Читать интересную книгу Семья Тибо. Том 2 - Роже Мартен дю Гар

Когда машина остановилась перед отелем, швейцар выбежал навстречу полковнику и с поклонами провел его к дверям в холл. Штольбах остановился у конторки и велел принести в свой номер легкий ужин, а также приготовить счет, так как он намеревался выехать из Берлина ночным скорым. Затем быстрым, несмотря на свою плотную фигуру, шагом он прошел к лифту и велел поднять себя на второй этаж.

В огромном коридоре, ярко освещенном и пустынном, на скамейке у двери в людскую сидел какой-то служитель. Штольбах его раньше не видел, — вероятно, он заменял коридорного. Человек тотчас же встал и, опередив полковника, открыл перед ним дверь в его апартаменты, повернул выключатель и опустил деревянную штору. Номер представлял собой комнату в два окна, с высоким потолком, оклеенную черными с золотом обоями; она сообщалась с туалетной комнатой, выложенной голубыми изразцами.

— Господину полковнику что-нибудь понадобится?

— Нет. Чемодан уже уложен. Я хотел бы только принять ванну.

— Господин полковник уезжает сегодня ночью?

— Да.

Равнодушный взгляд лакея скользнул по портфелю, который полковник, войдя в комнату, положил на стул у двери. Затем, покуда Штольбах, бросив шляпу на кровать, вытирал носовым платком пот со своего гладкого затылка, слуга прошел в ванную и открыл краны. Когда он возвратился в комнату, чрезвычайный уполномоченный австрийского генерального штаба стоял в сиреневых шелковых кальсонах и в носках. Лакей поднял с ковра запыленные ботинки.

— Сию минуту я принесу их обратно, — сказал он, выходя из комнаты.

Ванную комнату отделяла от людской только тонкая перегородка. Лакей приложил ухо к стене и прислушался, протирая ботинки шерстяной тряпкой. Он улыбнулся, услышав, как грузное тело полковника с громким плеском погрузилось в ванну. Затем вынул из стенного шкафчика прекрасный новый портфель рыжей кожи с никелированной застежкой, набитый старыми бумагами;

завернул его в газету, сунул под мышку и, взяв в одну руку ботинки, подошел к дверям номера и постучал.

— Войдите! — крикнул Штольбах.

«Сорвалось», — тотчас же сказал себе слуга. Действительно, полковник оставил дверь ванной комнаты широко открытой, и из номера была хорошо видна часть ванны, из которой торчал розовый лысый череп.

Не пытаясь ничего предпринять, слуга поставил ботинки на пол и вышел со своим пакетом из номера.

Полковник, погруженный до подбородка в теплую воду, с наслаждением плескался в ванне, как вдруг потух свет. И комната и ванная одновременно погрузились во мрак. Несколько минут Штольбах терпеливо ждал. Видя, что тока не дают, он стал ощупывать стену, нашел звонок и яростно надавил кнопку.

Во мраке комнаты раздался голос лакея:

— Господин полковник изволили звонить?

— Что там произошло? В отеле испортилось электричество?

— Нет. Людская освещена…. Наверно, в номере перегорела пробка. Сейчас поправлю… Сию минутку будет свет.

Прошло некоторое время.

— Ну?

— Прошу прощения у господина полковника… Я ищу предохранитель. Я думал, он тут, подле двери…

Полковник высунул голову из воды и таращил глаза в сторону погруженной во мрак комнаты, откуда до него доносилась возня слуги.

— Не нахожу, — снова раздался голос из темноты. — Прошу прощения у господина полковника… Я посмотрю снаружи. Предохранитель, наверно, в коридоре…

Слуга быстро вышел из комнаты, побежал в людскую, спрятал в укромном месте портфель полковника и поспешно дал ток.

Через три четверти часа, когда полковник граф Штольбах фон Блюменфельд был уже старательно вытерт мохнатым полотенцем, надушен, одет, когда он уже выпил чай, съел ветчину, фрукты и зажег сигару, он взглянул на часы, и хотя было еще рано, — полковник не любил торопиться, — позвонил в контору, чтобы прислали за его чемоданом.

— Нет, это я возьму сам, — сказал он человеку, пришедшему за багажом, когда тот хотел было взять желтый портфель, лежавший на стуле у дверей.

Он взял портфель из рук слуги, проверил беглым взглядом, заперта ли застежка, с важностью сунул его под мышку и вышел из номера, убедившись предварительно, что ничего не забыл, — он всегда любил порядок.

Прежде чем спуститься вниз, он стал искать коридорного, чтобы дать ему на чай. Коридор был пуст. Он толкнул дверь в людскую. Никого нет, слуги нигде не видно.

— Тем хуже для этого дурака, — пробурчал полковник. И отправился на вокзал, чтобы сесть в венский экспресс.

Почти в тот же самый час женевский студент Эберле (Жан-Себастьен) садился на вокзале Фридрихштрассе в поезд, отходящий в Брюссель. С ним не было никакого багажа — только пакет, похожий на завернутую в бумагу толстую книгу. У Траутенбаха хватило времени взломать замочек, завернуть документы в газету, перевязать их бечевкой и уничтожить красивый портфель рыжеватой кожи, который мог послужить уликой.

«Если бы меня захватили на германской территории с этим пакетом под мышкой…» — говорил себе Жак. Но он находил смехотворным, что в этом состоял весь риск его «миссии», и потешался над собой, закрывая глаза на опасность. «Стоило из-за таких пустяков волновать Женни!» — с возмущением думал он.

Все же в дороге он прошел в уборную, вскрыл пакет и рассовал бумаги, как мог, по карманам и за подкладку, чтобы избежать расспросов со стороны таможенных чиновников. В порядке дополнительной предосторожности он вышел на одной из последних немецких станций и купил ящик с сигарами, чтобы у него нашлось что предъявить на границе.

Несмотря на это, во время таможенного осмотра он пережил несколько неприятных минут. И только получив полную уверенность в том, что поезд наконец-то мчится по бельгийским рельсам, он заметил, что весь покрыт потом. Он забился в свой угол, скрестил руки на тщательно застегнутом пиджаке и с наслаждением погрузился в сон.

L

Весь шестиэтажный Народный дом в Брюсселе гудел сверху донизу, как гнездо шершней. С утра Международное бюро Социалистического Интернационала собралось на чрезвычайное заседание. Эта настойчивая попытка дать отпор империалистической политике правительств собрала в бельгийской столице не только всех вождей социалистических партий Европы, но и значительное количество активистов, съехавшихся отовсюду и решивших придать международное значение митингу протеста, который должен был состояться сегодня, в среду вечером, в цирке.

На деньги, которые Мейнестрель смог предоставить в распоряжение группы (никто никогда не узнал, из каких источников Пилот и Ричардли пополняли секретные фонды «Локаля»), около десятка ее членов прибыло в Брюссель. Местом своих собраний они избрали «Таверну Льва», ресторанчик на улице Рынка, близ бульвара Ансбах.

Там Жак и встретился со своими друзьями и передал Мейнестрелю пакет с документами Штольбаха. (Пилот тотчас же ушел в гостиницу и заперся у себя в номере для предварительного осмотра добычи. Жак должен был зайти к нему немного позже.)

Появление Жака встречено было радостными восклицаниями. Кийёф, первым заметивший его, тотчас же возвысил голос:

— Тибо! Какая приятная встреча!.. Ну, как дела? Становится жарковато?

Здесь были все завсегдатаи «Локаля»: Мейнестрель с Альфредой, Ричардли, Патерсон, Митгерг, Ванхеде, Перинэ, аптекарь Сафрио, и Сергей Павлович Желявский, и пузатенький папаша Буассони, и «азиатский философ» Скада, даже молоденькая Эмилия Картье, розовая и белокурая, в косынке сестры милосердия; Кийёф всю дорогу в Брюссель пытался заставить ее снять косынку «из-за жары».

Жак улыбался, пожимал протянутые руки, счастливый, — счастливее, чем мог подумать сам, — что внезапно вновь обрел в этом бельгийском ресторанчике дружественную атмосферу женевских сборищ.

— Ну что? — сказал Кийёф, полагавший, что Жак приехал из Франции. — Вчера они все-таки оправдали твою госпожу Кайо… Что будешь пить? Ты тоже любитель их пива? (Что касается его самого, то он презирал это «пойло для северян» и оставался верен сухому вермуту.)

Шумная веселость Кийёфа служила прекрасным выражением того более или менее общего всем оптимизма, который еще царил в течение последних дней в Женеве; дискуссии в «Говорильне», где Мейнестрель стал теперь появляться реже, не выходили за рамки отвлеченных умствований на темы интернационализма. И различные проявления пацифизма по всей Европе отмечались там с энтузиазмом, которого не могли поколебать даже самые неутешительные новости. Приезд группы в Брюссель, первые встречи с другими европейскими делегациями, присутствие официальных вождей — весь торжественный характер этого единения против войны являлся для большинства из них доказательством международной солидарности, активной и уверенной в победе. Правда, утренние телеграммы известили об объявлении Австрией войны Сербии и даже об обстреле Белграда, начатом минувшей ночью. Но они легко дали себя убедить, основываясь на австрийской ноте, что несколько снарядов попало лишь в белградскую крепость и что этот обстрел не имеет существенного значения: это только предупреждение, скорее символическая демонстрация, чем прелюдия к настоящим военным действиям.