тяжело и хоть нисколько не гарантировало меня от притязаний Немировича, но я им уступил, поставив некоторые условия, ограничивающие власть Немировича. Про тебя говорят, что ты страдаешь припадками сердца, — это что такое? Отчего? Мне думается — от переутомления. Отдохни, уезжай из Ялты, прошу тебя!
А то, ей-богу, ты умрешь в этой обстановке или сойдешь с ума от суеты.
У меня нелепое настроение — жду чего-то трагического. Уж очень часто за последнее время умирают близкие люди, и это настраивает не очень весело.
Я прошу тебя — устройся так, чтоб отдохнуть летом! Это необходимо и ребятишкам, Если мой голос имеет какое-нибудь значение — послушай меня!
Я писал…………
Повторяю мою просьбу, адресуя ее к тебе…………
Кланяюсь Максиму, милому человеку, и толстой Катеринке.
Жму твою руку. Желаю здоровья и бодрости духа.
А.
Будешь писать — сообщи, получила ли книги, от кого и какие?
Зайди к Фанни и скажи, что я прошу послать книги по адресу «Знания», а не Андреева, которого в Москве летом не будет.
Ну — всего доброго!
Поеду в Москву ка похороны.
А.
319
Е. П. ПЕШКОВОЙ
Между 22 и 29 мая [4 и 11 июня] 1905, Куоккала.
Сегодня К[онстантин] П[етрович] привез твое письмо, я рад ему и его тону рад, но — твое сердце очень беспокоит меня.
Тебе необходимо отдохнуть, пойми! Порядочных людей на земле очень мало — наши дни резко подчеркивают это — нужно беречь себя, мой друг.
Усердно рекомендую тебе — уезжай на лето за границу! Даже — прошу.
Сообрази: с назначением г. Трепова диктатором всякие проскрипционные списки, вроде составленного у вас в Ялте «л» поданного в Петербурге, — приобретают серьезное значение. Что стоят 30, 300, 3000 человек в России? И сотни тысяч жизней — ничто в сравнении с желанием циников и идиотов удержать власть над страной в своих руках. Вероятно, новый Аракчеев не будет стесняться — я думаю, что вскоре начнутся ссылки, аресты и сугубая травля «интеллигенции» — сиречь — крамольников, — всеми способами. Не надо закрывать глаз — гг. Треповым и Кº есть на кого опереться. Пока еще — есть. Разумеется — дни их сочтены, — это тоже ясное дело, — разумеется — все деяния их — только материал для будущего обвинительного акта, который предъявит к ним страна, — это так, но — нужно поберечь себя для дней более решительного значения, чем наши дни, — и — предоставим пока правительству своими руками затягивать петлю на своей же шее, — оно так усердно и умело делает это! Я вижу — агонию и верю в близость смерти, я, разумеется, ничего не боюсь, я только рассчитываю: был 48-й год, — недурно! Но 89-й — лучше. Теперь наши «командующие классы» пропустил» время для повторения 48-го года и волей-неволей — вызывают к жизни 89-й. Вот смысл происходящего, как я его понимаю.
Затем — я твердо уверен, что работа больного человека — каким считаю тебя — не может быть очень значительна. Не обижайся! Нужно лечиться, нужно поехать куда-нибудь вон из России — где невозможно отдохнуть. Пожалуйста — уезжай! Из Ялты тебя, вероятно, вышлют, а может, и побьют.
Обрати внимание и на положение детей — слишком много говорят при них о драках, жестокостях, полиции, обысках, убийствах — это едва ли может воспитать в них ту внутреннюю гармонию, тот гуманный объективизм, который делает человека — Человеком.
Я боюсь за тебя и за них. Это сильно мешает мне быть достаточно зорким, настороженным и готовиться к событиям — возможным в очень близком будущем. Сообрази все это, мой друг, и — поезжай!
Новости: в Павловске сильно побили Новикова, умерла от страха пред ружьями солдат одна дама, трое раненных — шашками. Впрочем, ты, вероятно, это знаешь. На 29-е кем-то назначается демонстрация — или манифестация? — на Сенатской площади. Что-то таинственное. Безымянные, никем не подписанные приглашения распространяются по преимуществу среди артельщиков, мелких торгашей, швейцаров и т. д…. Должно быть — работа г. Трепова. Затем: недавно у одних знакомых был в гостях Коковцов, министр финансов. Говорит: «Скоро мне предложат уйти. Требуют, чтоб я достал денег на продолжение войны, я говорю: «Невозможно!» — «Сделайте займы». — «Ни внешний, «и внутренний — невозможен». — «Увеличьте налоги». — «Еще более невозможно». Меня не слушают. Не слушал меня и Витте, когда мы настаивали в Царском на необходимости прекратить войну. Удивляюсь терпению страны! Но все же думаю, что месяца через два вспыхнет революция».
Он, конечно, торопится. «Господа — уехали на дачи», а рабочие пока еще — с голыми руками. Но — характерен этот министр, предрекающий наступление революции за чайным столом, чувствующий себя бессильным, оскорбляемым и — остающийся сидеть на своем глупом и обидном месте.
Вижу много людей разного звания. Всё — хорошие люди, и всё хлопочут, высуня языки. И вижу, что мало людей. Дело М. И. Лебедева отложено до сентября. Заключение — как с гуся вода. Много читал, стал умнее, тверже, симпатичнее.
Друг мой — поезжай за границу, прошу тебя! Вылечись от печени, вероятно, болезнь сердца развивается на этой почве в связи с переутомлением.
Кланяйся Максиму, Катернике, поцелуй их. Люблю я этих людей. Очень. Береги их, мне кажется, из них должны бы вырасти славные люди. Читала письмо Каляева к матери? Хорошо, великолепно, хотя и мучительно быть матерью героя!
Жму твои рук». Скоро получишь книги, по 25 экз. «Крестьянин и рабочий», «Фома Мюнцер».
Всего доброго!
Береги себя!
А.
320
А. Е. ДОБРОВОЛЬСКОМУ
Конец мая [начало июня] 1905, Куоккала.
Г. Андрею Добровольскому.
Я прочитал Ваш рассказ с большим трудом, — так он тяжел и скучен!
Язык у Вас — очень плох, Вам нужно много и упорно работать над ним, читайте хороших мастеров стиля, читайте Чехова. Нужно писать просто, ясно, так, «чтобы словам было тесно, мыслям — просторно». Не употребляйте чужих слов, вроде «элемент», «авторитет», «система», «объект» и т. д., — русский язык достаточно богат.
Тема Вашего рассказа — фальшива, необыкновенный Даниил — выдуман Вами, и — плохо выдуман. Таких людей — можно радоваться — нет. Вы, очевидно, хотели сделать из Вашего кузнеца «героя» — вышло что-то смешное, жалкое, — глуповато-расслабленное, — совершенно неестественная фигура, без плоти и крови! Должно быть.
Вы не мало читали, но — мало думали и не умеете наблюдать действительность, окружающую Вас.
Содержанием литературы являются трагические противоречия действительности, а не выдумки, вроде Вашего кузнеца.
Литература — серьезное, боевое дело. А Вы написали какой-то трактат — удивительно скучный и далекий от жизни, полный жалоб, бессилия и — дурных, тяжелых оборотов речи.
Знаете что? Бросьте-ка писать. Это не Ваше дело, как видно. Вы совершенно лишены способности изображать людей живыми,