— И что ты будешь делать?
— Об этом я и хотел с тобой поговорить. Поэтому я и послал тебе телеграмму. Я всегда прислушивался к твоему мнению, приятель, и подумал, что сейчас как раз самое время выслушать твой совет.
Хотя эти слова Дойлу польстили, он подумал, что просить сейчас совета было вообще-то поздновато.
— Ты действительно считаешь, что здесь оставаться бесполезно?
— Пусть для тебя это будет уроком, Дойл. Тебе еще предстоит начинать свою практику. Послушай меня, уезжай туда, где тебя никто не знает. Незнакомому человеку люди поверят довольно быстро. Но если они помнят тебя мальчишкой в коротеньких штанишках, которого шлепали волосяной щеткой за то, что он воровал сливы, они не вверят свою жизнь в твои руки. Можно сколько угодно говорить про дружбу и семейные связи, но когда у человека болит живот, ему на все это глубоко наплевать. Я написал бы золотыми буквами в каждом медицинском классе, вырезал бы на воротах университета — если человеку нужны друзья, он должен идти к чужим людям. Здесь все кончено, Дойл, так что не надо советовать мне оставаться здесь.
Выяснив, что Бадд задолжал 700 фунтов стерлингов, что дом стоил ему 200 фунтов в год, что мебель он уже заложил и что все его сбережения составляли менее 10 фунтов, Дойл посоветовал ему собрать всех кредиторов и честно во всем признаться. «Они увидят сами, что ты молод и энергичен, что рано или поздно ты обязательно добьешься успеха. Если они сейчас загонят тебя в угол, они не получат ничего. Но если ты начнешь все заново в каком-нибудь другом месте и преуспеешь, ты им полностью вернешь все, что должен. Другого выхода я не вижу».
Судя по всему, Бадд полностью разделял эту точку зрения: «Я знал, что ты это скажешь, я и сам так думаю. Ну что ж, значит, решено, я очень благодарен тебе за совет, и больше сегодня об этом говорить не будем. Я выстрелил и промахнулся. В следующий раз я попаду точно в цель, и будет это весьма скоро».
Через минуту-две он уже пил виски и болтал без умолку, как будто в мире не существовало кредиторов и вызовов в суд. Два стакана произвели на него обычное действие, и, когда его жена их покинула, он перевел разговор на бокс и предложил немного побоксировать. Дойлу бы следовало поостеречься, но он никогда не мог отказаться от вызова и надел перчатки. Они отодвинули стол, переставили лампу на полку повыше и встали друг напротив друга. Дойл тут же понял свою ошибку. Злобный блеск в глазах Бадда лучше всяких слов говорил о том, что отказ Дойла поддержать его начинание с газетой был все еще свеж у него в памяти. Дойл хотел немного по-дружески размяться, но Бадд набросился на него, нанося сильные удары обеими руками, заставил его отступить, прижал к двери и, не давая ему двинуться, начал отчаянно его молотить. Дойлу как-то удалось увернуться от чудовищного удара правой, который сразу решил бы исход поединка, и вырваться.
— Послушай, — сказал он, — в этой игре боксом и не пахнет.
— Да, я сильно бью, правда? — самодовольно ответил Бадд.
— Если ты снова на меня так набросишься, мне придется драться по-настоящему. А я хотел просто слегка поразмяться.
Он едва успел произнести эти слова, как Бадд опять на него накинулся. Дойл отступил в сторону, но его противник мгновенно повернулся и снова бросился в атаку. Дойл потерял равновесие и пропустил удары в голову и корпус. Он споткнулся о скамеечку для ног и, не успев выпрямиться, получил еще один удар по уху, от которого у него зазвенело в голове.
— Скажешь, когда тебе надоест, — высокомерно произнес Бадд.
Дойлу уже надоело, и он решил отплатить своему противнику. На этот раз он был готов к бешеной атаке Бадда и встретил его ударом слева по носу, а потом нанес короткий прямой в челюсть и сбил его с ног.
— Свинья! — завизжал Бадд, его лицо исказилось маниакальной яростью. — Сними перчатки, будем драться по-настоящему!
— Ладно тебе, дурень, — примирительно сказал Дойл. — Чего это ты вздумал драться?
— Клянусь Богом, Дойл, — завопил Бадд, отшвырнув свои перчатки, — снимешь ты их или нет, я все равно тебе это так не оставлю!
— Выпей воды, — предложил Дойл.
— Ты боишься меня, — зарычал Бадд, — вот в чем дело.
Дойл снял перчатки, и в этот момент вошла миссис Бадд.
— Джордж! — вскричала она в ужасе, увидев, что нижняя половина его лица залита кровью из разбитого носа. — Что это значит, мистер Дойл?
И хотя в ее глазах пылала ненависть, Дойлу хотелось обнять ее и расцеловать.
— Мы решили чуть-чуть побоксировать, — сказал он. — Ваш муж жаловался, что совсем забросил тренировки.
— Все в порядке, дорогая, — произнес Бадд, надевая пиджак. — Не глупи. Слуги уже легли? Тогда принеси из кухни воды в тазу. Садись, Дойл, закуривай свою трубку. Я хочу поговорить с тобой.
У Бадда был замечательный талант актера-трансформатора; он сидел, болтал, как будто не произошло ничего такого, что могло омрачить их дружбу. Вечер закончился мирно.
На следующее утро, хотя их лица и хранили следы прошлого вечера, Бадд был в прекрасной форме. У него были сотни идей, как им разбогатеть, некоторые из них знакомы читателям Дойла по его рассказам. Самое главное, утверждал Бадд, — попасть в газеты. Очень просто! Дойл упадет в обморок на дороге возле его дома; соберется толпа; Дойла внесут внутрь, а лакей побежит в редакции газет, чтобы сообщить о происшедшем. Если толпа окажется столь бесчувственной, что отнесет его к врачу-конкуренту в дом напротив, придется попробовать что-нибудь другое. У Дойла может случиться припадок прямо на пороге дома Бадда; более того, у него может быть несколько припадков, каждый раз в новом гриме, и всякий раз это будет попадать в газеты. Когда припадки будут уже неинтересны читателям, Дойл может упасть замертво в каком-нибудь удобном месте, Бадд вернет его к жизни, и слава Бадда прогремит на всю Англию.
Пока Бадд излагал эти проекты для поправки своих дел, а Дойл покатывался от хохота, к врачу напротив потоком шли пациенты, и время от времени Бадд прерывался, чтобы предать анафеме и конкурента, и больных. Когда он замечал нового пациента на пороге дома напротив, он вскакивал с кресла и принимался бегать по комнате, ругаясь, проклиная и скрежеща зубами.
— Смотри! — вдруг вопил он. — Видишь этого человека, хромого? Он приходит каждое утро. Смещение полулунного хряща! Работы на три месяца. Он стоит тридцать пять шиллингов в неделю!
Несколько минут спустя он прерывал себя криком: «Вон! Чтоб меня вздернули, если это не та женщина с ревматическим артритом в кресле-коляске! Котиковая шубка снаружи и сплошная молочная кислота внутри! Тошно смотреть, как они толпятся у его двери! К тому же, что он за человек, если бы ты знал! Ты его не видел, тем лучше для тебя. Какого дьявола ты смеешься, Дойл?»
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});