Читать интересную книгу Белый Тигр - Аравинд Адига

Аист и мистер Ашок сели сзади, а смуглый человечек — Мукеш-сэр, другой сын Аиста, — спереди.  Он и распоряжался. Охранник-непалец, потемнев лицом, взирал, как я выезжаю со двора и направляюсь в центр Дханбада.

Покатались они со мной полчасика и велели возвращаться.

— Неплохо, — сказал старик, выходя из машины.  — Водишь внимательно, уверенно. Повтори, как ты прозываешься?

— Хальваи.

— Хальваи... — Он повернулся к смуглому: — Эта каста, она высшая или низшая?

Вот он, решающий момент, понял я. Все висит на волоске.

* * *

Должен кое-что растолковать насчет каст. В этом вопросе даже сами индусы часто путаются, особенно городские, образованные. Спроси их — ничего толком объяснить не смогут. На самом же деле все довольно просто.

Взять хотя бы меня.

«Хальваи» значит «кондитер»[15].

Это моя каста, мой удел. Услышит человек из Мрака мою фамилию, и ему уже все ясно. Вот почему мы с Кишаном так легко находили работу в чайных. У Хальваи в крови подавать чай со сластями — первое, что приходило в голову хозяину.

Почему же тогда отец был рикшей, а не сласти делал? Почему я в молодые годы крошил уголь и вытирал со столов, а не объедался гулаб джамунами[16] и сладкими булочками? Почему я тощий и смуглый, а не толстый и светлокожий, каким полагается быть сыну кондитера?

Понимаете, в дни своего величия эта страна, тогда самая богатая в мире, была вроде зоопарка. Ухоженного, чистого, прекрасно организованного. Каждый знал свое место. Вот ювелиры. Вот кондитеры. Вот пастухи. Вот хозяева. Прозываешься Хальваи — делай сласти. Прозываешься «пастух» — паси коров. Неприкасаемый — вывози нечистоты. Хозяева были добры к слугам. Женщины носили накидки на головах и с посторонними мужчинами разговаривали, потупив взор.

А потом настало пятнадцатое августа 1947 года, день, когда британцы ушли. И политики из Дели устроили так, что двери всех клеток распахнулись, звери выбрались на волю и набросились друг на друга. Восторжествовал закон джунглей. Преуспели злые и алчные. В расчет принимался только размер брюха. Неважно, кто ты — женщина, мусульманин, неприкасаемый, — главное, поплотнее набить утробу. Отец моего отца был, наверное, настоящим Хальваи, кондитером, но пришла пора вступить в права наследства, и его заведением (не без помощи полиции) завладел представитель другой касты. А моего отца утроба подвела — алчности не хватило воевать за бывшую свою собственность. И он скатился на дно, пошел в рикши. Потому-то я, вопреки своему предназначению, не чистенький, не толстенький и не беленький. 

Короче, в старые времена в Индии была тысяча каст и тысяча уделов. А сегодня остались две касты: толстобрюхие и тощие.

И два удела: сожрешь ты — либо сожрут тебя.

* * *

Смуглый — Мукеш-сэр, брат мистера Ашока, — ответа не знал. Говорю же — городским насчет системы каст известно немного. И Аист прямо спросил у меня:

— Так ты из высшей касты или из низшей, мальчик?

Какого ответа он от меня ждет? Поди угадай. А, была не была.

— Из низшей, сэр.

Старик повернулся к Мукеш-сэру:

— Все, кто у нас работает, из высшей. Если один-другой будут из низшей, никто не обидится. 

Мукеш-сэр, сощурившись, смотрел на меня. Хитрый, как все хозяева, хоть и несилен в деревенских подходах.

— Пьешь?

— Нет, сэр. В моей касте не пьют. 

— Хальваи... — ухмыльнулся мистер Ашок. — Ты правда кондитер? Сможешь для нас готовить, когда не за рулем?

— Конечно, сэр. Я хороший кондитер. Замечательный. Гулаб джамуны, ладду[17], все что пожелаете. Я много лет проработал в чайной.

Мои слова позабавили мистера Ашока.  — Только в Индии шофер может приготовить тебе сласти, — сказал он. — Только в Индии. С завтрашнего дня приступаешь к работе.

— Зачем так торопиться? — возразил Мукеш-сэр.  — Сперва надо расспросить насчет его семьи. Сколько у него родственников, где живут и так далее. И вот еще что... Сколько ты хочешь за свою работу?  

Опять проверочка.

— Нисколько, сэр. Вы же для меня вроде отца с матерью, разве можно требовать деньги с родителей? 

— Восемьсот рупий в месяц.

— Ах, нет, сэр, это слишком много. Мне достаточно и половины. Более чем достаточно.

— Если удержишься дольше двух месяцев, будешь получать полторы тысячи.

Сделав вид, что потрясен его щедростью, я согласился.

Мукеш-сэр ел меня глазами. У него оставались сомнения.

— Молодой уж очень. Может, кого постарше возьмем?

Аист покачал головой:

— Бери в слуги молодых, дольше прослужат.  Возьмешь сорокалетнего шофера, двадцать лет прошло — и он уже ни на что не годен. Зрение подводит, то да се. А этот паренек проработает тридцать — тридцать пять лет. Зубы на месте, волосы на месте, мальчишка в прекрасной форме.

Он отвернулся и сплюнул, слюна была красная от бетеля.

Мне велели явиться через два дня. 

Ведь надо еще связаться с Лаксмагархом. Чтобы доверенный человек расспросил Кусум, поговорил с соседями и отзвонился хозяевам: «Хорошая семья. Ни в чем таком не замешаны. Отец пару лет как умер от туберкулеза. Рикшей работал. Брат тоже в Дханбаде, трудится в чайной. Люди тихие, наксалитам и иным террористам не сочувствуют, не высовываются, не кочуют с места на место. Мы точно знаем, где они проживают».

Это очень важные сведения. Им позарез нужно знать, где в данную минуту находятся мои родственники.

Ведь я вам еще не рассказал, что учинил со своим слугой Буйвол. Этот слуга должен был охранять маленького сына Буйвола, а ребенка похитили наксалиты. Похитили и замучили до смерти. Слуга был из нашей касты. Тоже Хальваи. Мальчишкой я его пару раз видел.

Как слуга ни оправдывался, ни клялся, Буйвол решил, что террористы его подкупили. И нанял четырех молодчиков. Те долго пытали горемыку, а потом прострелили ему голову.

И поделом. С болваном, по недосмотру которого похитили моего сына, я бы тоже так поступил. 

Но Буйвол-то был уверен, что слуга продался. И он принялся за семью слуги. Одного брата забили до смерти прямо в поле. С женой брата разобрались сразу трое. Незамужнюю сестру тоже порешили. А их дом запалили с четырех сторон.

Кто пожелает такого для своей семьи, сэр? Каким страшным выродком надо быть, чтобы обречь свою бабушку, и брата, и тетю, и племянников, и племянниц на растерзание?

Аист с сыновьями могли полностью положиться на мою преданность.

Когда я пришел через два дня, охранник-непалец без звука распахнул передо мною дверь.  Я добился своего!

Таких хозяев, как мистер Ашок, Мукеш-сэр и Аист, еще поискать. Слуги в доме всегда были сыты.  По воскресеньям нам даже подавали особое блюдо — рис с крохотными кусочками курицы. Чтобы у меня, да еще каждое воскресенье, на столе была курица — я такого и представить себе не мог! Королевское угощение, пальчики оближешь! Воды было достаточно — и попить чтобы, и помыться. Я ночевал под крышей.  Правда, помещение делил со мной другой водитель, мрачный тип по имени Рам Парсад, он-то спал на прекрасной просторной кровати, а я — на полу. Но уж во всяком случае, не под открытым небом, как мы с Кишаном все время, пока жили в Дханбаде! Комната есть комната! И самое главное, у меня появилось то, что мы, люди из Мрака, ценим превыше всего. Форменная одежда. Френч.

Наутро я в своем наряде повертелся перед банком, там стены стеклянные, — полюбовался на свое отражение. С десяток раз прошелся туда-сюда — парень хоть куда, глаз не отвести!

Мне бы еще серебряный свисток для полноты картины!

Раз в месяц приходил Кишан. Кусум распорядилась, что девяносто рупий в месяц мне можно оставить себе, остальную сумму следует отдавать Кишану, а уж он переправит деньги лично ей, в деревню. Мы встречались с братом у ворот на задах резиденции, я совал ему деньги сквозь черные прутья решетки, мы перебрасывались парой слов. Пока непалец не заорет:

— Хватит уже — работа не ждет!  У шофера номер два работа несложная. Если шофер номер один Рам Парсад уехал куда-то с хозяином на «Хонде Сити», а кому-то в доме приспичило отправиться по магазинам, или на шахту, или на вокзал, я сажусь за баранку «Сузуки Марути» и везу куда надо.  Если поездок не предвидится, торчу дома и стараюсь приносить пользу.

Это ведь только так говорится, что меня взяли «водителем». Не знаю, как у вас в Китае обязанности поделены между слугами. У нас в Индии — по крайней мере, во Мраке — у богатых нет водителей, поваров, парикмахеров и портных. У них есть слуги, и все. 

Это значит, что если я не крутил баранку, то мыл каменные плиты во дворе, заваривал чай, играл с детьми, смахивал шваброй паутину, прогонял со двора забредшую корову. А вот прикасаться к «Хонде» мне было запрещено, за машиной ухаживал лично Рам Парсад. По вечерам он протирал мягкой тряпкой сверкающий салон автомобиля. А я сгорал от зависти.