— Как обычно, тихо сидел, глядя на огонь, — начала миссис Хендерсон, качая головой.
Но вдруг выражение ее лица изменилось.
— Он сказал что-то странное. Возможно, я неправильно расслышала…
— И что же?
— Спросил о вас.
— Обо мне?
— Да, он сказал: «Посмотрите, не нужно ли чего-нибудь миссис Сток». И назвал меня миссис Пирсон. Но он часто путает имена, не так ли?
У Кларри замерло сердце.
— Миссис Пирсон — это кухарка, которая работала тут до моего прихода, — сказала она. — Вероятно, он имел в виду предыдущую миссис Сток.
У нее задрожали губы.
— Возможно, поэтому он направился в спальню — хотел увидеть Луизу.
В течение следующей недели состояние Герберта не ухудшалось, но и лучше ему не становилось. Его лицо было серым и безжизненным. Он неподвижно лежал под белой простыней и больничным одеялом. Герберта кормили через трубку. Изредка он открывал глаза, но взгляд его был отсутствующим. Кларри приходила в разрешенные для посещения часы и держала мужа за руку, однако он не проявлял никаких признаков того, что замечает ее присутствие. Один раз Герберта навестила Вэрити, но сказала, что ей слишком тяжело это видеть. Берти приходил часто и ненадолго, только для того чтобы отчитать Кларри за невнимательное отношение к его отцу. Уиллу, чей полк теперь был расквартирован в Александрии, сообщили, чтобы он готовился к худшему.
Однако Герберт не сдавался, цепляясь за жизнь. Через месяц, на Рождество, произошли некоторые улучшения в его состоянии, вновь возродившие надежду в сердце Кларри. Ее муж снова мог глотать, и его взгляд стал немного более осмысленным, хотя говорить Герберт по-прежнему не мог. Уилл написал Кларри длинное ободряющее письмо. Она поделилась с ним предположением о том, что Герберт искал Луизу и что его сознание вернулось в прошлое.
«Он мог также искать и Вас, Кларри, — писал ей Уилл. — Последние шесть лет Вы стали его радостью и утешением. Не позволяйте Берти убедить Вас в обратном. Отец не прожил бы так долго без Вашей любви и заботы».
***
С наступлением 1916 года в парламенте был спешно принят закон о всеобщей воинской повинности, и, к ужасу Кларри, их дом в Саммерхилле затребовали для размещения новобранцев.
— Вам не нужно столько места, — заявил Берти без всякого сочувствия. — А папа вряд ли поправится настолько, чтобы снова тут жить.
— Но это также и дом Уилла, — возразила Кларри, пораженная его грубостью.
— До конца войны Уиллу дом не понадобится, — сказал Берти. — А когда он демобилизуется, то сможет жить у нас.
— А как же я? — спросила Кларри.
— Над чайной есть квартира, — произнес Берти равнодушно. — Она достаточно просторная, и вам будет удобно жить недалеко от работы.
Рассердившись, Кларри решила встретиться с ответственным за реквизицию офицером, подозревая, что это Берти обратил его внимание на пустующий дом.
— Нас уверили, что вы проживаете там одна, — смущенно ответил ей офицер, — и что у вас во владении есть другие жилые помещения.
— Это дом моего мужа. Ему нужно будет куда-то вернуться, — настаивала Кларри. — Я готова отдать часть помещений, но не солдатам.
В конце концов они пришли к соглашению: помещения на первом этаже займут административные работники, а в мансарде поселятся две женщины.
Подавленность и тревоги Кларри усугубились к лету, когда распространились новости о наступлении на Сомме. Массированная атака германских войск собрала кровавую жатву, в считанные часы уничтожив целые полки.
Кларри сидела в чайной, вместе с другими склонившись над газетами. Она пыталась осмыслить полученную информацию. Масштаб массовых убийств не укладывался в ее сознании. Был убит двоюродный брат Долли, один из подчиненных Джеку разносчиков чая пропал без вести, а младшая дочь Айны в двадцать лет стала вдовой. Пока Кларри пыталась приободрить своих сотрудников и убедить Олив в том, что Джека, возможно, не призовут, ей принесли телеграмму.
Она взяла ее дрожащими пальцами и, прочтя, чуть не упала в обморок: Уилл вернулся в Англию. Ему дали увольнительную на неделю.
Он приехал в переполненном поезде, похудевший, бледный, но его улыбка вселяла радость в измученное сердце Кларри. Она хотела отвезти Уилла в чайную, чтобы накормить, но он изъявил желание сразу же поехать домой. По дороге Кларри объяснила ему, что теперь часть помещений отдана под армейские нужды, но его комната свободна.
Приехав, Уилл сразу же улегся в кровать и проспал до вечера. Кларри решила, что Берти может подождать один день, прежде чем его известят о приезде брата. После ванны она накормила Уилла скромным ужином, состоящим из ветчины и вареного картофеля, и рассказала обо всем, что произошло в его отсутствие. Но когда Кларри попыталась расспросить его о событиях в Галлиполи или о его пребывании в Египте, он только пожал плечами.
— Восемьдесят процентов солдатской жизни — смертельная скука, — сказал Уилл.
— А остальные двадцать? — спросила Кларри.
Он ответил не сразу.
— О них лучше вообще не вспоминать.
На следующий день Кларри договорилась встретиться с Уиллом в больнице, после того как она закончит работу в чайной, а он навестит Берти и Вэрити. Она застала его в небольшой палате, куда перевели Герберта. Уилл сидел рядом с отцом. Юноша поднял на нее взгляд, и Кларри увидела, как он потрясен жалким состоянием Герберта.
— Поговори с ним, — тихо попросила Кларри. — Его успокаивает звук голоса, даже если он и не понимает слов.
Уилл попытался завести разговор, но его обычная словоохотливость на этот раз его подвела. Кларри положила руку ему на плечо.
Они сидели в тишине, пока Уилл вдруг не запел «Скалы старого Тойнмаса», поначалу тихо, почти шепотом, а потом громче. Эту народную песню он выучил еще в школе и часто пел отрывки из нее, когда бывал дома.
Скалы старого Тойнмаса неприступны и круты,
Но милее их на свете ничего не сыщешь ты.
Слушая его приятный тенор, Кларри вспомнила времена, когда Уилл и Олив пели эту песню вместе в детской. Слезы защипали ей глаза, и к горлу подступил ком.
Где-то там за горизонтом, может, краше есть края,
Но свою любовь и счастье обрели здесь ты и я…
Кларри заметила, что Герберт сосредоточил взгляд на Уилле, как будто какая-то часть его сознания пыталась пробиться к воспоминаниям сквозь болезненный туман.
…здесь души моей отрада, Тойнмас — родина моя.