Каждую среду, ровно в три часа, все ведущие конструкторы и руководители групп собирались в зале на семинар, председательствовал неизменно сам Климов. Делались серьезные научные доклады, анализировались дефекты, предлагались мероприятия по их устранению. Нужно было во что бы то ни стало поддерживать творческий настрой, инициативность, с таким трудом сформированные при рождении ОКБ. Климов не уставал повторять, что конструкция создается не индивидуально, а всем коллективом, но под руководством главного конструктора. Вокруг же – одна молодежь, которую еще учить и учить.
По-прежнему самым тщательным образом велись дефектные карты и контроль за прохождением тем оставался строжайший. Как-то на одном из рабочих совещаний Михаил Орлов, а именно он руководил группой контроля за прохождением этой документации, докладывает, что по дефекту одной из деталей не выполнено одно из запланированных мероприятий, а срок истек еще три дня назад.
– Почему не изготовлено? – спросил Климов.
– Как не изготовлено? Уже три дня как все сделано, – в своей неизменной добродушно-улыбчивой манере отвечает Николай Григорьевич.
– Не изготовлено, – повторяет Климов, лично просмотрев карту темы.
– Да я же говорю – все выполнено, просто закрутились и в карточке не отметили.
И тут Климов рассвирепел:
– Не проставлено в карточке, значит, не изготовлено. Во всем нужна дисциплина!
Сначала многие иронизировали над этой климовской методикой, а потом она прижилась настолько, что была растиражирована его учениками по многим КБ страны.
А чтобы работа над дефектами не затягивалась и результаты не утаивались, Климов обязательно создавал группу экспериментаторов, подчинявшихся только ему. Экспериментаторы работали по заданию конструкторов – проверяли действенность проведенных мероприятий, но отчет готовили абсолютно независимо, самостоятельно. Климов объяснял сотрудникам этой группы:
– Вы должны оппонировать, но не аккомпанировать конструкторам!
Пройдет немало времени, и американский журнал «Аэроплейн» в номере от 14 июня 1957 года опубликует статью о русском двигателестроении, где климовская „система дефектов” будет отмечена как уникальная сверхрезультативная методика: «Для развития двигателя и доведения его до стадии приемо-сдаточных испытаний в более короткий срок русские придумали так называемую систему дефектов. Она, „система”, имеет в виду фиксацию каждого отдельного дефекта, каким бы мелким и незначительным он ни был. Если при осмотре обнаруживают неисправность, то деталь направляют в специально организованную группу, ответственную за дефекты. Эта группа в течение 14 дней должна сообщить о дефекте и предложить, как его исправить. После того как предложение будет одобрено, вносится соответствующее изменение. И после устранения дефекта закрываются дефектные карты».
А пока шла работа над М-107, таких дефектных карт было как никогда много. Двигателю просто не везло.
Семейные горести и тревоги
Трудности в обустройстве на новом месте переживала каждая семья. Не были исключением и первые лица завода.
Климовым выделили квартиру из двух небольших комнат в доме, который стоял вблизи первой площадки завода и недалеко от заводоуправления. Из окон были видны сборочные цеха, и, куда не глянешь, повсюду лежала стружка, которая все прибавлялась и прибавлялась. К приезду семьи в комнатах стояли по две железные кровати, сваренные на заводе, а на кухне – небольшой стол да полка. В одном из затерявшихся среди бараков магазинчиков Вера с дочерью обнаружили фанерный шкаф, стол и табуретки, выкрашенные желтой краской – так была завершена обстановка их нового дома.
Голодали и, чтобы хоть как-то пережить суровую зиму, а особенно – весну сорок второго, ездили по окрестным деревням, обменивая на продукты свои вещи. Постепенно приспособились и к этой жизни, стараясь не отвлекать отца домашними проблемами. Он изматывался на работе так, что на него просто страшно было смотреть. К тому же Вера опасалась за его легкие – не повторилась бы недавно перенесенная пневмония. Потому и Ружена Францевна, и жена с дочерью на все вопросы о себе давали неизменный ответ: «Все хорошо».
Ира сама нашла школу, в которой можно было сдать экзамены экстерном, и уже в мае получила аттестат. Не раздумывая, сразу пришла на завод. По цехам пронеслась новость: дочь главного конструктора работает слесарем-сборщиком! А осенью, поступив на заочное отделение РАИ – при заводе возобновил работу только один, моторный, факультет, она перешла в чертежницы.
Недолго пролежавший в госпитале Челябинска Алеша снова был направлен на фронт. По дороге к новому месту назначения он заезжал в Уфу. Оказалось, что нога так и не зажила, на месте ранения образовался свищ, а вокруг – большая опухоль. Родители отправляли его на медицинскую комиссию, но он и слышать не хотел о комиссовании:
– Вы не видели, с какими ранениями лежало в госпитале большинство фронтовиков! У меня – просто маленькая царапина. Не волнуйтесь напрасно. Да и кто же тогда будет воевать, если чуть что – сразу в тыл. К тому же у меня нет ни жены, ни детей, – и погостив только три дня, сын распрощался со своими родными. Как оказалось – навсегда…
Советские войска постепенно теснили немцев, и вместе с частями 13-й армии Алексей продвигался на запад, посылая в Уфу короткие весточки: «Мама, папа, сестренка, привет!» В это время старший лейтенант Жасмин состоял на военной службе при штабе армии в должности помощника начальника хим-отдела. Системность была уже заложена и в характере сына. Каждое письмо он непременно нумеровал, стремясь писать домой регулярно, каждые 10 дней.
Материнское сердце предчувствовало беду, и Вера Александровна каждый раз с замиранием сердца вскрывала фронтовые треуголки и по несколько раз перечитывала письма от сына. «Дорогие папа, мама, бабушка и Ирочка. Как вы поживаете?» – неизменно начинались все его послания.
А в середине марта сорок второго пришло первое обстоятельное письмо с указанием нового адреса. И когда вернулся с работы муж, за поздним ужином, при свете ночника, они читали Алешино послание вместе, хоть на некоторое время успокоившись за судьбу своего фронтовика: «Я живу сейчас хорошо, на постоянном месте, сплю в хате на постели, но часто разъезжаю по деревням. Питаюсь хорошо, получаю командирскую добавку, а кроме того, покупаю масло, яйца и молоко. В деревнях здесь дома каменные, хотя внешне напоминают украинские мазанки. Хозяйки огорчают меня неумением готовить чай. Дашь им осьмушку чаю, а они высыпают его в чугунный котел с холодной водой и кипятят часа два до полного безвкусия. Редко когда в доме имеется чайник, но и тогда заваривать не умеют. Яичницу-глазунью также редко кто умеет делать. Продукты держат в грязи. Когда я приношу сахар, моя хозяйка высыпает его в глубокую тарелку и так держит непокрытым на столе. Относятся к нам крестьяне всюду очень хорошо, так как здесь побывал немец и они осознали разницу на собственной шее. Холода еще не унимаются, сегодня страшная метель. Мои теплые вещи, особенно куртка, шапка, рукавицы и носки, мне очень пригодились. Очень за них вам благодарен».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});