прямо в сочную зелёную траву. Обхватил колени руками, положил на них голову. Тёплый ветер легонько ласкал его русые волосы, пахло свежей землёй и травами, нежно щебетали птицы.
«Вот и не стало отца», — подумал Иосиф. Но великого горя от осознания этого факта не ощутил. Отец долго болел, несколько лет пролежал, прикованный к постели, и смерть пришла для него, как облегчение от страданий, как закономерный итог длинной, тяжёлой жизни. Иосиф же, ухаживая за отцом все эти годы, привык к мысли, что он скоро отойдёт в мир иной, и потому воспринял свершившееся как должное.
И всё же сердце щемило. Будто закончилась какая-то важная часть жизни, разорвалась последняя нить, которая связывала его с мирским бытием.
Иосиф Санин родился в семье небогатого волоколамского боярина. Его, как первенца, назвали в честь отца Ваней, а когда мальчику исполнилось семь лет, отправили, как это делали многие люди их круга, на обучение грамоте в волоколамскую Крестовоздвиженскую обитель, ближайшую к дому. К тому времени в семье один за другим появились ещё три брата, и родителям забот хватало. Так, начиная с семи лет, сделался Ваня членом монашеского братства. Иноки заменили ему семью, родителей, близких, учителей. Первым главным человеком в его жизни сделался старец Арсений, обучивший мальца читать-писать, любить чистое, честное житие и священные книги.
Воспитание и целенаправленное чтение сделали своё дело: повзрослев, Иван Санин уже не представлял себе иной жизни, кроме иноческой. Однако окружающая действительность совсем не соответствовала тому идеалу, который сложился у него на основании освоенных им примеров жития святых. К тому же молодые силы бродили в нём, энергии было достаточно, чтобы поискать, а Бог даст, и найти свой идеал, заодно поглядеть и окружающий мир. Сначала Иван перебрался в обитель Пречистой Богородицы, что на Возмище, тоже неподалёку от родителей. Но и там ему не понравилось. В обители было много случайных людей, грубых и невоздержанных, далёких от сложившегося в его представлении иноческого идеала. И тогда юный послушник решил совершить паломничество по монастырям, поглядеть, как другие братья живут.
Ходил, смотрел, слушал рассказы повидавших жизнь старцев. Один из них, Варсонофий из Саввина Тверского монастыря, понаблюдав за гостем, посоветовал ему, в ту пору восемнадцатилетнему послушнику, отправиться в Боровскую обитель. «Если хочешь строгости и чистоты, если ждёшь чуда, иди к Пафнутию, — сказал он. — С ним рядом, как со святым источником».
Послушался Иван и отправился в начале лета в путь. Сначала зашёл в Боровск, поклонился его древним храмам, затем, свернув по указанному первым встречным чернецом направлению, бодро двинулся к цели. По пути несколько раз проверял, верно ли идёт, и к его удивлению, каждый попавшийся ему на глаза человек точно знал, где находится Пафнутьева обитель, охотно показывал к ней дорогу.
Иосиф хорошо помнил, как, порядком устав, уже решил было устроиться на отдых в огромном дупле, да услышал совсем рядом протяжный звон била, который обычно призывал в обителях иноков к службе или обеду. Откуда ни возьмись, прибавились силы, и юноша, забыв об усталости, полетел навстречу ещё не растаявшему в лесу звуку. Вскоре увидел деревянный забор, мелькнувшую вдали голубизну реки, блеск золочёных куполов. А ещё через несколько минут перед ним явились прочные дубовые ворота. Они были заперты. После громкого стука специально привязанной к ручке колодой и волнительных ожиданий ворота отворились, и послушник оказался внутри обширного двора с храмом в центре и многочисленными избушками-кельями по сторонам. Вместе с впустившим его иноком Иван направился к храму, куда все насельники обители стекались на вечерню.
Сопровождавший его брат кивнул в сторону стоявшего рядом с храмом старца и шепнул:
— Ступай, поклонись, это наш игумен, сам Пафнутий!
Паломник обернулся в указанном направлении и остолбенел: на фоне заходящего солнца стоял, опираясь на посох, невысокий худощавый, несколько сутуловатый старец в простом сером рубище с куколем в руках. Его иконописный благообразный лик обрамляли светлые, почти совсем седые волосы с небольшой аккуратной бородкой, стекающей на грудь. И над всем этим тихим, неярким человеком, над его головой, над плечами светилось золотистое сияние.
У Ивана ёкнуло сердце. «Святой, настоящий святой!» — подумал он. Но старец сделал навстречу ему шаг, и юноша понял, что это была игра заходящего солнца...
— Мир тебе, — обратился игумен к пришельцу. — Добро пожаловать в наш дом. Как зовут тебя?
— Иваном, — поклонился гость.
— Почто пожаловал? Помолиться или судьбы ищешь? — спросил Пафнутий.
Чуть раскосые, напоминающие агарянские, глаза его над татарскими же выступающими скулами глядели внимательно, но по-доброму.
— Судьбы, наверное, — молвил тихо Иван.
— Что ж, иди помолись с дороги и ступай в трапезную, поешь немного да приходи ко мне, вон в ту келью, — старец показал рукой на один из небольших деревянных домиков, стоящий неподалёку от храма. — Коли меня не будет, подождёшь!
Оставил тогда Пафнутий его жить у себя, в учениках, поселил в собственной келье в небольшой прихожей-сенях. Не следил за ним, не одёргивал, не нравоучал. Лишь наблюдал да отвечал на многочисленные вопросы ученика.
Поглядев на крепкую ладную фигуру Ивана и почуяв в ней силушку недюжинную, нагрузил тяжёлой работой, чтоб энергия необузданная на глупости не потянула. Не раз в ту пору слышал Иван от Пафнутия слова о том, что трудящийся инок с одним бесом борется, праздный же тысячью бесов пленяется. И запомнил это поучение на всю жизнь.
Сначала учитель направил его в поварню. Чем только там послушник не занимался: колол и таскал дрова, воду, носил и чистил тяжёлые котлы, месил тесто, стоял у печи. Затем игумен перевёл Ивана на пекарню, где работа была ещё тяжелее, чем на кухне, ибо хлеб был нужен не только монахам, но и многочисленным нищим и паломникам, приходившим в монастырь. Пафнутий не только вдоволь кормил всех хлебом, но и считал своим долгом дать каждому кусок на обратный путь. Иван же нигде не отлынивал ни от какого дела.
В короткие перерывы между службами в храме и трудами на поварне читал юноша книги Василия Великого, Иоанна Лествичника, Григория Синаита, Иоанна Златоуста, Петра Дамаскина и прочих учителей Церкви. Часть из этих книг сам переписал для себя в других монастырях и носил с собой, некоторые нашёл у Пафнутия, выпрашивал у других братьев, менялся с ними. Если чего не понимал, искал ответа у учителя.
Чем дальше, тем более нравилось в этой обители Ивану. Конечно, и тут, как и в других монастырях, люди жили разные. Встречались и жадные,