Читать интересную книгу Госпожа Бовари - Гюстав Флобер

Сначала она осматривалась, чтобы убедиться, не переменилось ли что-нибудь с тех пор, как она была здесь в последний раз. Но все было на месте — наперстянка и желтые левкои, гуща крапивы на груде камней и поросшие мхом окна с наглухо закрытыми подгнившими ставнями и ржавчиной на железных засовах. Ее мысли, вначале неопределенные, блуждали без цели, как ее левретка, что кружила по полям, лая на желтых бабочек, гоняясь за землеройками и пощипывая стебли маков на окраине хлебного поля. Потом мало-помалу они отчетливо сосредоточивались на одном, и, сидя на траве и раздвигая ее кончиком зонтика, Эмма твердила:

— Боже мой, зачем я вышла замуж?

Если бы события ее жизни случайно сложились иначе, она, быть может, встретила бы другого мужчину… И она усиливалась представить себе, каковы были бы эти неслучившиеся события, эта другая жизнь, этот муж, которого она не знала. Ведь нет ни одного, кто бы походил на ее супруга. Ее избранник был бы красив, остроумен, изящен, привлекателен, каковы, без сомнения, все мужья ее бывших монастырских подруг. Что-то с ними теперь? В городе, с его уличным шумом, гулом театров и блеском балов, они живут тою жизнью, в которой ширится сердце и зацветают чувства. А ее жизнь холодна, как чердак с оконцем на север, и скука, молчаливый паук, наткала паутины по всем темным уголкам ее сердца. Она вспоминала дни раздачи наград, когда она всходила на эстраду получить свои маленькие трофеи. С косою, в белом платье и в прюнелевых туфельках, она была миловидна, и, когда она возвращалась на свое место, мужчины наклонялись к ней и говорили любезности; двор был полон экипажей, с нею прощались из дверец карет; учитель музыки с футляром от скрипки под мышкой проходил мимо и кланялся… Как давно все это было! Как стало далеко!

Она подзывала Джали, брала ее на колени, гладила ее длинную тонкую морду и говорила:

— Ну, целуй хозяйку, ты, беззаботная!

Потом, глядя на грустную морду стройного животного, которое протяжно зевало, она растрогивалась и, сравнивая собачку с собою, говорила с ней вслух, словно утешая кого-нибудь в горе.

Порой вдруг налетал с моря ветер; прокатившись по всему плоскогорью Ко, он разносил далеко по полям влажную свежесть и запах соли. Камыши свистели, стелясь по земле, листья буков быстро и трепетно шелестели, меж тем как их вершины, не переставая качаться, громко роптали. Эмма натягивала на плечи шаль и вставала.

В аллее зеленый отсвет листвы падал на короткий мох, тихо хрустящий под ногами. Солнце садилось; небо между ветвями краснело, и стволы деревьев, вытянутые в ряд, были похожи на темную колоннаду, вырисованную на золотом фоне; ей становилось жутко, она звала Джали, быстро возвращалась в Тост по большой дороге, падала в кресло и за весь вечер не произносила ни слова.

Но к концу сентября в жизни ее случилось нечто необычайное: она была приглашена в Вобьессар, к маркизу д’Андервиллье.

Государственный секретарь при Реставрации, маркиз д'Андервиллье, желая вернуться к политической деятельности, издалека подготовлял свою кандидатуру на место в палате депутатов. Зимою он щедро раздавал топливо, а в генеральном совете постоянно и ожесточенно требовал сооружения дорог для своего округа. Недавно, когда стояла сильная жара, маркиз страдал от нарыва в полости рта; Шарль вылечил его словно чудом, удачно проколов ланцетом опухоль.

Управляющий, посланный в Тост уплатить за операцию, рассказал в тот же вечер, что видел в садике доктора великолепные вишни; а так как вишневые деревья плохо росли в Вобьессаре, то маркиз попросил у Бовари несколько черенков для прививки; потом счел долгом поблагодарить его лично, увидел Эмму, заметил, что у нее красивая фигура и что она кланяется совсем не по-деревенски, так что в конце концов в замке не сочли превышающим меру приличия снисхождением или бестактностью пригласить молодую чету.

И вот в среду, в три часа дня, господин и госпожа Бовари, усевшись в свой шарабанчик, направились в Вобьессар с большим чемоданом, привязанным позади кузова, и шляпною коробкою, поставленной впереди, на фартуке. У Шарля, кроме того, в ногах стояла еще картонка.

Они приехали, когда уже стемнело и в парке начали зажигать плошки, чтобы осветить дорогу экипажам.

Глава VIII

Барский дом новейшей постройки, в итальянском вкусе, с двумя выступающими флигелями и тремя подъездами, стоял на огромной луговине, по которой бродило несколько коров среди раскиданных редкими островками старых деревьев, меж тем как кустарники-рододендроны, сирень и махровая калина круглили неравные купы своей зелени по длинной дуге вдоль усыпанной песком дороги. Речка струилась под мостом; сквозь туман различались строения с соломенными крышами, разбросанные по дальним лугам между двумя пологими склонами, поросшими лесом; а позади господского дома, в чаще деревьев, тянулся двойной ряд служб — каретных сараев и конюшен, уцелевших от старого срытого замка.

Шарабанчик Шарля остановился у среднего подъезда; выскочили лакеи, появился сам маркиз и, предложив руку жене доктора, повел ее в вестибюль.

Он был очень высок и вымощен мраморными плитами, стук шагов и звуки голосов раздавались в нем, как в церкви. Прямо подымалась широкая лестница, а налево галерея, с окнами в сад, вела в бильярдную, откуда доносился стук шаров из слоновой кости. Проходя по бильярдной в гостиную, Эмма увидела занятых игрою мужчин, с важными лицами, в орденах; высокие галстуки подпирали им подбородок; они молчаливо улыбались, толкая киями шары. На темных панелях деревянной обивки, под большими золочеными рамами, черные надписи по золоту называли лиц, изображенных на фамильных портретах. Эмма прочла: «Жан-Антуан д’Андервиллье д’Ивербонвилль, граф де ла Вобьессар, барон де ла Фрэнэ, убит в сражении при Кутра 20 октября 1587 г.». А на другой раме: «Жан-Антуан-Анри-Гюи д’Андервиллье де ла Вобьессар, адмирал Франции, кавалер ордена Св. Михаила, ранен в битве при Гуг-Сен-Вааст 29 мая 1692 г., скончался в замке Вобьессар 23 января 1693 года». Остальные надписи трудно было разобрать, так как свет ламп, направленный на зеленое сукно бильярда, оставлял комнату в тени. По темнеющим холстам свет дробился тонкими бликами, выдавая трещины лака; и из глубины черных квадратов, окаймленных золотом, мерцали пятнами светлые части портретов — там бледный лоб, там пара пристальных глаз, там пудреный парик, спустившийся на плечо красного камзола, там пряжки подвязок на выпуклых икрах.

Маркиз отворил дверь в гостиную; одна из дам — сама маркиза — встала, пошла навстречу Эмме, усадила ее подле себя на козетку и приветливо заговорила с ней, словно давно ее знала. То была женщина лет сорока, с прекрасными плечами, с орлиным носом, с певучим голосом; в этот вечер на ее каштановые волосы был наброшен простой гипюр, свисающий углом на шею. Белокурая молодая девушка сидела рядом с нею на стуле с высокою спинкой; мужчины, с цветами в петлицах фраков, разговаривали с дамами, стоя вокруг камина.

В семь часов подали обед. Мужчины — их было больше, нежели дам, — сели за первый стол, в вестибюле; дамы — за второй, в столовой, с маркизом и маркизою.

Когда Эмма вошла в столовую, ее охватил теплый воздух, пропитанный смесью из аромата цветов и запахов хорошего полотна, дымящихся, душистых кушаний, трюфелей. Свечи канделябров длинными огнями отражались в серебряных крышках; в гранях затуманенного хрусталя играли и переливались бледные лучи; во всю длину стола тянулись букеты цветов, а на тарелках с широкой каймой, в складки салфеток, сложенных в виде епископских тиар, всунуты были овальные хлебцы. Красные клешни омаров свешивались с блюд; горы крупных фруктов в ажурных корзинах были переложены мохом; перепела подавались в перьях; над столом вился тонкий пар вкусной дымящейся снеди; метрдотель, в шелковых чулках, в коротких панталонах, в жабо и белом галстуке, важный, как судья, просовывал между плеч гостей блюда с разрезанными уже кушаньями и легким движением ложки переправлял на тарелку гостя выбранный им кусок. С высокой фаянсовой печки, оправленной медью, статуя женщины, закутанной в складки одежд до подбородка, недвижно глядела на залу, оживленную многолюдным собранием.

Госпожа Бовари заметила, что некоторые дамы не снимали перчаток.

Меж тем на верхнем конце стола, один среди всех этих женщин, наклонясь над полной тарелкой и подвязанный салфеткой, как ребенок, сидел и ел старик; изо рта у него капал соус. Глаза его были воспалены, а волосы заплетены в косичку, перевязанную черною лентой. То был тесть маркиза престарелый герцог де Лавердьер, бывший фаворит графа д’Артуа в эпоху охотничьих праздников в Водрейле у маркиза де Конфлан и, как говорили, бывший любовник королевы Марии-Антуанеты, после де Куаньи и раньше де Лозена. Он вел бурную жизнь, полную кутежей, дуэлей, ставок на пари, увозов женщин, спустил все состояние и перепугал всю родню. Лакей, стоя за его стулом, кричал ему в ухо названия блюд, на которые старик, бормоча, указывал пальцем; взгляд Эммы сам собою беспрестанно устремлялся на этого старика с отвисшими губами, как на нечто необычайное, почти священное. Он жил при дворе и спал в альковах королев!