешь свои преступления! Твой предок Лу Цзи[318] предал отечество при династии Тан, а его потомки как раз в тебя вложили всю его гнусность, и ты предал своего государя и отдал врагу на поругание свою родину! Наш преисполненный добродетелей Яо и Шуня император приблизил тебя к трону, пожаловал тебя высокими чинами и званиями, ты был обязан, хотя бы за это, верно служить ему и оберегать от бедствий. Но вместо того ты чинил государству один вред, покинул государя в беде, стал на колени перед его врагами, совершил предательство, — это первый твой грех, которому нет прощения! Создавая человека, Небо определило для него Пять отношений, дабы он отличался от зверей, и главные — это отношения подданного к государю и сына к отцу. Ты же презрел мудрость Неба и посмеялся над нею: бросил государя на берегу моря за тысячи ли от столицы, переметнулся к врагам его и даже поднял на него руку, — это второй грех, которому не будет прощения! Могилы твоих предков здесь, на земле Мин, но ты ушел от них в страну варваров, и теперь они зарастут травой и скроются под ветвями ивы. Старики и дети будут указывать в заросли пальцами и говорить: «Здесь могилы предков предателя Лу Цзюня!» — и они срубят ивы и пустят на могилы скот, чтобы не осталось ни следа, ни памяти о предателе. А в День холодной пищи[319] духи твоих предков будут бродить неприкаянными и рыдать и просить у потомков накормить их! А потомки будут без стыда наслаждаться богатством и знатностью в стане врага, — это твой третий страшный грех! Ты возмечтал о славе и чести, чинах и сокровищах, прикидывался благородным государственным мужем, а сам завидовал чужим талантам, рвался к власти, попирал закон и зажимал недовольным рты. Если уж на твоей бывшей родине на тебя показывали пальцем, как на недруга отечества, то неужели ты думаешь, что предателя уважат сюнну?! Измена и выступление против закона — четвертый твой грех, и нет ему прощения! Издавна преступники, признавшись в своих гнусностях, каялись и просили простить их, а тех, кто упорствовал в грехе, просто казнили. Ты читал когда-то мудрые книги, слушал речи умных людей, сам надевал к случаю шляпу и халат ученого мужа, потому не можешь не понимать, кто верный слуга государю, а кто корыстолюбец. Ты не можешь не знать, что на пользу стране, что ей во вред, значит, ты сознательно нанес родине страшный ущерб, — вот твой пятый великий грех!

Обласканный государем, к которому втерся в доверие, ты приблизил ко двору Дун Хуна, чтобы музыкой давно минувших дней отвлечь Сына Неба от государственных забот. Наконец, уговорил его уехать за тысячи ли на моления, когда в стране царил хаос. Про себя ты над всем этим потешался, а внешне угодничал! Лицемерие — это твой шестой грех. Во время музицирований в Павильоне Феникс ты ухитрился оболгать всех преданных государю слуг, добился их отстранения от дел и оставил при государе одних лишь своих приспешников, которые пособничали тебе в твоих черных делах и довели отчизну до полного запустения, — это седьмой твой ужасный грех! Дун Хун, верный твой пес, которому ты покровительствовал, своим пустомыслием испортил весь двор, что было к твоей выгоде, — это твой восьмой грех! Когда пала столица, ты обманул государя своими обещаниями, палец о палец не ударил для спасения матери и супруги твоего господина, — вот твой девятый грех! Когда твои планы захвата власти в стране начали рушиться, ты замыслил предательство и увел от государя войско, оставив его врагам на растерзание, — это твой десятый непростительный грех! Если кто наплевал на свою честь и сдался врагу, он обычно не кричит на каждом углу о своем позоре, потому что хоть капля совести у него остается. А ты, дожив до седых волос, лижешь пятки предводителю варваров, науськиваешь на прежнюю родину ее врагов. Бесстыдство — вот твой одиннадцатый грех! Нет пользы увещать заклятого врага, да еще с кривой душой, — помню, как на государственном экзамене ты рассуждал о долге и верности! Ты лгал государю, потому что завидовал истинным талантам, лгал, желая обрести его любовь. Лживость — твой двенадцатый грех! Когда я успешно выдержал экзамен и получил должность, ты захотел выдать за меня свою сестру, но ничего из этого не вышло, и ты возненавидел меня, решил возвысить Дун Хуна, происходящего из нечестивого рода. Его ты оженил на родственнице, ввел во дворец, чем нарушил законы морали и нравственности, — вот твой тринадцатый грех! Когда я отправился в ссылку, страдая от разлуки с государем и домом, ты подослал ко мне наемного негодяя, наказав ему любым способом совершить против меня черное дело убийства, — это твой четырнадцатый грех! Пусть я не самый лучший слуга государя, но я не прощу тебе твоих мерзких речей, которыми ты пытался оболгать и устрашить меня. Эти гнусные речи — твой пятнадцатый грех! Над всеми нами голубое Небо, даровавшее людям жизнь. Когда его законы нарушает глупец, рука не поднимается казнить его, но на твоей пакостной совести пятнадцать смертных грехов! Неужели ты надеешься остаться в живых?! Когда молодой Ян Чан-цюй пришел из далеких краев в столицу, ты уже был почтенным чиновником, доверенным лицом императора, почитаемым при дворе сановником. Ныне ты ханский прихвостень, смотреть на твою рожу просто противно! Ступай к своему хозяину и передай ему, что как ни глупы варвары, но и у них на севере есть небо, есть земля, есть родители и дети, есть предводитель и подданные, только у тебя ничего этого больше нет! Недолго осталось тебе носить голову на плечах!

Князь кончил свою гневную речь — Лу Цзюнь, уничтоженный этими обвинениями, что-то пробормотал и свалился с коня. Придя в себя, он поднял глаза к небу и поклялся:

— Не жить мне на этой земле, пока не прикончу Ян Чан-цюя!

Затем он отправился к хану и Голубому Облаку, которым сообщил вот что:

— Наглый минский военачальник на чем свет стоит ругал вас обоих и обещал снести голову с плеч и «дикому варвару», и «даосу-проходимцу»! Нет прощения его оскорбительным словам!

— Пусть благородный князь не печалится, — ухмыльнулся даос, — я готов называться проходимцем, пока не проучу этого вояку!

Голубое Облако поднялся на возвышение, ударил в барабан, приказал ханским войскам расположиться четырехугольником, в центре которого он воткнул в землю черный флаг, и начал творить заклинания. Увидев перестроения в стане варваров, Хун встревожилась и говорит Яну:

— Войско хана неожиданно расположилось по всем законам военного искусства! Похоже, хан заполучил в помощь знающего воина. Я вижу черный флаг: кто-то намеревается использовать магию, чтобы погубить нас!

Вперед выступил Дун Чу.

— Я слышал, что Лу Цзюнь привел к императору даоса по прозвищу Голубое Облако, искусного мага. Он смог призвать к Сыну Неба небожителей, а когда народ возроптал в ответ на утеснения Лу Цзюня, напустил на людей бесов и демонов. Не он ли сейчас помогает хану?

Услышав это, Хун ужаснулась и подумала: «Неужели это тот самый Голубое Облако, что жил с учителем в горах?»

Тут в стане сюнну загремели барабаны: появились воины в голубых одеждах, которые — а было их великое множество — наступали парами, держа в руках по маленькому кувшину с узким горлом. Вот они подбросили кувшины в воздух, и те превратились в бесчисленные сгустки голубого дыма, которые стали мечами и пиками и понеслись в направлении минского стана. Хун улыбнулась, ударила в барабан, приказала воинам построиться кругом, воткнула в середине красный флаг, взмахнула своими мечами и подняла их остриями к небу: тотчас ввысь с мечей заструилась серебристая дымка, она обволокла падавшие с неба мечи и пики и понесла их на варваров. Тогда мечи и пики враз превратились в зеленые листья, медленно летевшие к земле. Хун произнесла заклинание, и поднялся ветер, который принес эти листья к ее ногам, — они оказались остриями мечей! Она отправила листья в стан варваров, Голубое Облако попытался отклонить их с пути, но у него ничего не выходило, и он заметался в ужасе.