Когда его поставили перед Катоном, трибун посмотрел на новоприбывшего и приподнял бровь.
— Аттикус.
— Да, господин. — Аттикус кивнул.
— Должен признаться: удивлен. Никак не мог представить тебя во главе очереди желающих спасти Макрона.
— Ничто не доставит мне большего удовлетворения, чем его лицо в тот миг, когда он узнает, что это я спасал его, господин.
Катон молча посмотрел на него и не сразу ответил:
— Довольно неожиданная форма мести.
— Ты прекрасно знаешь его характер, господин. Он взбесится.
Катон расхохотался:
— Вы достойны друг друга, Аттикус… Очень хорошо. До встречи вечером. Можешь идти.
Двумя другими спутниками Катона стали легионеры Вульсо и Муса, крепкие и отличные солдаты, рвавшиеся к повышению в чине. Муса привык обращаться с буциной, которую нес в той же связке, что и перевязь с мечом.
Длинная беспорядочная цепочка легионеров спустилась с утеса на грубый песок пляжа. Катон заплатил пастуху; получив мошну с пятьюдесятью полновесными серебряными денариями — целое состояние за ночной переход, — тот пошел вдоль берега и поднялся наверх уже другой тропой. Когда люди собрались на пляже, один из офицеров Катона отсчитал каждый отряд и приказал готовиться к атаке. Плыть предстояло двумя колоннами, причем одна должна была держаться ближе к берегу, на котором ее ожидали причаленные корабли. Катон требовал, чтобы отряды держались поближе друг к другу и чтобы командиры регулярно пересчитывали своих людей. Солдаты, направляющиеся к причаленным к берегу кораблям, должны были входить в воду друг за другом, чтобы между подразделениями выдерживался некоторый интервал. Первый десяток плыл к самому дальнему кораблю, и, поскольку приходилось считаться с интервалами, Катону оставалось надеяться только на то, что его солдаты начнут штурмовать корабли хлебного флота примерно в одно и то же время. При удаче корабли можно было захватить раньше, чем мятежники на берегу осознают опасность и отреагируют на нее.
Сам Катон должен был вести другую колонну к скоплению кораблей, стоящих на якоре посередине бухты. Отряд этот можно было не разделять, солдаты должны были держаться вместе и штурмовать группу кораблей одновременно.
Как только последние солдаты спустились с утеса и сняли сапоги и рубахи, Катон негромко приказал входить в воду. Солдаты надули свои меха и, держа их в руках вместе со связками оружия, вошли по приказу в воду. Оставшись в одной набедренной повязке, Катон поежился в прохладном ночном воздухе. Он решил плыть близко к первым рядам колонны и пропустил вперед два десятка, прежде чем вошел в воду вместе со своими тремя спутниками. Молодой человек не стал говорить остальным офицерам, что является никудышным пловцом. Он стыдился этого факта, и хотя посредством тренировок добился некоторого прогресса, по-прежнему существенно уступал нормам умелых ветеранов уровня Макрона.
Невысокие волны набегали на песок и с шипением откатывались назад. Укрепившись волей, Катон шагнул в воду и побрел навстречу волне. Вода оказалась холодной, и, погружаясь в нее, он крякнул. Волна ударила его в грудь; воспользовавшись возможностью, Катон оттолкнулся ногами, на мгновение окунувшись с головой и придерживая болтавшийся перед ним на поверхности надутый мех.
— Аттикус, — окликнул он спутника громким, в меру возможности, голосом, — за мной.
— Да, господин, — ответил тот, отфыркнувшийся невдалеке от плеча Катона. — Вы, двое, давайте!
Катон брыкнул ногами, сперва торопливо; чуть погодя, привыкнув к воде, он понял, что должен контролировать свои движения, если не хочет добраться до кораблей слишком усталым для того, чтобы сражаться. Продвижение оказалось не быстрым; по прошествии некоторого времени он повернул голову и с удивлением обнаружил, что утес еще совсем рядом. Когда новая волна приподнимала его, он мог видеть впереди костры бунтовщиков, до которых оставались две мили. Справа на холмах колебалось слабое свечение, отмечавшее лагерь римлян. В данный момент в нем должны были находиться лишь пешие ауксиларии и половина конницы. Остальное войско под командованием Фульвия двигалось сейчас за холмами, чтобы спуститься вниз и построиться на берегу в миле от конца палисада мятежников и огороженных им хлебных кораблей. В море триремы Бальба, крадучись, огибали мыс, перед тем как остановиться в ожидании момента, когда на холмах над бухтой вспыхнут три сигнальных маяка. Катон глубоко вздохнул и снова брыкнул ногами, ощущая, что в море вокруг него находятся сотни людей, поспешающих на волнах к кораблям хлебного флота и ожидающей их отчаянной схватке.
Юлия сидела в немом молчании, пока старуха сушила ее волосы шерстяным полотенцем, старательно растирая спускавшиеся на обнаженные плечи густые темные локоны. Она уже давно перестала сопротивляться этой морщинистой бабе и крепышу-стражнику, казавшемуся ее неразлучным спутником. Когда ее вытащили из клетки, она стала сопротивляться, однако стражник шлепнул ее по заду, а потом, ударив по печени, приказал прекратить сопротивление, чтобы не получить еще раз. Шансов на спасение не было, можно было только выхлопотать новую боль.
Юлия покорилась обоим и позволила, чтобы с нее сняли лохмотья. Ее усадили на табурет в конской поилке, в которой старуха окатила ее несколькими ведрами воды, прежде чем взяться за щетку. Грязь настолько въелась в ее тело, что отмыть ее удавалось не сразу и не без боли.
Любые крики и протесты Юлии не производили никакого эффекта, и теперь она просто сидела, сцепив зубы. Странно было, что въевшаяся в тело грязь каким-то образом скрывала ее наготу; и теперь, когда мерзость сходила с ее тела, Юлия начала ощущать на себе пристальный взгляд никуда не отлучавшегося стража. Как только старуха добела отскребла ее кожу, порозовевшую в тех местах, которые пришлось оттирать особенно усердно, она занялась длинными темными волосами девушки, заставив ее склониться над корытом, поливая затылок и энергично и безжалостно разделяя спутавшиеся пряди.
Когда старуха высушила ее волосы, Юлия заставила себя обратиться мыслями к словам, которые Макрон произнес, когда ее вытаскивали из клетки. Возможно, в шатре Аякса ей удастся найти предмет, который можно использовать в качестве оружия. И которым ей удастся незаметно завладеть. Если ей удастся сделать это, она может попытаться убить гладиатора, и мысль о возможности такой удачи ненадолго наполнила ее душу победным восторгом. Перспектива эта заставила ее сердце взволнованно заколотиться в груди. Отложив в сторону полотенце, старуха ткнула гребнем в волосы Юлии. Острая боль заставила девушку вскрикнуть, когда старая карга принялась расчесывать оставшиеся в волосах узелки. Повернувшись, она инстинктивным движением отвесила старухе оплеуху.