Я доволен, что моя служба прошла с солдатами 50-70-х годов.
Чище, наверное, были люди тогда, что ли, проще с ними было, приятней. Другие нынче пришли времена.
Мне больно слышать хулу армии, меня коробит при слове «дедовщина». Моя служба до 70-х годов в течение двадцати лет фактически протекала в казармах, в прямом контакте с солдатами, я знал о них такое, чего не знал даже старшина: мне почему-то солдаты доверяли такие тайны… Не знаю почему, может, потому, что я ни одного ни разу не подвёл, а когда надо было — выручал, даже имея уже высокие погоны?
Не знаю.
Но с солдатами у меня всегда были хорошие отношения, я любил этих детей, только начинающих становится мужчинами, вырабатывающих свой характер, нежных и ломких натур, в которых крылось большое и сильное, которое сделает из него личность, способную на великое. И мне доставляло громадное наслаждение видеть плоды своей незаметной работы по воспитанию человека, становлению его на жизненный путь, обучению его мудрёным житейским наукам. Наверное, потому и солдаты меня любили и платили мне всегда своим доверием, уважением, послушанием… Сколько их, хороших и плохих, прошло через моё сердце, сколько души отдано каждому, как тяжко было каждый раз при расставании отрывать частицу себя…
Полюбились мне Курилы.
Не знаю, чем, но полюбились.
Может быть своей дикостью, своими трудностями, своими контрастами? Любовь к ним была схожа на любовь к неординарной женщине: вроде и ничего в ней броского, экстравагантного, а вот скучно с ней никогда не будет, потому что в самое неподходящее время такое вытворит, что никогда бы и не подумал. Иногда и бросил бы, потому что надоедает уже черепки собирать да ремонтировать, ан нет: не успеешь подумать — как новое приключение, ещё покруче прежних.
Наверное, потому меня тянуло на Курилы, в эту роскошную дикость, о которой мечтал, к которой тянулся и из которой не чаял как скорее вырваться, когда попадёшь. Не сказать, что Сахалин уж очень цивилизован, но в сравнении с Курилами — это уже материк. Бывал я в разных местах Сахалина, видел многое, и всё-таки Курилы оставили в памяти моей несравнимый с Сахалином след.
Мы прилетели на аэродром Менделеево, что на Кунашире.
Погода была нелётная, и мы застряли на этом аэродроме на целую неделю — такое часто встречается на Востоке. В первый день ожидания мы переживали, что не можем улететь, что оторвёмся от полётов своего полка, отстанем по плану подготовки, что сорвутся разные и всякие намеченные и спланированные мелочи. Мы звонили и бегали, ругались с синоптиком и возмущались, слали по радио возмущённые телеграммы, но синоптики были неумолимы: погоды не будет долго, потому что она обуславливается… и пошло-поехало. Местные полёты также были закрыты, и гарнизон снова вернулся к своему извечному занятию — футболу.
Футбол на Менделеево, где всего-то народу было, что отдельная авиаэскадрилья, являлся всем: это был бог, которому поклонялись стар и мал, это была цель и задача, это был образ мышления и суть бытия. Гарнизон состоял из посёлка в одну улицу, по обе стороны которой стояли четырёхквартирные сборные домики. В каждом домике — четыре семьи. Заканчивалась улица стадионом. Конечно, не стадионом в полном смысле этого слова. Стадионом называлась большая поляна, гораздо больших размеров, чем стандартное поле стадиона, на котором было врыто двое футбольных ворот, да по бокам ещё стояли грубо сколоченные самодельные скамейки. Вот и весь стадион.
Если стать на улице лицом к стадиону, то по левую руку окажутся дома «левых», а по правую — дома «правых». Нехитрая наука, но в ней кроется глубокий смысл: левые — это левые, а правые — это их противники. Весь образ жизни, всё бытие на острове было разделено на левых и правых, между которыми шли постоянные сражения. Сражения эти имели целью доказать кто лучше — левые или правые. Каждый свободный от службы день к 09.00, а в рабочие дни — по окончании работы обе стороны улицы посемейно с женщинами, детьми, запасом харчей, ведомые главой семьи, выходили из своих домов и устремлялись на стадион. Главы семьи оставляли чад своих с матерями на скамейках, сами же собирались в команды: левые — у левых ворот, правые — у правых. Затем команды сходились к центру поля, приветствовали друг друга, и начинался футбол. Футбол отличался от обычного тем, что не имел никаких перерывов или границ по времени. Футбол шёл до тех пор, пока было ещё возможно различить мяч.
Второе отличие — что играли левые с правыми.
Не важно, сколько выйдет на поле в команде левых — пусть хоть два человека, а в команде правых — двадцать, — всё равно футбол начинался и продолжался весь день.
Игроки уходили и приходили, быстренько перекусывали на лавочке и снова включались в игру.
На поле все были равны — и лётчики, и техники, и штабные, и батальон аэродромного обслуживания — критерием личности было одно: умение обработать мяч, дать вовремя пас и закатить штуку.
Героем дня становился любой самый ловкий, умелый да смелый, независимо от ранга и чина.
Счёт иногда достигал величин порядка 80:0, это неважно.
Главное — что левые играли с правыми. Мамы с детьми, внимательно наблюдавшие за игрой, сопровождали каждый успех или неуспех бурными эмоциями, в перерыве между взрывами судачили подружка с подружкой, не отрывая внимательных глаз от поля; дети прямо на стадионе спали, ели, капризничали, но даже во время рёва своей маме продолжали следить за папиной беготнёй. Гарнизон жил футболом.
Наверное, этот футбол многих спас от сумасшествия. На острове, как и во всех отдалённых гарнизонах Дальнего Востока, царил железный сухой закон: водки или спирта просто на остров не завозилось, иначе в этой дичайшей глуши люди бы спились за месяц. Рассказывали, что раньше, когда пограничники не так свирепствовали, бегали за водкой в Японию: зимой пролив замерзает, десяток-другой километров для Востока — не расстояние, но прошли эти времена. Пришлось смириться. А чтобы не рехнуться в этой глуши — придумали футбол.
Надо было видеть людей этого гарнизона.
Здесь не было ни одного больного, гарнизонный врач гонялся за больными днями и ночами, но делать ему было нечего, работы не было, и он жаловался, что теряет квалификацию, и просился в госпиталь. Здесь не было худых и толстых: вопреки конституции организма и возрасту, каждый был поджар, строен, ловок, силён и добродушен. Чрезвычайных происшествий на острове не случалось, раздоров и сплетен в гарнизоне в отличие от многих других гарнизонов просто не было, боевые задачи выполнялись своевременно, точно и в срок. Интересное место — Курилы.
Интересное существо — человек…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});