Предоставив мне полную свободу действий, «carte blanche», как он выразился, генерал Деникин, ни слова мне не сказавши, посылкой своей телеграммы ставил меня перед совершившимся фактом, совершенно спутывая все мои карты…
Профессор К.Н. Соколов, предупрежденный мною телеграммой, должен был ждать меня на станции Тихорецкая. В Екатеринодаре также были предупреждены о моем приезде. Я решил отъезд не откладывать, проехать в Екатеринодар и, в зависимости от обстановки на месте, действовать в дальнейшем.
Я прибыл в Екатеринодар поздно вечером. Отпустив встретивших меня лиц, я пригласил к себе в вагон генералов Науменко и Покровского. Телеграмма Главнокомандующего лишь подлила масла в огонь. И атаман, и правительство, и рада усмотрели в ней нарушение основных прав Кубани. Рада готовила решительный протест. Председателем Краевой Рады был избран глава самостийников И. Макаренко. Для охраны рады самостийники формировали отряд из казаков Таманского отдела, наиболее распропагандированного. Генерал Покровский вновь настаивал на самых решительных действиях, предлагая попросту оцепить раду войсками, схватить и на месте расстрелять целый ряд лиц. После этого, по его словам, «рада выберет атаманом того, кого ей прикажут».
Я самым решительным образом воспретил ему какие бы то ни было выступления, аресты и т. п. без моего на то разрешения. Сам я решил, не останавливаясь в Екатеринодаре, проехать в Кисловодск, где выждать в зависимости от дальнейшего хода событий возможность действовать.
Генерала Науменко я просил ежедневно по прямому проводу осведомлять меня об обстановке.
Тут же на вокзале я написал письмо генералу Лукомскому, которое и отправил с состоящим в моем распоряжении полковником Лебедевым.
Учитывая возможность дальнейших осложнений, я желал иметь точные указания Главнокомандующего.
«27 октября 1919 года.
Глубокоуважаемый Александр Сергеевич, Я препроводил Вам копию с письма моего генералу Покровскому от 21 октября, из коей явствует мое несочувствие к вооруженному вмешательству во внутренние дела Кубани. С одной стороны, неполная уверенность в войсках, успевших значительно развратиться «самостийниками», с другой, опасение, даже в случае успеха, бури на Дону, могущей отразиться на фронте, требует от нас особой осторожности. Я надеялся на благоразумие одной части рады и на достаточность военной угрозы для другой.
В этом убеждении поддерживали меня и доклады с мест. К сожалению, избрание председателем краевой рады И. Макаренко заставляет признать, что обнаглевшие «самостийники» окончательно закусили удила. Ближайшие дни должны рассеять все сомнения. Если рада пойдет по пути демагогии, то, по глубокому моему убеждению, силою вещей придется перейти от угрозы к действиям. Много сделано, чтобы войска, на которые я мог бы опереться, оправдали мое доверие. В Екатеринодар посланы наиболее стойкие части, во главе которых стоят крепкие начальники. Мой конвой составлен из отборных казаков моей 1-й конной дивизии и офицеров лично мне известных. На месте принят ряд мер для обеспечения успеха. Печальный опыт недавнего прошлого достаточно доказал, насколько в случае возможных осложнений можно опираться на самые «верные» части, а при условии, как я указывал в письме генералу Покровскому, что ныне в полках половина казаков недавно прибывших обработаны «самостийниками», ни в одной части быть вполне уверенным нельзя. Однако указанные выше принятые мною меры предосторожности, личное доверие ко мне казаков, а главное, твердая уверенность, что захват почина и решительность одни лишь могут, сплошь и рядом, спасти положение, все это, вместе взятое, приводит меня к решению быть готовым к применению силы. Что касается последствий, могущих произойти в случае подобного образа действий, и, в частности, опасности бури на Дону, то это вопрос общей политики, и я его решить без указаний Главнокомандующего не могу. Учитывая возможность политических осложнений, я сделаю все, чтобы избежать применения силы, но ход событий заставляет предвидеть возможность такого порядка вещей, когда отказ от военного вмешательства будет признанием слабости, а это, по моему убеждению, равносильно гибели.
Докладывая об изложенном, испрашиваю срочных указаний Главнокомандующего. Податель сего, состоящий в моем распоряжении, полковник Лебедев ознакомлен с содержанием настоящего письма и может подробно доложить Вам мои соображения.
Прошу принять уверения в моем совершенном уважении и искренней преданности П. Врангель».
В Пятигорске, где я решил на несколько часов остановиться, меня встретил главноначальствующий Северного Кавказа генерал Эрдели.
После обеда, переговорив с генералом Эрдели и Терским атаманом генералом Вдовенко, я выехал в Кисловодск.
Поездка моя в Екатеринодар на несколько дней, видимо, откладывалась. Профессор К.Н. Соколов, имея срочные дела в ставке, дальше ждать не мог и решил ехать в Таганрог. Он был вполне в курсе дела. Представлялось ясным, что выполнение требования Главнокомандующего касательно ареста члена рады Калабухова потребует вооруженного вмешательства, последствия которого трудно было учесть. Однако отступать было уже поздно.
Ясно было и то, что теперь добиться упразднения Законодательной Рады и изменения положения об управлении краем в смысле нам желательном возможно было бы лишь насильственным путем.
Я просил профессора К.Н. Соколова доложить Главнокомандующему известную ему обстановку и предложить три решения.
Первое из этих решений было предложенное генералом Покровским: разгон рады, беспощадная расправа с самостийниками и возглавление края насильственно посаженным атаманом. Участвовать в этом я не считал для себя возможным. В этом случае я предполагал предоставить генералу Покровскому свободу действий, предоставляя ему в дальнейшем получать приказания непосредственно из ставки.
Второе решение предусматривало маловероятный случай, если бы генерал Деникин, отказавшись от своего первоначального решения, попытался бы вступить на компромиссный путь мирных переговоров. Решению этому я, конечно, также сочувствовать не мог и предполагал в этом случае, отдав генералу Покровскому приказание о невмешательстве, немедленно вернуться в Царицын.
Наконец, третье решение намечало арест Калабухова и других сочувствующих ему лиц, предание их военно-полевому суду, а затем переговоры с радой с целью добиться от нее изменения положения об управлении краем. Это решение, наиболее трудное по исполнению, требовало большой твердости, осторожности и ловкости. Однако, по моему глубокому убеждению, оно в настоящих условиях было единственно правильным.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});