21 марта. В полдень мы находились под 17°56′с. ш. и 166°37′ в. д., видели морских птиц, летящих с заходом солнца к NO, вероятно, к о. Вакерс [Уэйк], которого мы, однако, из-за северного ветра не могли достичь.
23-го. После сильных шквалов со всех направлений компаса мы потеряли в широте 20°15′ с. и долготе 164°55′ в. пассатный ветер, начинавший дуть от SO и S. Здесь нас удивило появление альбатроса.
29-го, находясь в широте 31°39′с. и долготе 161°8′в., мы тщетно озирались во все стороны, не увидим ли берег. Я направил курс прямо к Уналашке; я желал прибыть туда заблаговременно, чтобы ускорить достройку байдар, предназначенных для плавания моего к N.
1 и 2 апреля. В широте 34°3′ с. и долготе 165°52′в. мы встретили сильное течение, которое увлекло нас 1-го числа на 36 миль к SW 23°, а 2-го на 36¾ мили к SO 18°; при этом была великая зыбь от S, которая уменьшала течение к этой стране. Температура изменилась; между тропиками мы привыкли иметь 23° по Реомюру [28,75 °C], а тут она уменьшилась до 10° [12,75 °C],и нам казалось очень холодно.
3-го. Широта 34°27′ долгота 166°3′ в. Сегодня течение унесло нас на 34 мили к SW 81°. Такое сильное течение в отдалении от берега — явление весьма достопримечательное.
Утром вблизи корабля плавало странное животное, которое имело весьма слабое движение. Так как море было спокойное, то я велел спустить ялик; матросы подъехали близко к животному; острога, которою в него ударили два раза, отскакивала, как от каменной стены; третий удар был удачен, острога воткнулась, и мы с нетерпением наблюдали, как матросы буксировали к «Рюрику» это животное, которое втащили с трудом на шканцы. Наши господа ученые немедленно определили, что это рыба, известная в естественной истории под названием «морская луна» [90]. Странная эта рыба состоит из одной только головы с чрезвычайно малым зевом; вид ее продолговатый, и в длину имеет 6 футов; она, вероятно, питается моллюсками, живущими на поверхности моря; рыба эта покрыта толстою неровною и хрящеватою кожей, служащей ей вместо лат. Мясо ее представляет среднее между рыбою и раком, а так как мы давно ничего свежего не ели, то и было оно для нас лакомством; весу в сей рыбе было 5 пудов, а потому весь экипаж питался ею несколько дней.
Издохший альбатрос, вытащенный на корабль, имел в длину с раскрытыми перьями 7 футов.
Я воспользовался кратковременным штилем и, выехав на ялике с Сиксовым термометром, сделал следующие наблюдения: степень теплоты воздуха по Фаренгейту — 60°00′; на поверхности воды — 58°50′; на глубине 250 саженей — 48°50′; прозрачность воды 6 саженей.
5-го. По хорошему наблюдению мы находились в широте 35°35′ с. и долготе 168°11′ в.; течение в два дня унесло нас на 52¾ мили к SW 34°. Мы видели одну береговую птицу и разных морских птиц и проплыли мимо связанных пучков бамбукового тростника и разных обрубков дерева. Все это служило нам признаком, что мы находимся вблизи земли, но надежда открыть ее не исполнилась. Мы убили еще одну морскую луну и заметили, что мясо этой рыбы испускает в ночное время блеск, как фосфор.
Мы сильно чувствовали, что оставили благодатную страну тропиков, ибо в Северном океане были встречены штормами, которые весной здесь всегда бывают.
13 апреля был тот ужасный день, в который рушились все лучшие мои надежды. Мы находились под 44°30′ с. ш. и 178°52′ в. д.; уже 11-го и 12-го дул жестокий ветер и шел снег и град, а ночью с 12-го на 13-е поднялся страшнейший шторм; сильные волны стали вздыматься на такую высоту, какую мне никогда не случалось видеть. «Рюрик» качало неимоверно. С наступлением ночи шторм усилился до такой степени, что отрывал гребни вздымавшихся волн и гнал их в виде густого дождя по поверхности моря. Кто не видал подобного зрелища, тот не может составить себе ясного о нем понятия; казалось, что ужаснейшее превращение в природе должно в эти минуты разрушить земной шар. Я только что сменил лейтенанта Шишмарева с вахты; кроме меня, на палубе были еще четыре матроса, из которых двое держали руль; остальную команду послал я для большей безопасности в трюм. В 4 часа, только удивился я высоте одной шумящей волны, как она внезапно ударила в «Рюрик», сшибла меня с ног и лишила чувств. Опомнившись, я чувствовал жесточайшую боль, но ее заглушила горесть, которая охватила меня при взгляде на корабль, казавшийся близким к гибели. На всем корабле не было местечка, которому эта страшная волна не причинила бы вреда. Сперва мне бросился в глаза изломанный бугшприт; можно себе представить, какова была сила волны, которая одним ударом переломила дерево в 2 фута в диаметре; потеря эта была тем важнее, что обе оставшиеся мачты не могли долго сопротивляться сильному метанию корабля во все стороны, а после утраты их нельзя было помышлять о спасении. Эта исполинская волна сломала ногу матросу; одного унтер-офицера сбросила в море, но он ухватился за тащившуюся подле корабля веревку и тем спас себе жизнь; штурвал был изломан; оба матроса, державшие его, сильно пострадали; я сам упал грудью на угол и из-за жестокой боли оставался несколько дней в постели. В этот ужасный шторм я радовался неустрашимому мужеству наших матросов. Каду во время шторма был в большой тоске, ибо ожидал, что ужасные белые волны умертвят бедный корабль; впрочем, он спокойно сидел в офицерской каюте, будучи тепло одет, только сапоги его беспокоили.
Шамиссо ежедневно узнавал что-либо новое о Радаке и Каролинских островах, что становилось все легче, поскольку Каду скоро понял русский язык, а мы усовершенствовались в его наречии. Когда мы оставили Радак, то Каду начал вести свой счет времени, делая каждый вечер узел на приготовленной им для этого веревке; но когда мы пробыли целый месяц на море, не видав берега, он забросил ее, будучи уверен, что мы блуждаем по морю точно так же, как он во время плавания от Улле до Радака. Когда шторм поутих, и мы, по возможности, несколько исправились на корабле, то продолжали плавание в Уналашку, во время которого неоднократно еще должны были бороться с жестокими штормами.
18-го мы увидели о. Амухту, а 21-го находились в опасном положении между островами Унимаком и Уналашкой. Обстоятельства принудили нас подойти довольно близко к лежащему перед нами берегу; внезапно поднялся шторм и стал прижимать корабль к нему; уже считали мы погибель неизбежной, как ветер вдруг повернул; подобные перемены случаются близ гор, возвышенностей, потому что штормы здесь ужасные.
Лодка с острова Св. Лаврентия
Рисунок художника Л. Хориса
Высокие, покрытые льдом горы, во множестве представшие перед нашими взорами, крайне изумили Каду; он никак не хотел верить, что это земля; в самом деле неудивительно, что он, видев доныне только малые, низменные, покрытые тучной зеленью острова, не мог признать эти огромные, до облаков вздымающиеся ледяные массы за землю. Он ничему не удивлялся так, как снегу; чтобы удовлетворить свое любопытство, однажды, когда шел крупный снег, он стал ловить его руками; ужас объял его, когда снег мгновенно таял в его руках; с крайней недоверчивостью взирал он на всех нас и думал, что перенесен в страну волшебств.