Читать интересную книгу Слышанное. Виденное. Передуманное. Пережитое - Николай Варенцов

Во время обеда играли два лучших оркестра. За обедом подавали лучшие заграничные вина, кто какие хотел. После тостов и уже достаточного количества выпитого шампанского на веранду появились хоры цыган, венгерок, русский хор А.З. Ивановой. Веселый, довольный хозяин обходил гостей, угощая, и многим что-то говорил, смеясь; когда он подошел к нашему столу, я услыхал: «Явились дамы, предупреждаю: докторами они внимательно освидетельствованы, можно быть не особенно осторожным!»

Н.А. Алексеев, несмотря на свою деловитость, был большой весельчак и комик; во время заседаний в комиссиях он между перерывами успевал рассказывать разные анекдоты с большим искусством талантливого рассказчика.

У меня сохранился в памяти один из них — об известном купце Петре Петровиче Боткине, состоящем церковным старостой при храме Христа Спасителя, отличавшемся большой любезностью и обходительностью со всеми; так, встречая кого-либо из своих знакомых, он здоровался с ним с особым придыханием и радостными глазами, делая вид, что эта встреча доставляет ему большое удовольствие. Обыкновенно по праздникам П.П. Боткин отправлялся в храм Христа Спасителя, имея обыкновение заезжать в Успенской собор, где в то время старостой был известный богатый московский купец Максим Ефимович Попов, тоже отличавшийся любезностью и скупостью.

П.П. Боткин заезжал в Успенский собор, чтобы приложиться к чудотворной иконе Божьей Матери, после чего с особым благоговением снимал лампадку, висевшую перед иконой, и выпивал масло, считая его за целебное (с комическим изображением Н.А. Алексеевым звуков глотания — «буль, буль, буль…»). После чего подходил к свечному ящику к М.Е. Попову и, как он проделывал со всеми, так же и с ним здоровался с придыханием от приятной встречи: «Здравствуйте, Максим Ефимович, заехал к вам в собор приложиться к чудотворной иконе и выпить святого маслица, уж очень хорошо действует на мою грудь! вот что значит масло святое, очень полезное! всегда себя чувствую гораздо лучше, когда выпью». М.Е. Попов тоже спешит ответить с приятной улыбкой на лице на любезность любезностью, в душе же крайне недовольный Боткиным, выпивающим его дорогое оливковое масло.

После ухода Боткина М.Е. Попов говорит своему помощнику: «В следующее воскресенье налей дешевого керосинового масла в лампадку перед иконой Божьей Матери, а то Боткин повадился ездить и пить масло сам богатый, может у себя в храме для икон покупать такое же масло».

В следующее воскресенье П.П. Боткин опять явился в Успенский собор, помолясь усердно перед иконой Божьей Матери и приложившись, снял лампадку и начал пить — «буль, буль, буль…»

«Ах, тьфу, что за гадость! — воскликнул Петр Петрович, поневоле проглатывая масло, стесняясь выплюнуть его изо рта. — И не позорно ли перед чудотворной иконой Божьей Матери жечь такое плохое масло!» Подходит с обиженным лицом к М.Е. Попову: «И не стыдно вам, Максим Ефимович, жечь лампаду с керосиновым маслом, да еще перед чудотворной иконой? Это будет вам грех!» — «Что вы! — отвечает Попов, делая удивленное лицо. — Масло все то же, а нужно думать, Владычице нежелательно, чтобы из ее лампадки пили масло». После чего П.П. Боткин перестал ездить в Успенский собор.

Передать этот рассказ в письменном изложении трудно, Алексеев хорошо знал Боткина и Попова со всеми их слабостями и манерою разговора, отлично копировал этих старичков со всей их мимикой, вызывая сильный смех у слушателей.

В молодых годах, как говорили, Н.А. Алексеев не подавал родственникам и знакомым своим больших надежд, что из него может получиться серьезный и дельный человек, по необузданности своих шалостей. Образование он получил хорошее, но домашнее; на это родители его не жалели денег. После смерти отца Н.А. Алексеев вступил в товарищество директором, где сразу проявил свои способности и энергию. То, что он был единственный сын у отца и, кроме того, получил наследство от своего холостого дяди, на которого он походил лицом и характером, а некоторые утверждали, что он его сын, дало ему возможность сделаться руководителем этого дела.

Алексеев был женат на Коншиной, имел от нее трех девочек, жена его любила, несмотря на то что он ей отдавал мало времени, так как его энергия уходила на общественные дела, особенно после того, как он был выбран городским головой Москвы.

Москва со времени избрания Н.А. Алексеева городским головой значительно облагообразилась, обстроилась и украсилась; перечислять все, что было сделано для жителей города, я не буду, а расскажу о двух «авгиевых конюшнях», очищенных исключительно только благодаря его необычайной энергии.

В самом центре Москвы, на Красной площади, находились торговые ряды, расположенные в ширину всей Красной площади от Ильинки до Никольской, тянувшиеся по этим улицам вплоть до Ветошного проезда. Все это громадное здание было выстроено после пожара в 1812 году и принадлежало массе разных лиц, торгующих в рядах. Владетели их ремонтировали и перестраивали каждый по своему желанию и удобству, а потому можно себе представить, что изображала эта старая рухлядь, с бесконечными проходами, закоулками, подвалами, лесенками и ступеньками, и своим видом приводила в смущение многих.

Н.А. Алексеев взялся за это дело, устроил акционерное общество из владельцев этих лавочек, выхлопотал у правительства облигационный капитал, израсходованный на выстройку нового красивого здания.

Временно, пока шла постройка этого здания, были выстроены на Красной площади торговые помещения из волнистого железа, куда перешли торговать из старых рядов купцы, но публике эти железные лавки не пришлись по вкусу, она перекочевала на Кузнецкий мост, в Солодовниковский, Голофтеевский и Александровский пассажи 7*, которые с этого времени начали очень процветать. Между торговцами старых рядов на Красной площади поднялся ропот, винивший Н.А. Алексеева в их несчастии, и один из них под влиянием той неудачи, выпавшей на него, не вынес и пришел в Успенский собор, где лишил себя жизни 8*. Это происшествие произвело большой шум в Москве, вызвав недоброжелательство к городскому голове Алексееву.

Другое дело Н.А. Алексеева — реформирование Московского Сиротского суда, представлявшего из себя несуразное и скверное учреждение, со взяточниками-чиновниками, хорошо нам знакомыми по описанию известного писателя Островского и других. Чиновники в этом учреждении, занимая ответственные должности, получали жалованье в количестве нескольких рублей с копейками в месяц, а в то же время жили в собственных домах, имели лошадей, нарядных жен, извлекая все эти благополучия из опекаемых, интересы которых они должны бы охранять. К удивлению купечества, Н.А. Алексеев пожелал занять должность первоприсутствующего Сиротского суда, избегаемую всеми купцами. Войдя туда, он круто повел там дело: сменил почти весь состав взяточников и с новым штатом образованных и хорошо оплачиваемых чиновников поставил Сиротский суд на надлежащую высоту *.

* Чтобы показать, насколько это дело было «благое» для опекаемых, я расскажу об одном уголовном процессе, где мне пришлось быть в качестве присяжного заседателя.

В одной из выездных сессий Московского Окружного суда в гор. Подольске слушалось дело Конаныкина, обвиняемого в растрате имущества опекаемой им сироты. Конаныкин был один из членов богатой семьи, имеющей в городе большую торговлю; он узнал о смерти каких-то горожан этого города, отца и матери, умерших почти одновременно, оставивших малолетнюю дочку и вместе с тем дом и денег с чем-то 20 тысяч рублей. Конаныкин отправился в Москву в Сиротский суд и выхлопотал себе опеку над сиротой. По закону требовалось двое опекунов, тогда Конаныкин устроил вторым опекуном свою старую безграмотную кухарку, исполнявшую все, что от нее он требовал, утверждая своей подписью, по безграмотности — крестами.

Настало время, когда опекаемой исполнилось 17 лет, год, дающий право вступить во владение имуществом, оставленным ей родителями, но оказалось, что ни дома, ни денег уже нет — все израсходовано на ее содержание. Она подала жалобу в Московский Окружной суд на Конаныкина, обвиняя его в растрате ее денег и дома, доказывая, что ёе содержание обходилось недорого и не могло превышать процентов, получаемых с капитала, и дохода с дома.

Дело разбиралось сначала в Московском Окружном суде с присяжными, вынесшими оправдательный приговор Конаныкину; прокурор кассировал это дело, и оно было перенесено в Подольск на новое рассмотрение. Перед судом в Подольске предстал только один Конаныкин, другой опекун — кухарка Конаныкина — уже скончался. Главным свидетелей по этому делу выступил городской подольский староста, обрисовавший Конаныкина с весьма дурной стороны. Защищал Конаныкина какой-то присяжный поверенный, конечно, употребивший все усилия обелить своего клиента. Я с особым вниманием наблюдал за выражением лиц обвиняемого и его защитника, и, мне казалось, как тот, Тот и другой особенно не волновались исходом процесса, думая, что конечный результат будет тот же, что и в Московском Окружном суде, так как из 12 человек присяжных били 9 крестьян смежных деревень, несомненно, покупающих у Конаныкиных, а потому но хорошо знающих, один старичок — учитель городской подольской школы, с крестом в петличке, инженер Подольского цементного завода и я.