Преемник Хрущева Леонид Брежнев, осудив кумовство предшественника, действовал в его направлении еще более вольготно, и окружение, смелея, расхватывало куски.
Сталинская «проклятая каста» измельчала в брежневские времена, расплодилась, но количество родни не переходило в качество.
Апофеозом этого явления стало семейное застолье у Брежневых, где в центре стола сидели Леонид Ильич и Виктория Петровна. По его сторону — его родные и близкие, по ее сторону — сонм ее родственников. Она, отменная хозяйка дома, строго следила за тем, чтобы вся придворная рать родичей была удовлетворена «законным образом», чтобы его родственники не пересилили в привилегиях ее родственников. И, будучи женщиной очень привязанной к родне, ухитрялась, пользуясь занятостью высокопоставленного мужа, сделать поболее для своих, кровных. Но разве кто-то из тех и других известен как крупный деятель государственного масштаба?
* * *
Битва книг обиженных сыновей выявила любопытных документальных летописцев времени, пристрастных, необъективных, но нравственно защищенных своей задачей — защитить имя отца.
Вслед за ними двинулись со своими воспоминаниями и мнениями племянники, внуки, правнуки, дальние родственники. Многие не жили в те времена, многие даже в детстве не видели тех, о ком пишут, но в их словах проскальзывают характерные детали кремлевского быта. Среди этих мемуаристов защитников властных структур заметно поубавилось. Явилась мода клевать или поклевывать кремлевскую родню.
Племянница Брежнева, Любовь Яковлевна, в своей книге о дяде и тете, будучи родственницей со стороны Леонида Ильича, вольно или невольно мстит Виктории Петровне, рисуя ее как «вульгарную материалистку», вместе с дочерью опустошавшую спецмагазины. Она сообщает, что ее отец Яков однажды нажаловался брату Леониду о набеге на спецмагазин, а тот, придя домой, нашел ножницы и гневно на мелкие кусочки разрезал покупки жены.
Запоздалый сталинский синдром скромности? Расправа с покупками как вырождение расправы с людьми? Расправа Брежнева бессильная, гнев напрасный — время неумолимо вело и его, и всю страну к той перемене, внутри которой сегодня находимся мы.
Его дочь Галина и сын Юрий — последние кремлевские дети, в сущности, победившие отцов своим стремлением к отвержению всякой идеи, кроме одной: пока есть возможность — быть богатыми, быть счастливыми, быть свободными, отдыхать где и с кем хочется, пить сколько влезет и забыть о коммунизме, который их отец в тесном семейном кругу припечатал такими словами: «Вся эта чепуха о коммунизме — сказка для народа. Ведь нельзя же оставить людей без веры. Отняли церковь, расстреляли царя, должна же быть какая-то замена. Так пусть люди строят коммунизм».
Любовь Брежнева, Любовь Бронштейн — племянница Екатерины Ворошиловой (хотя внук Екатерины Давидовны и ее сноха не признают Бронштейн племянницей. — Л.В.), Нина Хрущева — правнучка Никиты Сергеевича и другие, как правило, женщины, уехавшие на Запад, аспирантки американских университетов и колледжей, вчерашние толстушки, выхудевшие на дозированном, полезном для здоровья западном питании, все эти плясательницы на плитах памяти близких и дальних родственников — тоже летописицы своего времени, удерживающие из-за океана память предков как возможность покрепче состояться самим в другом времени и в другой стране.
Я далека от желания судить и обвинять их: чаще всего они, вскрывая «язвы кремлевской жизни», выговаривают факты и события, могущие быть материалом для будущих непредвзятых историков.
Каково время, таковы и люди. Нужно прислушиваться ко всем.
* * *
Предвижу вопрос: а кто же вы, автор Кремлениады?
Я не росла в Кремле. Ни деды, ни отец не были вождями. Не политик-кремленолог я типа Роя Медведева, Волкогонова, Авторханова или Конквеста.
У меня одна цель: через кремлевскую жизнь, бывшую тонусом всей советской жизни, понять, что случилось с семьей в XX веке, увидеть, куда отцы и матери вели детей, куда пришли дети, куда идут внуки.
У читателей Кремлениады есть также все основания спросить меня: почему в книге нет детей Брежнева, Андропова, Черненко и, конечно, Горбачева?
Во-первых, их судьбы в развитии.
Во-вторых, нельзя объять необъятное.
В-третьих, я писала не энциклопедию привилегированных детишек, а книгу-исследование, где моими героями стали лишь типичные лица, а начиная с дочери Брежнева, о пьянстве и страсти к драгоценностям которой неизвестно лишь тем, кто умер еще при Хрущеве, дети Кремля медленно растворяются во времени, теряя черты эпохи и нивелируясь в ней.
Впрочем, в каждой из этих нерассмотренных мною семей свои характерные повороты. Двойной портрет жесткого и в то же время интеллигентного Андропова дорисовывают его дети: двое от первой жены, двое — от второй. Владимир, оставленный отцом, никак не мог доучиться, прошел тюрьму, рано умер, и благополучный Игорь — блистательный дипломат.
Интересна фигура Ирины, самой младшей дочери Андропова, которая, будучи студенткой филологического факультета МГУ, использовала авторитет отца, чтобы помочь наладить трудный быт великого литературоведа Михаила Бахтина. Кстати, почти у каждого кремлевского дитяти есть свои заслуги перед обществом, когда они помогали, выручали, содействовали выдающимся людям, не способным жить «в порядке особого исключения».
Детская карта во взрослой игре все время меняла свой облик. Сначала Сталин использовал ее против родителей, желая держать их в страхе, потом, по мере ослабления внутрикремлевской напряженности, дети все чаще жили наперекор ходу партийной машины или же осторожно отходили подальше от все более наступающих на Кремль представителей средств массовой информации.
— Что сказать об Ирине Горбачевой, — говорят ее знакомые, — милая, скромная женщина. Такая, как все.
Семья Ельцина? Я не рассматриваю ее в своих книгах. Для меня Кремлениада кончается вместе с историей Советского Союза. Жена и дочери Ельцина — другая страница, и рано ее писать.
* * *
Мое поколение — дети века.
Деды века творили революцию. Все вместе. И царь Николай II, невольно создавая революционную ситуацию, и члены его правительства, и противоположная сторона — революционеры всех мастей. Отражали время в своих зеркалах люди искусства, творцы Серебряного века.
Анна Ахматова тогда накликала беду:
Все расхищено, предано, продано,Черной смерти коснулось крыло…
Накликала.
Пришли отцы — Сталин со своими помощниками, Хрущев, Брежнев. Раздвоенные искусства отцовского времени — подобострастные, официальные рядом с ними, противостоящие, мучительные — отражали процесс.