Читать интересную книгу За державу обидно - Александр Лебедь

Как «дипломат» я побывал на переговорах, и не по одному разу: в Киеве, Вильнюсе, Минске, Кишиневе. Тональность переговоров была нервная. В разных республиках шли они совершенно по-разному. Самыми цивилизованными людьми показали себя белорусы. Это, пожалуй, единственная республика, где логика, доказательность, здравый смысл, целесообразность имели вес. Переговоры проходили в абсолютно корректной атмосфере. На втором месте (близко к белорусам, но с нюансами) литовцы. На третьей позиции — украинцы. Здесь бросалось в глаза одно обстоятельство. На перерыве все друг другу — друзья и братья, шутки, смех, и покурили все вместе, и поплевали. Как только сели снова за стол переговоров и нацепили официальные маски под бдительным оком демополиткомиссаров — все, табачок врозь. Изнурительная, мелочная, порой сварливая торговля, не всегда корректная. А на перерыве опять: шутки, смех. Но самый дикий дипломат, с которым я имел дело, — это министр обороны Республики Молдавия дивизионный генерал Косташ. Когда из десяти слов минимум семь — матерные, это уже не переговоры. Это уже как-то по-другому называется. Речь шла о 300-м парашютно-десантном полке, который дислоцировался в Кишиневе и которым командовал мой родной брат, полковник Алексей Иванович Лебедь.

— Я забираю полк, — кипятился Косташ.

— Ну как ты его забираешь, когда 96 процентов полка не желают быть забранными?

— Он на нашей территории, значит, он наш! Мы поставим у всех ворот бетонные блоки.

— Оттого, что вы его завалите блоками, он вашим не станет.

— Мы его захватим!

— Но это же полк, пойми! Полк. Получится, как в русской побасенке: «Медведя поймал» — «Ну веди сюда» — «Не идет!» — «Ну сам иди сюда!» — «Не пускает!»

Здесь относительно литературная часть переговоров заканчивалась и высокие договаривающиеся стороны переходили «на изысканный штиль». В общем, послал Бог поросенка, да простит мне последний такое сравнение. Генерал Косташ — маленький, дерганый, националистически настроенный. Прежде чем стать министром обороны, был начальником ДОСААФ в Тирасполе. Взлетел, как кот на забор, на должность, к исполнению которой он был не готов во всех отношениях. Косташ являл собой лягушку, пытавшуюся раздуться до размеров вола. Все свои недостатки — образования, воспитания — он стремился компенсировать голосом и революционной напористостью. Не зря издавна замечено, что все люди маленького роста в большинстве своем народ дерьмовый по одной простой причине: голова находится близко к заднице.

Моя «дипломатическая деятельность» породила еще одну, в разрезе требований пункта 13-го, обязанность: провести рекогносцировку предполагаемых районов вывода десантных соединений и частей с территории, как тогда уже стало модно говорить, стран ближнего зарубежья. И я летал в буквальном смысле этого слова. Один АН-12-й, в него загоняется три уазика, швартуется десяток бочек бензина, сотня сухпайков, 13–15 офицеров штаба ВДВ, способных всесторонне оценить обстановку, — и вперед!..

В общей сложности мы отрекогносцировали районы потенциальной дислокации для четырех дивизий и одного отдельного полка. Перелопатили огромное количество всяких существующих военных городков, во многие из этих мест войска были позже выведены, а если где не получалось, то преимущественно по двум причинам: первая — не все, что планировалось, удалось вывести; и вторая — отношение в ряде мест к этим самым городкам. В одном из небольших городов Саратовской области осмотрели бывший местный ЛТП. Большая территория, казармы, клуб, столовая, баня, котельная — все в прекрасном состоянии, требующем небольшого косметического ремонта. Есть где построить автопарк. Рядом намечается строительство микрорайона. Местные власти ищут дольщиков — вкладывай деньги, строй и живи.

Сам Бог велел посадить на эту территорию артиллерийский полк. Столковались, не часто такая удача случается. Но на этом все и кончилось. Местные аборигены, узнав, что ЛТП забирают военные, в считанные дни разнесли его вдрызг, исходя, по-видимому, из соображения, что военные богатые отстроят. Прибывший в этот город для заключения договора офицер застал на месте ЛТП картину гибели Помпеи. 13-й пункт оказался велик и могуч. Единственное, что я за этот период сделал по своим остальным обязанностям, так это провел выпускные экзамены в 242-м учебном центре ВДВ, дислоцированном в Литве.

Весна 1992 года. Свободная Литва. На ее высокосвободной территории «оккупационный» учебный центр. Литовцы люди вежливые, хладнокровные. Действуют соответственно. То проверку на дорогах учинят, то обвинят в продаже плит налево с их аэродрома, то претензии за нарушение экологии выставят. Все культурно, вежливо, спокойно. Ну, они спокойны и мы спокойны. Выставила «охрана края» против въезда на аэродром пост. Ну а нам не мешает пусть стоит. Мужики взрослые: то ли им кто подсказал, то ли от нечего делать, взяли они и выкопали против нас окопы. Окопы скверные — меры нет, но тем не менее окопы.

Посмотрели мы на их окопы, и приказал я заместителю начальника учебного центра полковнику Гладышеву в ста метрах от литовских оборудовать образцовую позицию отделения. Все строго по науке, с БМД в окопе, с дерновочкой, с маскировочной, и провести с литовскими братьями на этой позиции занятие по инженерной подготовке.

На занятия они не пошли, но, проходя мимо, определенные выводы сделали и свои окопы закопали. Ну и мы закопали. Дружить так дружить.

19 июня 1992 года с новой силой разгорелся вооруженный конфликт в Приднестровье. Количество убитых исчислялось сотнями, раненых — тысячами, беженцев — десятками тысяч. 23 июня, нареченный полковником Гусевым, имея при себе для солидности батальон спецназа ВДВ, я взлетел на Тирасполь.

Почему за державу обидно?

Приднестровье — у меня к нему отношение особое — «земля, которую отвоевал и, полуживую, вынянчил…» Приднестровье — о нем надо или писать подробно и беспощадно, точно, не пропуская ничего, или не писать вообще. Пока слишком велико разочарование, слишком сильно жалостливое презрение или презрительная жалость — я не знаю пока, как это чувство точно называется, еще не определился. Может быть, когда-нибудь я и напишу — о беззаветно мужественных в бою, но совершенно беспомощных перед предельно наглыми «родными» проходимцами людях, о героизме и доблести, о беспредельной подлости и ханжестве, о том, как можно бороться за одно, а напороться на совершенно другое; о стравливании хороших людей (у которых только одна жизнь!) при помощи политического словоблудия во имя корыстных политических интересов, о том, как можно, бессовестно эксплуатируя высокое человеческое стремление к свободе, создать удельное царство самого дикого беспредела. Может быть, это когда-нибудь и случится. Устояться все должно, отложиться, очиститься от налета эмоций. А пока я пропускаю эту страницу. Теперь пристало время подвести некоторые итоги, попробовать разобраться, почему за державу обидно, и сделать выводы, отнюдь не претендуя на истину в последней инстанции.

Я на российской земле родился, я в нее уйду. Как писала Анна Ахматова:

Не ложимся в нее, а становимся ею,Оттого и зовем так свободно своею.

Бежать мне с нее некуда и незачем, на ней жить моим детям и внукам, и она мне далеко не безразлична. Велика Россия, а отступать-то и некуда: там, где мы теперь стоим, там и наше Куликово поле.

Теперь о главном. В своем исполинском тысячелетнем деле созидатели России опирались на три великих устоя — духовную мощь Православной Церкви, творческий гений Русского Народа и доблесть Русской Армии.

Первый из этих устоев Иваны, родства не помнящие, начали расшатывать на государственном уровне сразу после революции 1917 года и завершили свою дьявольскую работу в начале тридцатых, подняв на воздух тысячи храмов и похоронив под их обломками духовность Отечества, загнав ее на десятилетия в подполье, искусственно сделав постыдной и непристойной. Расправа над второй державной опорой в основном была завершена к концу тридцатых годов — всех, посмевших «свое суждение иметь», прислонили к стенке или разместили в местах, не столь отдаленных от Северного полюса. Остальных пригнули и выровняли, ввергнув, таким образом, творческий гений в шок.

Пытались и последнюю державную опору — армию отправить в небытие и даже кое в чем преуспели, но преступление против суворовских наследников не удалось. На то она и доблесть, чтобы в огне не гореть и в воде не тонуть. Армия сцепила зубы, выдвинула из своих рядов новых гениальных полководцев, прикрыла образовавшиеся бреши новыми стойкими бойцами, сначала выстояла, а потом и одержала победу в величайшей из войн, которые знало человечество, вписав мечом новую славную страницу в скрижали Истории. Немецкие фашисты, да и союзники наши, отождествляли СССР и Россию, называя всех бойцов Советской Армии русскими. Они правильно отождествляли. Сражалась великая многонациональная Россия, сражалась и победила, явив миру величие русского духа, подтвердив славу русского оружия, доказав еще раз всем, что традиции, заложенные великими российскими воителями, нетленны.