– Мама?.. – На этот раз в голосе улавливалось сомнение. И воцарилась тишина.
Ллойд заплакал. Он сидел и тер глаза кулаками, совсем как маленький. Он хотел сандвич со стейком, хотел поговорить со своим адвокатом, хотел выбраться отсюда.
Наконец он вытянулся на койке, прикрыл глаза рукой и принялся онанировать. Хороший способ загнать себя в сон, не хуже любого другого.
* * *
Ллойд проснулся в пять вечера. В крыле строгого режима царила мертвая тишина. Поднялся с койки, один край которой, лишенный опоры, наклонился. Подхватил с пола ножку, мысленно приготовился к возможному крику: «Мама!» – и снова принялся барабанить по прутьям решетки, как повар на ферме, сзывающий всех работников на ужин. Ужин. До чего же хорошее слово, разве можно найти лучше? Жареная свинина, и картошка с подливой, и зеленый горошек, и молоко с шоколадным сиропом «Херши», чтобы макать в него хлеб. И большое блюдо клубничного мороженого на десерт. Нет такого слова, которое могло бы сравниться со словом «ужин».
– Эй, неужто тут никого нет? – закричал Ллойд срывающимся голосом.
Ответа не последовало. Обошлось даже без крика «Мама!». Теперь он бы порадовался и этому. Компания сумасшедшего лучше компании мертвецов.
Ллойд с грохотом бросил ножку на пол, пошатываясь, вернулся к койке, поднял матрас и произвел ревизию оставшейся еды. Два куска хлеба, две горсти фиников, наполовину обглоданная свиная косточка, один кусок болонской колбасы. Он разделил кусок колбасы надвое и съел большую часть, но этим лишь раздразнил себя, разжег аппетит.
– Больше не буду, – прошептал он и обглодал остатки свинины с косточки. Обозвал себя нехорошими словами и еще немного поплакал. Ему предстояло умереть здесь, как кролику в клетке, как Трэску в своей камере.
Трэск.
Он долго и задумчиво смотрел в камеру Трэска, наблюдая, как мухи кружатся, и садятся, и взлетают. Настоящий международный аэропорт Лос-Анджелеса – аэропорт для мух на лице старины Трэска. Наконец Ллойд взял ножку, подошел к решетке и просунул ее между прутьев. Встав на цыпочки, он как раз сумел зацепить крысу и подтянуть к своей камере.
Когда крыса оказалась достаточно близко, Ллойд опустился на колени и перетащил ее на свою сторону. Взял за хвост и долгое время держал перед собой раскачивающееся тельце. Потом положил крысу под матрас, чтобы мухи не могли до нее добраться, отдельно от другой еды. Долго-долго смотрел на трупик, прежде чем опустить матрас, милостиво скрывший ее от глаз Ллойда.
– На всякий случай, – шепотом сообщил Ллойд Хенрид окружавшей его тишине. – На всякий случай, только и всего.
Потом забрался на другой конец койки, подтянул колени к подбородку и застыл.
Глава 33
Вечером, в тридцать восемь минут девятого – по часам, висевшим над дверью в кабинете шерифа, – погас свет.
Ник Эндрос читал книжку в бумажной обложке, которую взял с полки в аптечном магазине, готический роман об испуганной гувернантке, подозревавшей, что в уединенном поместье, где ей предстояло учить сыновей красавца хозяина, живет привидение. Не дойдя и до середины, Ник уже знал, что привидением на самом деле является жена красавца хозяина, вероятно, запертая где-нибудь на чердаке и безумная, как Мартовский Заяц.
Когда свет погас, он почувствовал, как сердце затрепыхалось у него в груди, и услышал исходящий из глубины сознания шепот. Доносился он из того самого места, где прятались в ожидании своего часа посещавшие его по ночам кошмары: Он идет за тобой… сейчас он в пути, на ночных дорогах… на тайных дорогах… темный человек…
Ник бросил книжку на стол и вышел на улицу. День еще догорал на горизонте, но ночь почти полностью вступила в свои права. Все уличные фонари погасли, как и флуоресцентные лампы в аптечном магазине, обычно горевшие круглые сутки. Приглушенное гудение распределительных коробок на столбах электропередач смолкло. Это Ник мог легко проверить: приложил руку к столбу и не ощутил никакой вибрации – только дерево.
В чулане лежали свечи, полная коробка, но мысль о них не слишком-то успокоила Ника. Сам факт отключения электричества очень сильно на него подействовал, и теперь он стоял, глядя на запад, молчаливо умоляя свет не покидать его, не оставлять одного на этом темном кладбище.
Но свет ушел. В десять минут десятого Ник больше не мог даже притворяться, на небе оставалась хотя бы светлая полоска, поэтому вернулся в кабинет и на ощупь добрался до чулана, в котором лежали свечи. Он обшаривал одну из полок в поисках нужной коробки, когда дверь позади него с шумом распахнулась и в кабинет ввалился Рэй Бут с почерневшим и распухшим лицом. Перстень Университета Луизианы по-прежнему поблескивал у него на пальце. С ночи двадцать второго июня, на протяжении недели, он прятался в лесах недалеко от города. К утру двадцать четвертого Рэй почувствовал, что заболел, и наконец этим вечером голод и боязнь за свою жизнь погнали его обратно в город, совершенно пустой, не считая этого чертова немого, из-за которого все и произошло. Он увидел немого, когда тот, задрав нос, пересекал городскую площадь с таким видом, будто город, в котором Рэй прожил большую часть своей жизни, принадлежал ему одному. И револьвер шерифа торчал из кобуры на его правом бедре, закрепленный стяжкой. Может, он действительно думал, что город принадлежит ему. Рэй подозревал, что умирает от болезни, которая выкосила всех, но собирался показать этому чертову выродку, что здесь ему не принадлежит ничего.
Ник стоял спиной к двери и не подозревал, что в кабинете шерифа Бейкера он не один, пока чьи-то пальцы не сомкнулись у него на шее и не начали ее сжимать. Коробка со свечами, которую Ник только что нашел, выпала у него из рук, и восковые свечи посыпались на пол, ломаясь и раскатываясь во все стороны. Его уже наполовину задушили, когда он наконец сумел преодолеть первый приступ ужаса. Внезапно Ник поверил, что ожила черная тварь из его снов: какой-то демон из глубин ада подкрался к нему сзади, и его чешуйчатые, когтистые лапы сомк нулись на шее Ника, как только отключилась электроэнергия.
Потом он судорожно, инстинктивно схватился своими руками за чужие, пытаясь оторвать их от шеи. Горячее дыхание жгло ему правое ухо. Шума он не слышал, но чувствовал движение воздуха. Ему удалось чуть вдохнуть, прежде чем пальцы вновь сжали его шею.
Они оба раскачивались в темноте, словно танцоры. Немой продолжал сопротивляться, и Рэй Бут чувствовал, как убывают его собственные силы. Голова раскалывалась. Если он не прикончит немого быстро, то не прикончит уже никогда. Он поднапрягся и снова стиснул тощую шею парнишки.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});