— Да уж, делать нечего! — поддержал его Таль. — Тогда давайте выставим на торг свои пожитки!
Через пару минут, юные наемники уже направлялись в сторону базара, чтобы попытать счастья и сбыть с рук меч Растрепая и плащ Тальки. Ястребинка осталась на привале, ей тоже нашлось дело: стеречь лошадей.
Именно на базаре смрад протухшей рыбы достигал своего апогея, еще здесь легко было угадать, кто из великого множества посетителей базара является приезжим, а кто местным. Первые морщились, вытирали слезящиеся глаза и мужественно дышали через нос, вторые же чувствовали себя словно рыба в воде, потому что давно освоили иной способ дыхания — через рот. Очутившись на базаре, молодые наемники не рискнули углубляться в лабиринты рядов и проследовали ту в сторону, где основными предметами продажи являлись либо деревянные поделки, глиняные горшки, кружки и прочая утварь, либо пресловутая рыба. Таль и Растрепай ходили по рядам и предлагали купить их скромные пожитки, однако, несговорчивые торговцы ни в какую не желали расставаться с кровными монетами и поэтому просто-напросто предлагали обменять товар на товар, но наемников совершенно не устраивали ни глиняные горшки, ни полмешка муки, ни связки вяленой рыбы. Им были нужны деньги.
Ближе к середине крайнего ряда им посчастливилось набрести на горбатого торговца. Горбун откровенно скучал посреди шумной суеты: он поглаживал свою густую черную бороду, часто зевал и вообще вел себя так, словно торговля его совершенно не касается. На прилавке — старой обшарпанной доске — лежал товар, который отнюдь не являлся продолжением хозяйственно-продовольственной темы.
— Дядь, ты вот здесь один кинжалами торгуешь, а остальные едой и горшками. Почему так? — полюбопытствовал остановившийся возле прилавка горбуна Растрепай.
— Да потому! — не глядя на юных наемников, раздраженно изрек тот.
Он не собирался опускаться до праздных разговоров с какими-то мальчишками.
— Что он сказал? — не понял Таль.
— Сказал, что умалишенный.
— А! — вздохнул сын поляра. — Слушай, уважаемый, меч купить не желаешь? — он вдруг подумал о том, что странного торговца может заинтересовать их товар. — Всего тридцать серебряных монет.
Чернобородый поднял глаза, и осторожно взяв предлагаемый меч толстыми коротенькими пальцами, придирчиво осмотрел его.
Под личиной "уважаемого" скрывался местный хапуга и аферист, снискавший дурную славу тем, что подсовывал людям некачественный товар. Именно по этой причине знающие люди обходили его лавку стороной, а другие торговцы гнали взашей из оружейных рядов.
— За это, — горбун брезгливо сморщился, — ты мне сам приплатить должен!
Не проронив ни слова Талька забрал меч обратно и поманив за собой Растрепая, побрел дальше. У них не было времени на пререкания и ссоры с нахальным горбуном.
— Стой! — за спиной раздался голос чернобородого. — Вернись, малый! За твой второй меч я бы раскошелился!
Наемники остановились и недоуменно переглянулись: ножны Тальки выглядели более чем невзрачно, а в торчащей из ножен рукояти меча не было ничего примечательного. Так что сделанный на совесть меч смог бы распознать только опытный оружейник или кузнец. Конечно, торговец не относился ни к первым и ни ко вторым, просто его острый глаз всегда безошибочно определял выгодный товар. И действительно, меч Ледяна, выигранный у Северина в каком-то давнем споре, являлся предметом зависти почти всех знакомых поляра. Во-первых, это был идеально сбалансированный меч, во-вторых, в его навершие была вкована руна, которая сохраняла лезвие клинка в самом наилучшем состоянии, впрочем, такая руна встречалась довольно часто. Так же у меча была особенность предрекать грядущую непогоду, в подобные моменты острие клинка приобретало синий оттенок, вдобавок, оно начинало переливаться серебристо-голубым светом, если где-то поблизости находился какой-либо ручеек или водоем. В походах такой меч являлся весьма и весьма полезной вещью.
Поначалу чернобородый скупился, предлагая слишком маленькую цену, а в вскоре и вовсе устроил "истерику". Торговец дергал себя за бороду, заламывал руки, кричал, что он "бедный человек", который всю жизнь торгует себе в убыток, и, указывая пальцем на горб, называл его "карой за излишнюю доброту".
Наемники удивленно переглядывались, время от времени сочувствовали страдальцу, но при всем при этом продолжали упрямо настаивать на своей цене.
— Ладно, душегубы! — сдался чернобородый и отер рукавом покрывшееся испариной, раскрасневшееся от недавней "истерики" лицо.
— Вот вам все, что у меня есть! — он протянул им затянутый тесемкой мешочек. — Берите! Можете не считать! Здесь ровно сто монет серебром.
После сделки Талька еще долго стоял возле прилавка и пересчитывал монеты, под пристальным взглядом горбуна, который очень надеялся, что юнцы едва ли сумеют сосчитать до двадцати. Монет оказалось ровно тридцать.
— Еще пара таких кошелей и меч твой, уважаемый! — сердито нахмурился сын поляра. Даже за сто монет ему было тяжело расставаться с отцовской собственностью. А еще он подумал о том, что отныне ему лучше не появляться в родных краях без меча родителя.
Из уст бородача выскользнуло несколько ругательств, и он, видя, что юнцы не так просты, как кажется, полез за пазуху кафтана. На самом деле горбом являлась туго набитая холщовыми мешочками с монетами, кожаная сумка. Впрочем, наемники так и не успели понять того, что горб был фальшивым, потому что через миг в пухлых и ловких руках торговца появились еще два кошеля.
После этой "доплаты" источающий подозрения Талька несколько раз пересчитал количество всех монет, а Трепа перепробовал их на зуб. В итоге оба наемника остались довольны: и не фальшивка и количество монет совпадало с желаемым. Торгаш тем временем придирчиво осмотрел меч и, поняв, что со своей стороны в накладе не остался, с издевкой сообщил наемникам, что если те вдруг захотят вернуть проданное орудие, то им придется заплатить вдвое больше.
Таль тяжело вздохнул, понимая, что батюшкин меч утерян навсегда и то, что никогда больше ладонь его не ощутит удобную, отполированную до блеска и в то же время совершенно не скользкую, черную рукоять. Но другого выхода он не видел — нужно было на что-то существовать: купить еду, нанять лодку. И ко всему прочему не мешало бы определить лошадей в мало-мальски приличную конюшню.
"Все правильно! — повторял про себя сын поляра. — Я поступил правильно! Господин Северин спас Трепу тогда, в избе лесника. Срастил мне ногу. Все верно! Проданный меч — это знак моей благодарности".
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});