приятной теплоте. Змеи бесстрастно озирают вас лишенными век глазами, лягушки дышат так, будто силятся подавить рыдание, ящерицы, чрезвычайно томные и самоуверенные, лениво распластались на камнях и древесных стволах. В клетке, где живут пойманные в Камеруне сцинки Фернанда, можно погрузить руки в теплую влажную землю и вытащить из нор негодующих обитателей; они отчаянно извиваются и норовят вас укусить. Сцинки только что слиняли, и кажется, будто их покрыли свежим лаком. Полюбовавшись красными, желтыми и белыми пятнами на черном лоснящемся фоне, я позволяю сцинкам проскользнуть между пальцами и смотрю, как они зарываются в землю, словно бульдозеры. Джон Хартли, высокий и худощавый, несет два подноса с нарезанными фруктами и овощами для гигантских черепах. Он докладывает, что ночью животные поели хорошо. Боа проглотили каждый по две морских свинки, а большой сетчатый питон — здоровенного кролика. Летаргическое состояние и вздувшееся посередине туловище питона подтверждают слова Джона. Рогатые лягушки, удивительно похожие на причудливые фаянсовые фигурки, набили себе брюхо малюсенькими птенцами, а змеи поменьше переваривают кто белую крысу, кто мышь.
Позади этого павильона можно увидеть обезьян, только что выпущенных в вольеры. Коренастый мандрил Фриски, пестрый, как закат на цветном фото, с ворчанием роется в горе фруктов и овощей. Рядом Тарквиний, серощекий мангобей с темно-красной «ермолкой» и белыми веками, старательно исследует шерсть супруги, которая лежит на дне клетки, как мертвая. Вот он опять нашел лакомый кристаллик соли и сунул его в рот. Мне вспоминается мальчуган, который завороженно смотрел на эту операцию, а потом закричал: «Мама, мама, иди сюда, посмотри, одна обезьяна ест другую!»
В своем загоне Клавдий и Клавдия, дородные и добродушные тапиры с римскими носами, играют с черно-белым котом Вилли, которому поручено охранять от крыс расположенные по соседству птичники. Вилли лежит на спине и легонько бьет лапами по упругим, фыркающим носам тапиров. Наконец, пресытившись игрой, он встает, хочет уйти, но один из тапиров вытягивает шею, ловит зубами хвост Вилли и тащит кота обратно — тапирам эта игра никогда не надоедает. В саду за оградой лежат на солнце львы с желтой лоснящейся шкурой и сердитыми глазами, а поблизости среди лютиков лениво простерлись гепарды, которых почти и не видно, настолько их окраска сливается с цветами.
В десять часов открываются ворота, прибывают первые экипажи, и посетители наводняют территорию. Теперь нам надо быть начеку, следить — нет, не за тем, чтобы животные не поранили людей, а чтобы люди не нанесли вреда животным. Если зверь спит, посетители готовы кидать в него камни или тыкать палкой, чтобы расшевелить. Мы ловили на месте преступления людей, которые пытались вручить шимпанзе горящие сигареты и бритвенные лезвия. Некоторые подсовывали мартышкам губную помаду, те, конечно, принимали ее за редкостный плод и съедали, после чего маялись животом. Какой-то умник (к сожалению, нам его не удалось поймать) подбросил в клетку шиншилл целлофановый пакетик с аспирином. Одна шиншилла неизвестно почему подумала, что это самая лучшая пища на свете, и, прежде чем мы подоспели, управилась почти со всем пакетиком. Бедняжка умерла на следующий день. Просто невероятно, как варварски ведут себя в зоопарке некоторые люди.
Вас ждут десятки дел, выбирайте любое. Можно пойти в мастерскую, где чинит или мастерит что-то Лез. Этот человек с корявым лицом и умными глазами ни перед какой задачей не станет в тупик, его изобретательность беспредельна. О таком умельце мечтает каждый зоопарк. Он один — целое строительно-монтажное управление, он все умеет — вязать шипами доски и сваривать металл, класть цемент и чинить электропроводку. Сегодня мы с ним обсуждаем новую конструкцию клеток, их размеры, форму, какие дверцы делать — на петлях или, может быть, лучше раздвижные.
Разрешив эту проблему, вы вспоминаете, что надо сделать укол одной из гигантских черепах. Идете к черепахам и по пути перед клеткой мандрилов видите взволнованную толпу приезжих с севера Англии. Они любуются Фриски, который, ворча что-то себе под нос, важно расхаживает по клетке, показывая то живую, по-своему красивую мордочку, то разноцветный зад.
— Господи, — поражается одна из женщин, — да у него нельзя отличить перед от зада!
…Время ленча. Что ж, пока все идет гладко. Садясь за стол, вы спрашиваете себя: случится ли до вечера какая-нибудь беда — скажем, засорятся трубы в женской уборной или, еще того хуже, пойдет дождь и отпугнет всех, кто собирался поехать в зоопарк? После ленча вы убеждаетесь, что небо, слава богу, по-прежнему ясное, синее. Пожалуй, надо сходить к пингвинам, осмотреть их пруд и прикинуть, что и как там можно улучшить.
Незаметно выскальзываете из дому. Недостаточно незаметно. Сперва жена, а за ней секретарша перехватывают вас и напоминают, что вы на неделю задержали две рецензии и одну статью, что ваш поверенный сорвал голос, требуя рукопись, которую вы ему обещали полтора года назад. Греша против истины, заверяете их, что скоро вернетесь, и уходите к пингвинам.
По дороге встречаете улыбающегося Стефана. Что приключилось смешного? Он рассказывает, как зашел в львиный загон навести там чистоту, обернулся и вдруг, представьте себе, увидел посетителя, который спутал загон с уборной.
— Что вы тут делаете? — осведомился Стефан.
— А что, разве это не мужская? — проворчал посетитель.
— Нет, здесь львы живут, — сказал Стефан.
Он никогда не видел, чтобы человек так стремительно выскакивал из общественной уборной.
Разработав сложный и замечательный план реконструкции пингвиньего пруда, приступаю к разработке такого же сложного и замечательного плана — как поладить с Кэт. Она заведует нашим хозяйством и так ревниво оберегает казну зоопарка, что заставить ее раскошелиться не так-то легко. Отправляюсь в канцелярию, надеясь застать Кэт в приподнятом настроении, но она сердито роется в огромной куче гроссбухов. У меня приготовлена речь о достоинствах моей идеи, которая должна принести столько радости пингвинам, однако наш администратор, устремив на меня строгие зеленые глаза, голосом, подобным смазанному медом бритвенному лезвию, докладывает, что моя предыдущая блестящая идея обошлась ровно вдвое дороже, чем я рассчитывал. Выражаю свое удивление, недоверчиво смотрю на гроссбух, намекая взглядом (но не словами), что она, должно быть, обсчиталась. Кэт с готовностью проделывает заново все выкладки,