– Это гангрена, – сказал он. – Теперь меня мог бы спасти только хирург. Но для этого он должен был бы отнять мне ноги. Не тратьте больше на меня силы и времени, подумайте о себе, о еде и тепле, о Рое-Младшем. Пойдите и заберите мясо лося. Стоят морозы, и оно наверняка не испортилось. Возможно, он прожил еще целую ночь, и тогда.
– Мы обязательно пойдем и заберем.
Еще через сутки у Роя начался горячечный бред. В редкие минуты, приходя в себя, он просил, чтобы его вынесли на жертвенник, на снег, на мороз, чтобы ему хоть немного стало легче дышать.
Под утро, уставшая, буквально измотанная уходом за ребенком и Роем, Маргрет прилегла у колыбели и забылась коротким, но крепким сном. Когда же пришла в себя, первым делом заглянула за полог, «как там Рой?», однако на лежанке его не было.
– Где Рой?! – встревоженно спросила она у Бастианны, сидевшей у пригасшего костра.
Корсиканка неотрывно смотрела на огонь, и по щекам ее текли слезы.
– Я спрашиваю: где Рой? Что с ним?
– Он у жертвенника.
– Как он туда попал?! – с ужасом поинтересовалось Маргрет.
– Нет, сам, без моей помощи, добраться туда он не смог бы, – мужественно признала корсиканка. – На него нашло просветление… Просил. И даже кое-как помогал.
– Но как же ты могла? – ринулась к выходу герцогиня.
– Стой! – восстала на ее пути Бастианна.
– Что это значит? – отшатнулась Маргрет.
– Не ходи туда, – уже не так резко попросила корсиканка. – Пока… не ходи.
– Но ведь он там…
– Ему легко. Он смотрит на океан, на корабль, который вот-вот подойдет и заберет всех нас. И ему хорошо.
– Но он еще жив?
– Пока – да. Но он попросил. И я сделала это. Не ходи туда. Он видит океан, видит небо. Ангелы уже трубят ему в свои небесные трубы. Через какое-то время я сама выйду. Затем уж позову тебя.
…Похоронить Роя Маргрет решила у сосны-креста. По крайней мере, крест там уже был. Недалеко от сосны пролегала ложбина, почва в которой была рыхловатой. Почти двое суток, день и ночь, Маргрет вырубывала топором и ножом последнее пристанище для своего возлюбленного, прерываясь только для того, чтобы немного поесть и покормить сына. На вторую ночь она не решилась оставлять тело Роя у жертвенника, чтобы не напало зверье. Поэтому всю вторую половину ночи, после того как могила уже была готова, просидела возле него. Без слез, без стенаний, в состоянии какой-то глубокой, непробудной отрешенности. И лишь когда взошло по-настоящему яркое весеннее солнце, она наконец смогла положить д’Альби туда, где ему суждено было оставаться навечно.
Старательно уложив первый слой камней, так, чтобы ни один зверь не смог разрыть его могилу и нарушить покой, герцогиня, буквально валясь с ног от усталости, подошла к жертвеннику, опустилась на свой «трон норд-герцогини», откинулась на специально для нее выстроенную шевалье д’Альби стену… и замерла.
Слева, из-за сторожевой скалы фиорда, медленно выползал корабль! Это казалось невероятным. Судно проходило всего в какой-нибудь миле от острова, но как отчетливо Маргрет видела его очертания, и так же отчетливо могли видеть с корабля все что, что происходило на острове!
Поначалу герцогиня подумала, что это мираж. Но нет же! Теперь уже прямо перед ней, на белом небосводе, вырисовывалось сравнительно небольшое двухмачтовое судно, похожее по своему строению на погибшую в водах острова «Бригитту».
Появление его было настолько неожиданным и ошеломляющим, что с минуту Маргрет завороженно следила за кораблем, не в состоянии ни поверить в реальность его существования, ни хоть как-то отреагировать на него.
Крик, который она издала, придя в себя, должен был не только встревожить и выманить из хижины Бастианну, но и, наверняка, долететь до палубы судна.
– Бастианна, огонь! – крикнула она, даже не видя корсиканки, поскольку боялась оторвать взгляд от корабля. – Там судно! За нами пришли! Быстро, огонь!
Выскочившая из хижины Бастианна, сразу же увидела судно, метнулась назад в хижину, схватила первую попавшуюся головешку, но на полпути к жертвеннику споткнулась и упала, погасив свой спасительный факел в снежной проталине. Прихрамывая, метнулась еще раз, схватила другую…
Все это время Маргрет бегала по небольшому пятачку скалы, кричала, подпрыгивала и размахивала руками, пытаясь хоть как-то привлечь внимание моряков. Ей даже чудилось, что она видит передвигающиеся по палубе фигурки матросов. Потом они вместе с Бастианной развели огонь, который рыбаки дрейфующего судна не могли не заметить. Кроме того, схватив головню, Маргрет размахивала ею, как сигнальным факелом.
Однако на корабле все словно бы вымерли. Словно это был «летучий голландец», команду которого составляли духи погибших моряков. Паруса на корабле были приспущены. Он медленно дрейфовал вдоль островного побережья, все ближе подходя к Канадскому мысу. Маргрет даже успела сбегать в хижину, схватить заряженное ружье и выстрелить в сторону корабля. Уж этот-то выстрел на палубе и даже в каютах судна не расслышать не могли. Но капитан так и не приказал ни подойти поближе к острову, ни, тем более, спустить шлюпку с матросами, – как это обычно делали все капитаны, когда оказывались у незнакомого острова.
Как только судно приблизилось к Канадскому мысу и стало понятно, что рассчитывать им теперь уже не на кого, Бастианна бросилась на колени и, стоя так на самом краю обрыва, билась головой о каменный выступ, на чем свет стоит проклиная моряков, их капитана, их судно, их семьи. С ней случилось самая настоящая истерика, и были мгновения, когда Маргрет казалось, что корсиканка вот-вот бросится с обрыва, чтобы раз и навсегда покончить с этим кошмаром.
Когда же она пришла в себя и, все еще стоя на коленях, повернулась лицом к жертвеннику, то увидела, что Маргрет невозмутимо стоит в двух шагах от его стены, так, чтобы ее могли видеть с судна и, скрестив руки на груди, молча, провожает взглядом исчезающую корму. В глазах корсиканки она и в самом деле предстала спокойной, высокомерной, хладнокровной. Истинной норд-герцогиней, вице-королевой Новой Франции; полноправной владычицей острова. И это ее мужественное величие заставило корсиканку не только умолкнуть, но и устыдиться своей слабости.
– Поднимитесь, Бастианна, – спокойно, не скрывая своего презрения к тем, кто струсил и не решился подойти к берегу, сказала она. – Эти мерзавцы не стоят ни ваших слез, ни уж, тем более, вашей мольбы. Они даже проклятий ваших не стоят. Это не моряки, это не мужчины, это трюмная гниль.
Пораженная ее спокойствием и ее словами, Бастианна и в самом деле поднялась, и Маргрет впервые заметила, как она сдала за те дни, когда с шевалье д’Альби случилось горе, как она похудела и даже постарела за те дни, пока он умирал; и как она по-монашески сникла за те насколько минут, в которые уходила в небытие их последняя надежда на спасение.