Форсировать Днепр танкистам армии Рыбалко предстояло у широкой излучины близ селений Большой и Малый Букрин. Командующий, член Военного совета и начальник штаба армии побывали здесь и лично осмотрели район форсирования.
С низкого песчаного левого берега просматривались в бинокль высокие кручи и лесистые овраги противоположной стороны.
— Должно быть, в этих местах располагались владения гоголевского Вия, — пошутил Рыбалко.
На той, западной, стороне ни одного огонька, даже выстрелов не доносится. Затаился враг. Рассчитывает отсидеться за широкой водной преградой.
Табельных переправочных средств для танков у армии нет. Поэтому первыми пойдут через реку на подручных средствах автоматчики танковых и мотострелковых бригад. Подручные средства — это все, что может держаться на воде и с помощью чего сумеет переправиться на ту сторону хоть один солдат: плащ-палатка, сложенная конвертом и набитая сеном; наспех залатанная рыбачья лодка; бревно или доска; створки ворот или дверь; плот на пустых бочках из-под бензина… Мотострелки уже разбирают на берегу какие-то строения, похожие на рыбачьи сараи, тащат к воде…
Глядя на них, командующий что-то, по ассоциации, припоминает.
— Построили той семье дом? — поворачивается он к Мельникову.
— В лучшем виде, — с гордостью отвечает Семен Иванович. — Сто лет в нем проживут.
…Армия после Курской битвы закончила доформирование и выдвигалась из резерва Ставки в полосу действий Воронежского фронта. Рыбалко и Мельников, как они это постоянно делали, поехали по маршруту, которым предстояло идти соединениям и частям. На окраине недавно освобожденной полуразрушенной деревеньки двое мальчишек и девочка что-то копали. Возле них, привязанный к колышку, пасся теленок, тоже, как и дети, тощий, смирный…
— Останови! — приказал командующий водителю. — Что делаете тут, ребята?
— Землянку роем, товарищ генерал, — ответил старший мальчишка, тот, что побойчей.
— Откуда вы?
— С Донбассу.
— А дэ ж ваша маты? — перешел Рыбалко на русско-украинский говор.
— Занэдужала. Лежить у добрых людей.
— А батько?
— Вин воюе.
— Письма от него маетэ?
— Ни…
— А кто ж вин був?
— Шахтар, вугилля рубав. Нас было погнали в Нямеччину, да радянськие видбылы.
— Где ж вы жили? — спросил Мельников.
— Где придется. Некоторые деревенские пускали, а кто и боялся: батька-то наш партийный был… Теперь вот решили хоть земляночку вырыть… к зиме…
Генералы переглянулись.
— Павел Семенович, — сказал Мельников, — поставим детям дом, а? Как посмотришь? Семье солдата… Саперы сейчас свободны. С места нашего формирования перевезут домик и мигом отладят его.
Рыбалко кивнул:
— Действуй, Семен Иванович.
— Жеребного ко мне! — приказал Мельников адъютанту и, когда явился командир саперной роты, отдал распоряжение…
— Значит, построили, говоришь? — задумчиво переспрашивает командарм.
— Через несколько часов привезли сруб. Старались хлопцы, как на стахановской вахте, — стосковались по мирной работе. Солому на крышу положили, окна застеклили… Собрались уезжать, а ребятишки спрашивают меня: «Дяденька, а как вас зовут и того генерала, что с нами вчера говорил?» — «Неважно, — отвечаю, — живите себе на здоровье». Мать их пришла: «Подождите, я у соседей самогону позычу, выпейте». — «Нельзя, говорю, — ни мне, ни солдатам, мы норму наркомовскую получаем». — «За кого же мне бога молить?» — спрашивает. «За Советскую власть», — говорю. Распрощались и уехали.
— Добре! — сказал командующий.
На рассвете 22 сентября четверо солдат-добровольцев из Пятьдесят первой танковой бригады, все молоденькие, по 18–20 лет, комсомольцы Иванов, Петухов, Сысолятин, Семенов — с партизаном-проводником первыми на лодке пошли через Днепр. На той стороне они тотчас завязали перестрелку, отвлекая на себя внимание противника. (Все четверо удостоились звания Героя.) Через несколько часов на том берегу уже высадилась их рота во главе с гвардии лейтенантом Синашкиным и группа партизан в 120 человек. Через полсуток на плацдарме уже дрался мотострелковый батальон гвардии капитана Балаяна.
Через сутки, когда подошел понтонный батальон, переправились танки (на каждый понтон — «тридцатьчетверка» и отделение пехоты). Еще через неделю плацдарм в Букринской излучине, имевший по фронту 11 и в глубину 6 километров, вместил основные силы двух общевойсковых армий и мотострелковые части Третьей танковой.
Но все же противник успел подтянуть несколько дивизий, в их числе танковую и моторизованную, и яростно атаковал, бомбил, обстреливал, откатывался, затем вновь и вновь бросал в бой пехоту и танки. С восточного берега мощно поддерживали защитников плацдарма многочисленные артиллерийские части и соединения, на них трудолюбиво, отважно работала фронтовая авиация.
Генерал Мельников дни и ночи находился на строительстве деревянного моста через Днепр. Его сооружал инженерный батальон армии, на помощь которому явилось свыше 2 тысяч добровольцев из местного населения. Работали днем и ночью — под обстрелом и бомбежками, несли потери, но ни на час строительство не прекращалось. На двенадцатые сутки с начала работ по мосту открылось движение — едва стемнело, пошли «тридцатьчетверки» танковых корпусов генералов М. И. Зиньковича и К. Ф. Сулейко, грузовики с боеприпасами, потянулись тягачи, везущие на плацдарм тяжелые гаубицы-пушки Семнадцатой артиллерийской дивизии прорыва генерала С. С. Волкенштейна.
Но легче на плацдарме не стало — подтянул значительные силы противник и непрерывно ожесточенно атаковал, обрушивал бомбовые удары. Сжатые в маневре оврагами, буграми, танкисты Рыбалко несли тяжелые потери в людях и технике. На глазах всей армии геройски погиб экипаж лейтенанта Александра Коняхина. Его горящая «тридцатьчетверка» не вышла из боя, а ринулась таранить одну из ползущих к командному пункту вражеских бронированных машин. От пылающего, несущегося вперед танка шарахались в стороны «тигры» и «пантеры», подставляя борта под удары других «тридцатьчетверок».
Погиб от вражеской бомбы командир Шестого гвардейского танкового корпуса, воевавший в Третьей танковой армии с первых дней. Рыбалко вообще тяжело переживал гибель боевых товарищей, смерть же Митрофана Ивановича его потрясла. Он очень любил мужественного, решительного Зиньковича, считал его талантливым, многообещающим военачальником. Когда появлялся этот черноглазый, темноволосый тридцатисемилетний красавец генерал, скорый в делах и речах, порывистый и общительный, Павел Семенович сам преображался, точно молодел, сыпал шутками, пословицами, охотно и очень заразительно смеялся. Вообще у командующего была любопытная черта: он влюблялся в хороших людей и ими мерил окружающих. Но и ругал он своих любимцев, и промахов им не прощал, и строже спрашивал с них. В Третьей танковой уже знали: Рыбалко среди многих командиров в армии особенно отличает таких, как Мельников, или Зинькович, или комбриг-53 Василий Архипов, или комбриг-91 Иван Якубовский, — он откровенно светлел при них, но их же всегда посылал на самые тяжкие, самые ответственные боевые дела. И велика и трудна была честь попасть в число «любимых батиных сынов».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});