Второй акт, Ильюша, для Вашего «романа».
1941 год. Начинает свою жизнь школа ОРТа30. Деньги нужны в беспощадной форме. Дом для школы нанимается на имя Авенбурга. <...> Дом для бюро нанимается на имя Авенбурга и Абрама Заславского. Фирма Авенбург дает в первые годы по 2000 <песо>в год, кроме членских взносов <всей семьи Авенбургов из 4-х человека И потом фирма продолжает давать по 1000 песо в год — столько же, что и миллионер Заславский31. С фабрики «Авенбург и братья» без всякого платежа в школу тащат стулья, шкафы, инструменты, даже некоторые машины. В последние годы отдают железную кассу для конторы. По резолюции комитета поставили на ней надпись «Donacion Arenburg Haus» <«Пожертвование дома Авенбурга»> — потом надпись исчезла.
Когда ОРТ отделился от ОЗЕ, постановили, что за каждого ученика, учащегося три года в школе, заинтересованное предприятие платит по 1360 песо в год. Так, фирма Авенбург стала оплачивать квоту в размере 2,5 учеников. И это помимо частных членских взносов, которые контора нашей фирмы платила за всех и в счет каждого.
1942 год. Деньги для школы нужны в беспощадной форме. Троцкий и Авенбург посещают господина Венгровера32. После часовой полемики, будущий «Его Величество» дает 25 песо. Троцкий в негодовании, не хочет их принимать, Авенбург его успокаивает и 25 песо засчитываются. Затем Троцкий и Авенбург посещают Гозенберга — будущий кассир ОРТ и почти «Его Высочество». Но, к сожалению, от него — а он уже тогда был богатейшим человеком, Троцкий и Авенбург даже и 25 песо не получили.
1944 год. На даче у Авенбурга Троцкий <собирает деньги в долг для некоего Вайнштока, который> купил машину и устраивает еврейскую газету. Авенбург Вайнштока в жизни не видел и не слыхал о нем; также не читал еврейские газеты, но деньги взаймы дал: свои и ортовские <всего 2500 $>. Троцкий получил свои 250 $, другой инвестор 500 $ — еще через один год... Должно было пройти еще пару лет, чтобы Авенбург обиженно спросил Троцкого, почему же ему долг не возвращают. При посредничестве Троцкого так же и Авенбург получил назад свои 500 $. Время идет... Вайншток разбогател, но ОРТ еще ни копейки не получил назад. Авенбург от имени ОРТа начинает письменно требовать долг. Получил чек на 400 $, через год переписки — еще 400 $, и больше ни копейки. Господин Вайншток до 1953 года не возвращал ОРТу старый долг. <...>История ОРТа полна такими эпизодами. Все это мной записано, и у меня оказалась маленькая способность к перу. Но я не хочу, чтобы все это было напечатано — простите, Ильюша! Зачем? Кто меня не знает, ему это безразлично; а из тех, кто меня знает, для многих это может оказаться некрологией. Так оставим это, пока годы мои мне еще служат в жизни. <...>
Вы, Ильюша, меня знаете и знаете мой характер, и мое поведение, и мои поступки в жизни. Низости нет в моем характере и отношения мои к людям соответствуют моему темпераменту и глубокой совестливости. Но мне очень дорого Ваше мнение, а также других близких друзей, моей жены Паулины и сыновей. Существуют люди, которые практикуют политику Гитлера — лгать без меры и до такой степени, что людям уже и не верится, что все это ложь. Пусть. Забудем, Ильюша.
Полгода спустя, в письме от 17 июня 1955 г., Авенбург рассказывает о событиях 16 июня, когда при попытке военного переворота с целью устранения президента Перона самолеты аргентинских ВВС атаковали президентский дворец, подвергнув бомбардировке центральную площадь Буэнос-Айреса — Плаца де Майо. Бомбы не попали в цель, но унесли жизни мирных граждан, находившихся в тот момент на площади, в том числе 40 детей:
Вам, конечно, известно, что мы вчера пережили в стране. Итог — многочисленные жертвы: убитые и раненные. Сотни семейств в трауре, из-за глубокой трагедии, в которую случайность их ввела. К счастью, все наши — родственники и друзья, не пострадали. Я минутой раньше вернулся домой, Ricardo только что выехал, посетить больницу, но встретил на улице переполох, и возвратился. Georgie стоял уже в дверях, чтобы идти в университет, у него как раз предстоял экзамен, когда Ricardo его задержал.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Сегодня — генеральная забастовка, все закрыто, но, кажется, во всей стране спокойно. Если это так, то уже завтра все войдет в обычную колею работы и активности. <...>
Иногда мы встречаемся и друзья рассказывают, что «там» творится. Настаивают, что, мол, когда-то снова вожжи в руки надо было бы взять и что в прах все идет... Я смеюсь на такие предложения: кажется, это князь Владимир Святой сказал: «Познав сладкого, не захочешь горького». Ведь со времени, когда я освободился от облигаций в ОРТе, я воистину свободен, и могу все мое время посвящать жене и детям. И можете мне верить, нет лучшего наслаждения и сатисфакции, им такое мое поведение. Обратно в общественную работу? Куличом не заманишь!
Так почему же я Вам все это рассказываю и моими чувствами Вам голову морочу? Это в ответ на Ваши упреки, что будто в моих письмах что-то холодным сквозит. Оно не так, как Вы себе представляете. Но я заметил, что когда я пишу и немножечко сердце открываю, — а кому, как не Вам, Ильюша, как моему другу, с кем я должен и могу искренне разговориться, — Вы, имея возможность меня понять, или даже критиковать, если не разделяете мое мнение, когда я затрагиваю известную тему, в ответ не реагируете и вообще пропускаете мотив. Я Вас понимаю — это, чтобы скорее все забыть и мои чувства не затрагивать. <Потому и я> в моих письмах ограничиваюсь извещением, что происходит у нас в семье. А писать о детях и хвастаться? Ведь это тоже неприлично. Кратко Вам скажу — Ricardo заканчивает свою учебную карьеру быстрым «tempo». Начинает этап нового учения — не казенного, а по собственным наклонностям. <...> Он уже в тесном контакте с известными профессорами — по линии психиатрии и психоанализа <...>33.
Georgie — это совершенно другой темперамент. Уже не такой быстрый, но глубокий. Его система учения до того серьезная. что Ricardo признает, что он систематически ассимилирует учебный багаж до <столь высокой> степени, что это мало кому удается. Он теперь на 3-ем курсе факультета <...>.
А что относительно нас: жены и меня? Со здоровьем, слава Богу! — а остальное? <...>многого не надо писать: если дети идут по намеченной дороге и на здоровье не жалуешься, то этим все сказано».
Далее Моисей Авенбург резко критикует ситуацию в аргентинском ОРТ. Первые его нелицеприятные замечания на этот счет появились в письме, датированном десятью днями раньше — 7 июня 1955 г., когда он, комментируя фразу «позорище аргентинско-ортовское» из письма к нему Троцкого, сообщает адресату:
И в печати уже начинают появляться заметки по поводу ОРТа: организация, заслуживающая уважения в мировом масштабе и «позор» в местном. Ваш приятель Грузман34, <тоже> подбросил поленьев к огню. А на улице люди спрашивают: Что там делается? — если оно делается. <...>
Очень жаль, что Вы отказались от поездки в Европу. Вам бы она много помогла в смысле душевного здоровья, а также, кстати, по Вашей литературной линии. Меня же никто принципиально не известил и, конечно, не пригласил, несмотря на мои «права» (!)35.
В письме 17 июня 1955 г. рисуется совсем уж мрачная картина:
Все рухнуло. <...> Как это возможно, что таким людям передали власть ОРТа. Ведь — это просто «идиоты» (простите, термин не мой). Школы36 почти нет: 9 учеников 1-го класса, 6 — 2-го и 1 — 3-го. Это фиаско. Поехала туда квалифицированная делегация. <...> Был позор! Всего четыре ученика, все другие — не евреи. Да и из евреев один только как «ученик», а остальные — рабочие. Машины не были подготовлены, ничего не функционировало. Бюджет 15 тысяч в месяц на такой результат? «Школа ОРТа может продолжать свою работу для большинства» — т.е. не евреев? Вот что мне «делегация» говорила.
А теперь, в заключении, что я чувствую? Это ведь не так легко, Ильюша. 13/14 лет работы, и какой работы!