— Где ты видел ее, Юлиан? И где ты был сам?
Этого вопроса Марк Юлиан опасался больше всего. Ему было знакомо состояние человека, который подвергся судебному преследованию и, затаив дыхание, ждет приговора судьи. Он не осмелился лгать, ведь Домициану, если бы он захотел узнать подробности, ничего не стоило узнать правду. Марк остро осознавал необходимость жить. Ауриана жила, вот почему и он должен был жить дальше. Вот если бы только он мог защитить ее, окружить высокой, прочной стеной.
— Когда напали хатты, я находился в разрушенной крепости и оказался в ловушке.
Домициан насторожился, словно гончая, почуявшая дичь.
— Значит, ты стал свидетелем этого мерзкого и наглого акта саботажа.
Слуга подал свежее вино и воду. Домициан сам смешал их в серебряной амфоре, нарочито громко стукая ложкой о края, и сделал солидный глоток не позаботившись о том, чтобы угостить своего первого советника. Его глаза горели ледяным огнем.
— Кто подстроил все это? Враг? Как ты думаешь, Юлиан, дружище? — тихо произнес он. — Или твое презрение ко мне столь велико, что ты решил взять дело в свои руки? Это ты лишил меня добычи?
Марк Юлиан решил, что негодование и праведный гнев будут его лучшей защитой.
— Черная неблагодарность! — возвысив голос, гордо воскликнул он, словно произносил речь в курии. — Я подвергаюсь опасности, чтобы ты мог, наконец, решить дело с Регулом. Меня чуть было не приканчивают на месте мародеры, которые дожидались конца схватки. И вместо благодарности за все то, что мне пришлось пережить, я слышу оскорбление, достойное уст такого тирана, как Нерон, но не твоих!
Именно тогда Домициан заметил в глазах Марка Юлиана какую-то странную отчужденность.
«Или я стал слишком мнительным, — подумал Домициан, — или Юлиан в самом деле выглядит как человек, которого со мной больше ничего не связывает. Могу поклясться, что обрублена какая-то невидимая нить между нами. В его глазах спрятано такое безразличие, холоднее которого только смерть».
Домициан смутно чувствовал неладное, и это встревожило его больше, чем он готов был допустить перед самим собой. Прежде он был уверен, что Марку Юлиану от него что-то нужно — наставлять его на правильный путь, помогать принимать правильные решения, поверять ему свои мысли и добиваться их понимания. В конце концов он домогался дружбы с Императором. И вот теперь Юлиан не искал у Императора ничего. У Домициана вдруг появилось страстное желание привлечь его к себе, вернуть, заманить обратно.
Домициан внимательно всматривался в лицо Марка Юлиана и гадал, возможно ли вдохнуть новую жизнь в их безвременно погибшую дружбу.
— Итак, — сказал он, — среди бездельников и негодяев, которые мне служат, затесался один благонамеренный и достойный человек. Я аплодирую тебе. Ты доволен? А теперь расскажи мне о ней.
— Она была высокого роста и крепкого телосложения. Амазонка, если это определение тебе больше нравится. Она одержима каким-то духом, а глаза ее горели какой-то животной хитростью. Еще у нее были грязные и нечесанные каштановые волосы, свисавшие до плеч. Эти варвары ведь не знают, что такое услуги брадобрея или цирюльника.
— Так она не была красива? С лицом прекрасным, как у нимфы Эгерии, с глазами Артемиса?
Марк Юлиан молил про себя богов, чтобы смятение чувств, вызванное появлением в его жизни Аурианы, не отразилось на его лице. Он чувствовал, как его душа сжалась в комочек при одном предположении о том, что грязные, похотливые глаза Домициана будут когда-то пялиться на нее. Он как можно безразличнее пожал плечами.
— Если есть такие, кто предпочитает в женщинах массивность, грубость облика и дикость — а именно это свойственно северным красоткам — то я могу положительно ответить на этот вопрос.
— Неужели ее вид был настолько свиреп?
— Пожалуй, нет. Просто она была преисполнена решимостью.
— Что же тогда заставило тридцать солдат трусливо бежать, покрыв себя бесчестием и позором и в конце концов сложить свои головы под топором палача?
— Предрассудок, и ничего больше. Я полностью уверен в этом. Им привелось слышать о ней много всяких россказней и небылиц, вот они и увидели в ней то, чего не было на самом деле. Она не метала молнии из глаз и не изрыгала изо рта пламя.
Домициан наклонился вперед. В его глазах появился какой-то особый, нездоровый блеск.
— Ты видел, как она наносила удары мечом?
Марку Юлиану было известно об увлечении Домициана боевыми единоборствами женщин. Поговаривают, что он частенько заставлял своих наложниц сражаться один на один деревянными мечами. Юлиан почувствовал, как в горле у него образовался странный комок.
— Нет, я не видел. Она спасалась бегством от лучников и совершила благородный поступок, взяв к себе на коня тяжело раненого варвара.
И тут до Марка дошло, что он инстинктивно пытается заставить Домициана изменить свое мнение об Ауриане к лучшему — все, что угодно, лишь бы смягчить его гнев, если она все же попадет в его лапы.
— Она думала лишь о спасении своего товарища, — продолжал Марк. — Выглядела очень напуганной и целомудренной.
— Целомудренной? Вот как?
Марк Юлиан заметил, что это слово очень понравилось Домициану.
— Но ты, должно быть, ошибаешься, мой дорогой Юлиан. Ведь только создание с необузданным темпераментом могло осмелиться повергнуть мою статую.
— Каким бы темпераментом она ни обладала, эта война наверняка охладила его. Ты недооцениваешь свой успех. Я бы сказал, что ты выиграл, мой повелитель. Однако… приказ о казни центурионов необходимо отменить. Иначе ты рискуешь никогда не поймать ее.
В глазах Домициана появились яркие, опасные огоньки.
— Но почему?
— Любовь простого солдата трудно завоевать. Поэтому не бросайся ею. Ты не видишь нрав, настроение отдельно взятого человека так, как вижу его я. Твое высокое положение не позволяет тебе этого. Накажи этих людей — и Восьмой, Одиннадцатый и Четырнадцатый легионы взбунтуются. Время сейчас критическое. Их будет трудно заменить такими же привычными к северному климату людьми, и тогда война затянется еще на год. А херуски не смогут все время совершать набеги на хаттов с севера. Они не могут подвозить провизию, да и сами вынуждены жить с земли. В результате будет отсрочка, и эта женщина ускользнет от нас.
«Тебе нет нужды знать, убийца, что в любом случае Ауриана спасется. Я позабочусь об этом», — подумал Марк Юлиан про себя.
— Так вот с какой целью ты пришел на самом деле! Хитрец! Ты использовал эту Ауринию как наживку. Может быть, ты еще что-нибудь соблаговолишь приказать мне, прежде чем разрешить мне удалиться? — с издевкой произнес Домициан.