– Если не спугнём – то достанем, – ответил монах.
– Я хочу рассечь ему грудь, достать сердце и посмотреть.
– На что посмотреть?
– На его сердце. Готов спорить, что оно будет покрыто звериною шерстью.
– Ты не далёк от истины, Бэн. Но если так хочешь достать Люпуса из подземелья, то не будем рассиживаться. Пойдём продолжим работу.
Они пришли в большой двор, расположенный напротив цейхгауза. Он был совершенно пуст. Форму имел прямоугольную. Между дальними стенами было около сорока шагов, между ближними – двадцать.
– Здесь был карантин для больных лошадей, – сказал монах. – Высокие стены, единственный вход. Земляной ровный пол. Идеально.
– Для чего идеально? – поинтересовался, прогоняя остатки хмеля, Бэнсон.
– Для ямы. Будем, Бэн, яму копать. Я знаю, где одна из сокровищниц Люпуса. Бочки с золотом перекатим сюда и зароем. Есть одна мысль, на чём можно начать с ним торговаться. Главное – выманить. А яма нужна вот такая…
И монах, отчерчивая носком старой сандалии, отмерил квадрат шагов шесть на пять.
– Так много золота? – удивился Бэнсон.
– Да, много. Найди пару заступов и лопаты. Начинай без меня. Я пойду к смотровому окошку, пусть видят, что я не ушёл. Нужно дать понять, что со мной можно добиться хоть какого-то разговора.
Альба ушёл в глубь цейхгауза. Бэнсон без труда отыскал и лопаты, и заступ, и прокрался следом за Альбой – сообщить, что он начинает копать. Издали он увидел бредущего мимо смотрового окна монаха и услышал доносящийся из окна голос:
– Что это за дым такой чадный? Ты что же, содержимое зала номер девять похоронил?
Не отвечая, Альба свернул за угол.
– Всё в порядке, – сказал он, увидев Бэнсона. – Сидит ждёт. Пытается разговаривать.
Они ушли в пустой карантин и принялись неторопливо копать. В полдень работу остановили и отправились пообедать. Поджарили солонины в камине кастеляна, что-то даже нашли из индийских острых приправ. Ели не торопясь, восстанавливали силы. Чад горелого мяса проникал даже сюда.
Копали с небольшими перерывами до самой ночи.
– Теперь, Бэн, – сказал Альба, – нужно подстраховаться. Бери арбалет, снаряди взрывным цилиндром и сторожи у коридора, где железная дверь. На всякий случай. Всё пропадёт, если хоть кто-то подсмотрит, куда мы переносим золото.
Бэнсон, приказав себе не дремать, сел в укрытии у коридора, положив взведённый арбалет на колени. Время от времени он слышал хорошо знакомый ему дробный негромкий звук вдалеке: так тарахтит дощечками бочка, когда её катят, положив набок.
Утром Альба пришёл к Бэнсону, шатаясь от усталости.
– Всё, Бэн, – сказал он. – Закопал и землю так выгладил, что ничего незаметно. Идём теперь спать.
– Разве сторожить больше не надо?
– Больше не надо. Давай до полудня поспим.
Проходя мимо карантина, Бэнсон замедлил шаг, поражённый.
– И вот здесь мы копали яму?!
– Незаметно, да? – спросил Альба, явно довольный.
А утро занималось солнечное, ясное, тёплое.
В полдень проснулись, и Альба, нагрев воды, принялся брить подбородок и голову.
– Это зачем? – спросил Бэнсон. – Разве мы приглашены куда-нибудь на приём?
– Мне, Бэн, предстоят важные переговоры.
– Так, а мне?
– А тебе предстоит выучить очень важный урок. Такого в твоей жизни, может, больше и не случится.
– Что нужно делать? – спросил заинтересованно Бэнсон.
– Ты помнишь подземный ход “север-22”?
– Конечно помню. Он выходит к лесному ручью.
– Точно так. Ты сейчас пойдёшь на конюшню и возьмёшь спокойную лошадь. На лошади ты доскачешь до леса в направлении “север-восток”. Потом по лесу – до подземного хода. Лошадь обязательно привяжи. Всё плато в той стороне будут осматривать в несколько подзорных труб, так что не нужно, чтобы твоя лошадь вдруг вышла из леса, когда ты будешь пробираться по ходу назад, в монастырь.
– И что мне сделать, когда доберусь?
– Возьмёшь подзорную трубу и сядешь там, где начинается ход.
– В круглой башне?
– Да. Наверху круглой башни. Оттуда прекрасно виден двор-карантин. Я буду там сидеть, один, без оружия. Ко мне выйдут патер Люпус и вся его свита. Что им сказать, чтобы вышли, я уже знаю.
– Без оружия?! – не поверил себе Бэнсон.
– Именно. Их будет там человек тридцать пять. Вся отборная гвардия Люпуса. Тебе нужно хорошо настроить трубу, чтобы увидеть всё, что я предприму.
– Да, – проговорил озадаченно Бэнсон. – Без оружия, в одиночку, против целой армии… Даже придумать нельзя, как победить в такой ситуации!
– Можно победить. В этом – секрет и в этом – урок.
– Но это не слишком опасно, Альба?
– Единственно, чего я сейчас опасаюсь, – как принц Сова выстоит одновременно и против охотников за черепами, и против ван Вайера. Как только будет покончено с Люпусом, нужно немедленно брать лошадей и ехать в Плимут.
Бэнсон, соглашаясь, кивнул.
– Ну вот, – сказал Альба, закончив бриться. – Теперь нам нужны: подзорная труба для тебя и две курительные трубки с мелкорезанным табаком – для меня.
– Но мастер, – удивлённо сказал Бэнсон, – ты же не куришь?
– Это один из пунктов секрета. Иди бери трубу, бери лошадь и скачи в лес. Сорока минут тебе вполне хватит, чтобы вернуться и засесть наверху круглой башни. Свои переговоры я начну через час.
Бэнсон кивнул, повернулся и вышел.
Альба неторопливо встал, приготовил найденные в бюро кастеляна трубки, табак. Хорошо вычистил их, табак нарезал помельче. Выждал время. Зажёг трубки и, окутавшись клубами ароматного синего дыма, пошёл к смотровому окну.
– Что случилось, Альба? – спросил с ноткой тревоги Люпус из-за стены. – Зачем ты отослал помощника? За подмогой? Уже не надеешься на свои силы?
Альба встал перед окном, откинул капюшон.
– Сколько ты дашь мне денег, Люпус, – сказал он устало, – если я сообщу тебе, кто меня нанял, чтобы тебя убить? И кто из твоих людей работает на меня?
– В моей свите есть твой человек? – озадаченно проговорил патер.
– Ну а откуда бы я узнал, что ты направился на Мадагаскар? – вопросом на вопрос ответил Альба.
– Я не буду называть сумму! – взволнованно проговорил патер. – Ты просто те деньги, за которые тебя наняли, умножь на десять! Это и будет моей платой!
– Здесь неподалёку, – сказал Альба, – есть пустой двор. Я там буду сидеть и курить свои трубки, без оружия и один. Пошлите людей, пусть обыщут меня и весь монастырь. Вот мой клинок, я кладу его здесь. Даже балахон свой сниму. Я считаю, что война кончилась. Я желаю вести переговоры.
И ушёл, снова окутавшись синим дымом.
Бэнсон, рассматривавший в трубу карантин, увидел, как во двор вошёл Альба, обнажённый, в коротких полотняных штанах, без Кобры и без всякого иного оружия. В руках он держал низенький, с четырьмя толстыми круглыми ножками табурет и две дымящиеся трубки. Установив табурет примерно в центре ими копанной ямы, он сел и, сняв и отбросив сандалии, стал курить.