Читать интересную книгу Риск.Молодинская битва. - Геннадий Ананьев

— Рискую. Верно: либо пан, либо пропал. И еще одно меня мучит: как наше поражение на судьбе России ска­жется? Хоть и говорят исстари, будто мертвые сраму не имут, только неверно это. Проклянут нас потомки наши, как проклинают сербы нынешние тех воевод, которые не

смогли одолеть турок под Косово253 . Народ все помнит. Особенно — плохое. Доброе скорей забывается, когда мир и достаток. И все же я хочу сечи! Надеюсь победить!

— Что мне делать?

— Бежать к Девлетке. Так, мол, и так: в гуляе тысяч двадцать, не более, но весть пришла, что поспешает на выручку сам царь с великими полками. Передовые, мол, уже идут по Серпуховке. Стой на этом, ежели да­же пытать начнут, — и спросил тревожно: — Выдер­жишь?

— Не сумлевайся, князь. Поверит хан.

Все вроде бы верно сделали, даже погоню устроили, но не вдруг хан поверил перебежчику, хотя, казалось бы, говорит он правду. Что войска мало осталось, тут и га­дать нечего. Пусть не смог Теребердей-мурза посечь не­верных, но если он потерял половину из каждого тумена, то и гяуров побил достаточно. И то, что царь послал вой­ско, что ж тут удивительного, но вот, что сам ведет вой­ско — это сомнительно.

А боярин Николай Селезень смотрит в глаза преданно и убеждает:

— Разобьешь, великий хан, остатки и без того малой рати Воротынского, сядешь сам в гуляй-городе и встре­тишь царя как подобает. Когда же его пленишь, кто тебе поперек слово молвит? Престол российский твой. Кремль сам ворота отворит.

— Ты говоришь, в обозе мало войска, но почему тогда мой мурза Теребердей четырьмя туменами не смог сло­мить деревянную изгородь перед обозом?!

— Сам он виноват. В лоб пошел, а там пушки, там рушницы, туда все ратники сбежались со всех концов обоза. Да и рвом гуляй-город от покосного поля отгоро­дился. Начни бы он со всех сторон, взял бы гуляй как не­чего делать. И не стоял бы я перед тобой, великий хан. Нехочу класть голову за изверга Ивана. Был бы царь как царь, можно было бы не жалеть живота своего, а за из­верга… чести много…

Заманчиво, если не лукавит сбежавший от своего хо­зяина боярин. Хан для верности повелевает:

— Пусть повторит это под пыткой!

А Селезень, трусливо съежившись, затараторил за-хлебисто:

— Отчего не веришь верному рабу своему. Не корысти ради прибежал к тебе, а служить честью и правдой. Каз­нишь меня, кто больше к тебе побежит? В прошлом году не послушал серпуховитинов Русина и Кудеяра Тишкова, кто к тебе нынче побег? Никто. Я один осмелился.

В самом деле, не поверил в прошлом году перебежчи­кам хан, а говорили они правду: князь Иван был в Серпу­хове с малым войском. Боясь ловушки, протолкался воз­ле Тулы, упустил время, дал возможность князю Ивану сбежать. Кусал потом ногти, да толку от того никакого.

«Поверить без пытки? Заманчиво, но и очень опасно. Пусть его попугают как следует ».

Истуканом сидел крымский хан, не собираясь отме­нять своего приказа, и нукеры поняли: пора вытаскивать из шатра русского боярина.

А как только выволокли Николку Селезня из шатра, Девлет-Гирей сразу же заговорил:

— Мы считаем, что боярин-гяур сказал правду. Его слова схожи со словами первого перебежчика. Согласны ли с этим вы, мои нойоны и темники? Хочу послушать вас.

Первым склонил голову в низком поклоне темник но­гайского тумена, оставшийся главным воеводой ногай­ских туменов после гибели Теребердей-мурзы.

— Русских, мой повелитель, многое множество… Но его прервал резко нойон Челимбек:

— Ты, почтенный темник, говоришь так потому, что перебежавший боярин обвинил Теребердей-мурзу в не­ умении. Гяуров не может быть много. Перебежчик, как я считаю, прав. Если мы упустим время, подоспеет к гяу­рам помощь. Не придется ли нам тогда стегать камчой

коней, чтобы спасать свои тумены?

— Ты прав, Челимбек. Вот мое слово: готовьте тумены к сражению. С рассветом окружим обоз гяуров и сразу же пойдем в бой. Как делал это Чингисхан, как делал это хан Бату. Ошеломляющий удар всегда приносит успех.

Перед рассветом, однако же, Девлет-Гирей чуть было не изменил своего решения. Едва не случилось то, чего не хотел князь Михаил Воротынский, чего очень опасался, но сам же подталкивал к этому крымского хана. Не сле­довало бы Воротынскому торопиться с захватом обоза с мурзами.

Князь Воротынский исходил из того, что налет на обоз с последующим выходом на берег Пахры к переправе ты­сячи русских ратников заставит Девлет-Гирея обезопа­сить тыл, выслав к Пахре не менее половины тумена, а то и целый, и это окажется весьма ощутимым, когда нач­нется решительное сражение. Однако…

Впрочем, все по порядку. Косьма Двужил прибыл к Федору Шереметеву первым, и они втроем (Шереметев, тысяцкий и Косьма) начали обсуждать детали предстоя­щего налета.

— Тысячи две охраняют обоз. Мурзы разбили шат­ры. Отдельно каждый для себя. У шатров по два-три ну­кера, не больше. Охранная татарва в основном засадит дорогу со стороны Москвы. Но спустя рукава засадят. Даже костры жгут, кучась подле них. Почитай, на каж­дую десятку — костер, — докладывал сотник, вой кото­рого лазутили. — От Пахры почти никого. Лошади обо­зные, кони строевые и заводные совсем близко — сразу за перелеском. Стреножены. Охраняет их всего десяток коноводов.

— Беспечно. Уверовали, должно, что вся наша рать загуляями, а хан одолеет крепость.

— Что же не верить, коль и вы перестали их трево­жить. Думают, собрались все в один кулак, вот и рады-радешеньки.

Князь Федор Шереметев осадил пустомельство:

— Не о ротозействе их речь, о наших действиях давай­те глаголить.

— Ударим со стороны Пахры, где пусто. Повяжем мурз, охрану же ихнюю, когда она кинется спасать своих вельмож, — и в мечи.

— Не слишком разумно, — оценил предложенное ты­сяцким князь Шереметев. — Все одно что столярничать тупым топором.

— Дозволь, князь, мне слово сказать? — склонив поч­тительно голову, попросил Косьма. Он не посмел без со­гласия воеводы советовать, ибо был самым младшим из всех.

— Отчего же не дозволить? Говори.

— Сотню, а то и полторы пустить надобно по Серпуховке со стороны Москвы. Подступят поближе тихо и — пошел палить да болтами сечь. У костров-то светло. Лю­бо-дорого выцеливать. Думаю, крымцы в лес не сунутся, лишь сплотятся, изготовясь к рукопашке, а тогда еще ловчее станет прореживать их. Единственное, как мне думается, крымцы станут огрызаться стрелами. И пусть их. Считаю, все остальные сбегутся на тот край, опасаясь знатного удара. Вот в это время и ударить от Пахры. Рас­корячатся татары, а нам того и нужно.

— Мудро. Хоть и молод ты, боярин, однако с умом му­жа башковитого. Поступим по твоему совету.

—Тряпицы бы белые поверх кольчуг на руки повя­зать.

— Это само собой. И на левую, и на правую.

— К коноводам бы пару десятков отрядить. Побив ко­новодов, разогнали бы коней.

— Коноводов не тронем. Пусть скачут к Девлетке с ве­стью о мурзах, арканами повязанных. Кони же и нам сго­дятся. Еще как.

Вскоре одна сотня, обойдя стороной костры татарских стражей, ужами подползла к тем кострам почти вплот­ную. Остальные ратники из тысячи полка Правой руки затаились на опушке у поляны, где стояли шатры мурз, решив не подбираться к ним поближе даже по прибреж­ному кустарнику. Зачем рисковать? Успеется-. Сотня ог­нем рушниц и болтами надолго прикует к себе внимание стражников.

Все произошло именно так, как наметили военачаль­ники тысячи на своем совете: крымцы устремились туда, откуда невидимые им гяуры стреляли из самопалов и са­мострелов. В темноту полетели ответные стрелы, но они приносили мало вреда укрывшейся в темноте сотне.

Крымцы наверняка понимали это, но не решились бро­ситься в атаку на скрытых ночным мраком врагов, лишь готовились дать отпор, если те выскочат из леса.

Под шум этого необычного боя основная часть тысячи в совершенном безмолвии налетела на шатровый лагерь. Тех, кто сопротивлялся, секли безжалостно, кто падал на землю — вязали я стаскивали как кули в одно место, что­бы их легче было охранять. Когда до стражников, гото­вых принять бой с неведомой силой, дошло, что охраняе­мые ими мурзы захвачены, они пали духом, побросали на траву луки и сабли. Русские вой, не выказывая всех сил, выходили из темени лишь малыми группами, свя­зывали потерявших волю к сопротивлению крымцев, приказывая им лежать бездвижно: иначе — смерть.

Коноводы тем временем, как и предполагалось, почти все улепетнули за Пахру и поскакали в ставку хана, вполне осознавая, что за столь неприятное известие, ка­кое они ему преподнесут, хан непременно повелит пере­ломить им хребты. И только десятник, определив себе в помощники двух нукеров, укрылся в ернике. Одному из нукеров он велел отвести верховых и заводных коней для себя глубже в лес и там охранять их, а сам, взяв с собой второго, принялся изучать, сколько русских ратников напало на стан вельмож. Десятник твердо решил скакать к хану ДевлетТирею только тогда, когда все основатель­но разведает.