— Сергей Александрович мне предлагают стать Генеральным прокурором. Как вы на это смотрите?
— Кто предлагает?
— Президент… — Потом Ильюшенко замялся и уточнил: — Ну, понимаете, это по поручению Бориса Николаевича предлагает Коржаков.
К тому времени я уже знал, что президент все-таки решил сменить Генерального прокурора и Председателя Центробанка. Насколько было возможно, я пытался убедить Ельцина, что снимать Степанкова нельзя, что тот будет нормально исполнять свои обязанности, да и ситуация такова, что Генпрокурор должен быть легитимной фигурой.
Перед разговором с Ильюшенко у меня побывал Геннадий Сергеевич Пономарев: ему первому Борис Николаевич предложил стать Генпрокурором, но Пономарев после некоторых раздумий зашел ко мне, чтобы отказаться. Выглядел Пономарев при этом крайне смущенным и все время боялся оказаться неправильно понятым. Объяснил, что с удовольствием принял бы предложение, если бы назначение осуществлялось не указом президента, а так, как это предусматривает закон:
— В такое напряженное время, когда приходится идти на решительные меры и крутые распоряжения, прокурор не может быть нелегитимной фигурой. Поэтому я очень прошу вас передать Борису Николаевичу мою благодарность за доверие, но предложение его я принять не могу.
И я его понял. И выразил надежду, что президент тоже поймет его правильно. Действительно, когда я впоследствии докладывал Борису Николаевичу об этом разговоре, мне показалось, что он с пониманием отнесся к отказу Пономарева.
На вопрос же Ильюшенко — тогда, на ходу — я ответил отрицательно:
— Мне кажется, Алексей Николаевич, вам рано еще становиться Генпрокурором, необходимого опыта у вас нет, нужно для начала укрепиться на работе в Контрольном управлении. А самое главное, нельзя начинать с нелегитимности в должности: ведь решения придется принимать самые разные — и аресты, и выступления в качестве государственного обвинителя. Да и время очень суровое — к такой должности должно быть полнейшее доверие в обществе. Ваше назначение может вызвать отрицательную реакцию — вас еще недостаточно хорошо знает общественность, и ваше возникновение на таком ответственном посту может быть многими неправильно истолковано.
В тот период мы почти дружили домами, во всяком случае, часто бывали друг у друга в гостях, между собой говорили открыто — с полной степенью доверия. Поэтому и в тот раз я высказался с предельной откровенностью. И добавил, что у него все еще впереди и что не надо торопиться. Если кто-то его тянет на эту должность, значит, кому-то это позарез нужно. А быть марионеткой в руках «кого-то» очень опасно: они сами же потом и уничтожат своего протеже.
Алексей Николаевич выслушал меня молча, как-то невнятно произнес:
— Может быть, вы и правы. Нужно подумать.
Но в душе, похоже, он со мной не согласился. Перспектива близости к президенту очень уж кружила ему голову. Пожалуй, впервые тогда в нем начало проявляться бахвальство. Мне как-то рассказали сотрудники моего секретариата, что однажды Алексей Николаевич вышел от меня с одним товарищем и за дверью ему сказал:
— Да что вы сюда ходите? Приходите ко мне — у меня прямой выход на президента.
Бывали сбои и в работе Контрольного управления. Показательным в этом отношении была проверка, проведенная Контрольным управлением в Приморском крае. В соответствии с заключением Контрольного управления были обнаружены серьезные злоупотребления в окружении губернатора края Е.И.Наздратенко. Нарушения настолько серьезные, что нужно было ставить вопрос об освобождении Наздратенко и передаче в прокуратуру материалов проверки. Однако Наздратенко настаивал на более тщательной проверке, которую я дал команду провести. И практически все замечания Контрольного управления были опровергнуты, а А.Ильюшенко пришлось извиниться за некачественную работу первой бригады.
Но, будем справедливы, при Ильюшенко Контрольное управление заработало активней, были проведены крупные проверки, в том числе и по ЗГВ (Западная группа войск), по таможне, по ряду других регионов. Стал выходить бюллетень «Контрольное управление», подобрались и свой актив в регионах, и хороший коллектив в самом управлении.
Когда Ильюшенко назначали на должность и.о. Генерального прокурора, я вместе с Рамазаном Абдулатиповым и Борисом Топорниным, директором Института государства и права РАН, находился в Швейцарии на форуме по федеративным отношениям. Там есть чему поучиться в этом плане. По телефону я несколько раз связывался с А.Казанником и А.Ильюшенко, пытаясь понять, что происходит в Генпрокуратуре, и как-то повлиять на развитие событий. Конечно, хотелось избежать кадровых перемен. Но к тому времени Казанник свой политический выбор уже сделал. Назначение Ильюшенко на должность и.о. Генерального прокурора состоялось. Помогла этому его отрицательная позиция по отношению к действиям А.Казанника, когда тот распорядился выпустить амнистированных из Лефортовской тюрьмы, а президент категорически возражал против этого.
По возвращении из Швейцарии мне пришлось по поручению Бориса Николаевича представлять А.Ильюшенко в Генпрокуратуре. Вошли в президиум, зал переполнен. Обстановка откровенно враждебная. Как только я произнес фамилию Казанника, в зале раздались бурные аплодисменты. Я понял, что переполненный зал — это не проявление служебного любопытства, а протест по поводу решения президента. Речей не получилось, да и говорить особенно было не о чем. Поэтому я ограничился предложением проявить выдержку и терпение и постараться сработаться с новым Генпрокурором, так как дело мы делаем общее — борьба с преступностью остается главной проблемой в государстве.
Осенью 1994 года предстояло утверждение Ильюшенко в Совете Федерации. Тревога перемежалась с уверенностью: все-таки утвердят. Представлять Ильюшенко президент и на этот раз поручил мне. Говорил я на Совете Федерации немного, но подчеркнул главную мысль, что страна получает действенного и действующего Генпрокурора. И впрямь, к тому времени ему удалось кое-что сделать, предпринять ряд решительных действий в борьбе с преступностью. Однако при тайном голосовании для назначения не хватило 8 голосов. Ильюшенко посчитал, что виной всему была моя недостаточная настойчивость при его представлении.
Я часто пытался анализировать причины, по которым Совет Федерации тогда не утвердил Ильюшенко. Их было несколько. Во-первых, общий протест оппозиции против действий президента в октябре 1993 года и в связи с этим отрицательное отношение ко всем, кто рядом с Ельциным. Это особенно проявилось при назначении судей Конституционного суда. Не было ни одного кандидата, которому не задали бы вопрос о его оценке Указа № 1400 и октябрьских событий. Ответ на этот вопрос был критерием отношения депутатов Совета Федерации к данному кандидату. Практически все, кто пытался оправдать действия президента, не получили достаточного числа голосов. Во-вторых, ощущалось резко отрицательное отношение к Межведомственной комиссии, в которую входил и Ильюшенко, — и особенное недоверие к трастовому документу Руцкого. В-третьих, само поведение Ильюшенко на Совете Федерации — оно было по-барски вызывающим и не к месту поучающим. Кстати, этот тон появился у Алексея Николаевича и при обычном общении с людьми. Даже при наших с ним встречах у него вдруг проскальзывало:
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});